Вацлав Нижинский. Новатор и любовник - Ричард Бакл

Гилберта и Салливана в обществе Дягилева и Стравинского и где они с Ромолой видели танец Архентины в 1914 году, Ромола представила молодого Керстайна Баланчину. Керстайн с готовностью вызвался пропагандировать балет в Соединенных Штатах и пригласил Баланчина в Америку. В результате этой встречи возникла школа американского балета и несколько балетных трупп, последняя из которых, «Нью-Йорк сити балле» Баланчина, сегодня одна из лучших в мире.

Книга «Нижинский», написанная его женой Ромолой Нижинской, была опубликована в Англии Голланцем в 1933 году и в следующем году в Соединенных Штатах Саймоном и Шустером. Она производила неоднозначное впечатление. Это была живо написанная цветистая история, в которой Дягилев играл роль злодея. Ромола надеялась, что на основе ее книги можно будет создать фильм. И действительно, у Александра Корды возник замысел поставить фильм с Джоном Гилгудом в роли Нижинского, но он не осуществился.

В начале 1936 года Кира Нижинская вышла замуж за Игоря Маркевича, последнего протеже Дягилева. Церемония проходила в церкви Коронации в Будапеште. От этого брака родился сын, продолживший линию Вацлава и Ромолы.

В 1936 году Ромола опубликовала переведенный на английский язык дневник Нижинского, который она незадолго до этого обнаружила в чемодане. «Дневник Вацлава Нижинского», написанный в Сен-Морице зимой 1918/19 года, когда танцор находился на грани нормальной психики и душевной болезни, сразу же потряс мир как самый удивительный документ.

В том году Ромола услыхала, что эксперименты по лечению шизофрении в клинике Поетцла дали хорошие результаты. Она связалась с молодым австрийским специалистом, доктором Закелем, который изобрел шоковую терапию, и договорилась о встрече с ним и еще тремя выдающимися швейцарскими докторами в санатории «Крузлинген», где по-прежнему находился Вацлав. Ромола с трудом убедила официальных опекунов Вацлава, назначенных швейцарским правительством, а также сотрудников санатория дать согласие на столь новый и радикальный метод, но врачи сочли физическое состояние Нижинского удовлетворительным и решили, что стоит рискнуть. Доктор Закель сказал Ромоле, что, если все оставить по-прежнему, шансов на излечение нет, а его метод может привести к излечению или по крайней мере частичному улучшению. «Многие старые друзья Дягилева и Вацлава, — писала Ромола, — считали, что лучше оставить все как есть. Они опасались, что если он поправится, то почувствует себя несчастным». Однако она решила рискнуть и договорилась с Закелем, что он возьмется за лечение, как только освободится.

В мае 1937 года Антон Долин организовал благотворительный утренник в театре его величества в Лондоне, чтобы собрать средства в пользу Нижинского. Леди Джу льет Дафф и Диана Купер вошли в комитет. Джон Гилгуд продекламировал пролог, и прозвучало пение Мартинелли в честь Нижинского. Лифарь исполнил па-де-де «Голубой птицы» с Пруденс Хайман и «Послеполуденный отдых фавна»; Марго Фонтейн с Долиным — па-де-де из «Спящей красавицы»; Мод Ллойд выступила в «Le Bar aux Folies Bergere»[404], а Мэри Хоупер и Харолд Тернер в адажио из «Щелкунчика»; Молли Лейк, Диана Гулд, Пруденс Хайман и Кэтлин Крофтон исполнили «Падекатр» Кита Лестера; а также принимали участие Лидия Соколова и молодая ученица Долина Белита Джепсон-Тернер. Дирижировал Констант Ламберт. В конце вечера прилетевшая из Будапешта Карсавина рассказывала о Нижинском: для Долина это был «самый прекрасный момент». Когда были оплачены все расходы, для Нижиснкого осталось 2500 фунтов. Учрежденный фонд получил название Фонд Нижинского, и его друзьям предлагалось вносить туда средства на лечение танцора.

Вскоре после гала-представления Долин, совершая поездку по Европе, заехал к Вацлаву и Ромоле в санаторий «Крузлинген». Нижинский находился на лужайке с несколькими другими пациентами. Долин ожидал найти «большого тучного человека», но увидел «стройного мужчину средних лет, отдыхающего в кресле, его блуждающий, но не пустой взгляд был устремлен вперед». Сначала он казался встревоженным, но затем успокоился, казалось, он понимал все то, о чем говорилось, и время от времени высказывался. Долин спросил его: «Почему вы не танцуете? Вы ленитесь. Станцуйте для меня». Ответ прозвучал медленно и не слишком убедительно: «Non, non, je ne veux pas maintenant»*[405]. Вацлав показал Долину свою комнату, там совсем не было картин — Ромола объяснила, что он разорвал их, когда вышел из себя.

В ноябре 1937 года театральной группой была организована выставка рисунков, акварелей и пастелей Вацлава в галерее «Сторран» у Пикадилли, чтобы собрать средства в пользу Фонда Нижинского. Херберт Рид написал в каталоге, что рисунки — плоды «отчужденного» ума, они имеют много общего с рисунками детей и первобытных людей, представляя собой «прямое, почти автоматическое отражение бессознательного… Но эти рисунки имеют общие свойства: они связаны с вполне осознанным искусством Нижинского — его балетами. Их ритм — это танцевальный ритм».

Курс лечения начался в августе 1938 года в «Крузлингене».

«Каждое утро, — пишет Ромола, — Вацлав получал инсулиновый шок, чтобы спровоцировать эпилептический припадок. Такое лечение давало большую нагрузку на сердце и весь организм. Ему как бы каждый день делали сложную операцию. В те часы, когда Вацлав лежал в глубокой коме, спровоцированной инсулиновым шоком, я испытывала неописуемые страдания… Но, по-видимому, он переносил лечение хорошо, и когда приходил в сознание, то отвечал на поставленные вопросы вполне ясно и логично. Это уже было улучшением, так как он годами молчал. Доктор Закель объяснил мне, что само по себе это лечение открывало путь в глубины мозга, но самой трудной работой будет перекинуть мост к реальности, чтобы перевести его внутренний мир, давно глубоко похороненный, во внешнюю среду. Сломить же его пассивное противодействие и объединить расколотую личность должен был кто-то дорогой и близкий ему. Эту задачу я взяла на себя.

Каждый день я пыталась заинтересовать Вацлава небольшими и простыми предметами или событиями, связанными с его искусством, его юностью или увлечениями. Сначала это было абсолютно неблагодарное занятие. Он стремился сразу же уйти в себя. Но я была настойчива и заставляла его проявлять активность. Нужно было привлечь его внимание к чему-либо и задержать его. Это могла быть роза в саду, которую я показывала ему и заставляла сорвать. Или я предлагала ему послушать игру на пианино или понаблюдать за партией в теннис. Позже я стала брать его на прогулки в город и привлекала его внимание к детям. Собак и кошек он боялся».

Профессор Блойлер, первым поставивший Вацлаву диагноз в 1919 году и давно уже удалившийся от дел, теперь приехал понаблюдать, как идет лечение. На медицинский персонал «Крузлингена» произвело большое впечатление то, что их посетил этот знаменитый старый ученый, который изобрел термин «шизофрения». Ромола не видела его двадцать лет.

«Он приехал однажды рано утром и присутствовал