Лже-Нерон. Иеффай и его дочь - Лион Фейхтвангер

тебя, зачем же нам воевать друг с другом? Я не держу на тебя зла, и, думается, ты тоже не питаешь ко мне недобрых чувств.

На это царь Нахаш сказал:

– Воевать с тобой будет нелегко, знаю. Но я отдал мою старшую дочь в жены моавскому царю, две тысячи моавских воинов находятся уже сейчас в моем лагере, и стоит мне захотеть, придут еще тысячи; тогда я смогу, пожалуй, разбить тебя наголову.

Иеффай возразил:

– Ты сказал, что моя страна некогда принадлежала вам. На наших глиняных таблицах и свитках написано другое. Там сказано, что сила была на стороне амореев, что они прочно и грозно засели в тех уделах, которые теперь наши, что они без конца вторгались в ваши земли и притесняли вас. Пока сюда из степей не пришли мы. Мы обошли стороной ваши земли и земли Моава, бдительно следя, чтобы нога израильтянина не ступила на них. Но в страну амореев мы вторглись и неподалеку отсюда жестоко разбили их царя Сигона, так что и вас освободили от его гнета. Ясно, что наш бог Ягве даровал нам землю амореев от Арнона до Иавока. Мы могли бы в благодарность потребовать от вас какие-то уделы. Мы этого не сделали и никогда не замахивались на земли, которые вам дал ваш бог Милхом. Почему же ты теперь вдруг решил пойти на нас войной?

Царь Нахаш ответил просто и ясно:

– А мне нравится воевать. Ведь и тебе тоже? Я не ломаю себе голову над тем, что было когда-то. Если могу взять и удержать город, значит он мой, кто бы там ни жил до того. Ты действуешь почти так же, если судить по тому, что я о тебе слышал. Но в одном ты прав: сейчас наши силы равны, и, чтобы победить, мне пришлось бы потерять много воинов на поле брани. А кроме того, я думаю: Аммон, Моав, Галаад – разве мы все не евреи? Так с чего бы нам биться друг с другом?

Он поднялся с циновки, Иеффай тоже. Царь шагнул к Иеффаю и сказал:

– Слушай, Иеффай, гость мой, мне пришла в голову хорошая мысль. Говорят, у тебя есть дочь, которая не то пришла в возраст замужества, не то вскоре придет. Отдай ее в жены моему сыну Меше. Он молод, силен и умен, они наверняка понравятся друг другу, и между Аммоном и Галаадом установится мир.

От неожиданности Иеффай даже отпрянул от царя, и в тот же миг в уме его мелькнула досадная мелкая мысль. Законная жена Нахаша родила ему одного-единственного ребенка, ту самую принцессу, которую он отдал в жены царю Моава. А принц Меша, которого он предлагал женить на Иаале, был сыном наложницы. Но разве его собственная мать не была наложницей Галаада? Иеффай осознал глупость и противоречивость этой мысли, даже не додумав ее до конца.

А царь Нахаш прохаживался взад-вперед, не глядя на Иеффая, и продолжал говорить как бы про себя, словно думая вслух: «И может быть, благодаря этому браку Аммон, Моав и Галаад когда-нибудь станут единым царством, и рука повелителя этого царства будет такой же длинной, как рука повелителя четырех стран света». Картина, которую царь Нахаш набросал перед Иеффаем, была очень заманчива. Да, придет день, когда начнутся распри из-за престола в Аммоне: кто будет его наследовать – принц Меша или муж старшей, законной дочери Нахаша, царь Моава? Иеффай разволновался не на шутку. Ведь Нахаш предлагает ему участвовать в этой распре, чего Иеффай никак не ожидал; предложение это показывало, что он приобщен к сильным мира сего. Сколь удачной была мысль отказаться от клятвы «победить Аммон».

Но мысль эту вряд ли внушил ему Ягве. Это Милхом предостерег его против войны с народом его жены и матери, и теперь он же, Милхом, предлагает ему породниться с царем Нахашем. И если он примет это предложение, если отдаст свою Иаалу принцу Аммона, ей придется отречься от Ягве и поклоняться Милхому. А разве для того он внушал дочери истовую веру в Ягве, чтобы теперь выдать ее Милхому? Иеффай чуть ли не зримо ощутил блеск соблазна и его яд. И в то же время ему польстило, что Ягве и Милхом борются за него.

Царь Нахаш остановился перед ним и посмотрел ему прямо в лицо с умным и лукавым прищуром, словно мальчишка, предлагающий приятелю совершить вместе какую-то хитроумную, веселую и небезопасную шалость. Но, увидев, что Иеффай не торопится соглашаться, и прочитав на его живом лице растерянность, царь помрачнел.

Заметив это, Иеффай справился с волнением и заставил себя думать последовательно. Ни в коем случае нельзя обижать царя. Нужно спокойно обдумать его предложение. А для этого нужно выиграть время. И он сказал:

– Твоя благосклонность покоряет меня. Я счастлив, что вызвал приязнь столь умного и могущественного владыки. Именно поэтому прошу тебя: дай мне время обдумать твое предложение. Дай мне взвесить, могу ли я принять столь великий дар, не раздавит ли он меня своим величием.

Нахаш рассмеялся и сказал:

– Боишься, видно, что мы в конце концов проглотим твою страну?

– Ничего подобного у меня и в мыслях не было, – ответил Иеффай. – Твое предложение в самом деле неожиданно, и мне нужно время. Послушай, с тех пор как я стал станом у Массифы, ты не двинулся с места, я тоже удержал свое войско в лагере. Давай поклянемся перед нашими богами и впредь хранить перемирие. Давай условимся: до следующей весны ни вы не нападете на нас, ни мы на вас. Я отошлю свой отряд вместе с колесницами обратно на север. А ты снимешь свои шатры, удалишься от Массифы за пределы видимости и вернешь нам те три города, которые у нас захватил.

Тут царь Нахаш от души рассмеялся.

– Ты мне нравишься, Иеффай, дорогой мой гость, – сказал он. – Но все же не настолько, чтобы из-за этого делать глупости. Разве ты когда-нибудь слышал, чтобы царь по доброй воле отдал город, завоеванный в честном бою?