Лже-Нерон. Иеффай и его дочь - Лион Фейхтвангер

Священник овладел собой.

– Галаад простирается до реки Иармук, – сказал он. – Что ты сделал или чего не сделал по ту сторону реки – дело твое и Ягве. Не мне об этом судить. – И потеплевшим тоном продолжал: – Как я хочу, чтобы ты поверил: я тебе друг! Не только руки и губы мои благословили тебя, когда ты ушел.

И Иеффай поверил, что священник не был его врагом, поверил даже, что благословение Авияма помогло ему осуществить задуманное. Но он не хотел во второй раз попасть в его сети. И злобно и решительно возразил:

– А я не друг тебе. Ты отнесся ко мне жестче, чем твой Бог.

– Это Бог отнесся к тебе мягче, чем к другим, – смиренно возразил священник. – Господу угодно хранить и опекать тебя.

Тут пришли братья.

Первым заговорил Елек:

– Весь Галаад радуется, что ты согласился помочь нам в войне против Аммона.

– На это я покамест не согласился, – уточнил Иеффай. – И ты прекрасно об этом знаешь. Сначала поклянитесь мне пред Господом здесь, в его доме, как мы и договорились у меня в земле Тов. Только после этого я стану вам помогать.

– Ты нам совсем не веришь! – воскликнул священник.

Иеффай возразил:

– По натуре я доверчив, слова мои и мысли открыты людям. Это вы научили меня подозрительности. И я хочу, чтобы вы ясно и четко поклялись, что признаете меня законным наследником и любимым сыном моего отца.

Деловитый Елек счел нужным его прервать:

– Будь добр, брат, повтори свои требования, дабы их записали на таблицах слово в слово.

– Во-первых, – потребовал Иеффай, – я хочу, чтобы вы письменно и клятвенно подтвердили, что дом и земли в Маханаиме, равно как и отцовский дом в Массифе, принадлежат мне как любимому сыну отца.

Елек опять прервал Иеффая и опять без тени волнения:

– Мы построили новые прочные дома для Гадиила и меня. Готовы построить еще один – для Самегара, который все еще живет в доме отца. Но мы не хотим выгонять из него нашу мать, которая прожила в нем шестью семь лет и родила там нас, своих сыновей.

Иеффай возразил:

– И Зильпа, и ты, Самегар, можете и впредь жить в отцовском доме, но уже в качестве моих гостей. И если жена моя Кетура вздумает приехать в Массифу, ее должны чтить как хозяйку дома.

Елек ответил:

– Так ты сказал. И так мы запишем и скрепим эти слова клятвой.

– Во-вторых, – продолжил Иеффай, – покуда Аммон стоит станом на холмах у Массифы, я ограничусь правами военачальника. Но как только, – он заговорил медленнее, явно подыскивая слова, – Аммон будет отогнан от ворот города, я хочу быть назначен на должность судьи Галаада.

Выражение «отогнан от ворот» показалось всем странным. Больше всех удивило оно Авияма. В сущности, обязательство Иеффая, даже выраженное столь необычно, означало то самое, чего ждал от него народ. Но священник предпочел выразить этот же смысл более ясно и сказал:

– Хорошо. Когда победишь Аммона, будешь назначен судьей.

Иеффай помрачнел. Он и сам не мог бы объяснить, почему так странно выразился. Какая-то тревога кольнула его в сердце и заставила воздержаться от хвастливых обещаний и высоких слов. Он действительно хотел прогнать Аммона, но не желал, чтобы этот властный старик, умеющий ловить на слове, указывал ему, что он обязан именно «победить» аммонитян.

А потому и ответил уже раздраженно:

– Мне не нравится, как ты это называешь. Что считать победой, а что нет, вопрос спорный. Вы просили меня вас спасти. И вот я здесь и хочу вас спасти и отогнать Аммона от ваших ворот. Это я обещал и готов в этом поклясться. Именно это, не больше и не меньше. – Вся его враждебность к Авияму вдруг прорвалась наружу. – И я не стану с вами препираться. Лучше уж вернусь к себе в землю Тов.

Авиям пристально взглянул на стоявшего перед ним человека: глаза пылают гневом, бородка упрямо вздернута. Священник лучше самого Иеффая понял, что с ним творится. Иеффай не был трусом, скорее наоборот; и если он отказывался дать клятвенное обещание победить Аммона, то это ему, наверное, внушил Милхом, бог его жены. Но разве будет ошибкой принять осторожное выражение Иеффая? Разве нельзя считать победой то, что он заставит аммонитян отступить? Сейчас важнее всего его удержать, чтобы он, разгневавшись, во второй раз не удрал из страны.

Поэтому Авиям ответил дружески и как бы снисходя к чужой слабости:

– Раз тебе этого хочется, слово «победить» не будет упоминаться на таблицах; твое обещание и обязательство будут начертаны так, как тебе нравится. Но об одном я вынужден тебя просить. Не годится приносить клятву и обет Ягве неясными словами. Может быть, слова твои кажутся мне неясными лишь потому, что сам я не воин. Все же объясни мне, старику, что это значит: «отогнать Аммона от ворот города»?

Иеффай нахмурился. Ему вовсе не хотелось выглядеть в их глазах трусом; но вопрос о том, как именно спасти Галаад, будет решать только он, он один. И, уже теряя терпение, все-таки объяснил:

– Хочу сделать так, чтобы ни одного вражеского воина и ни одного шатра аммонитян не было видно с самой высокой крыши в Массифе.

– Так и запишем, – кивнул Авиям.

Иеффай проворчал:

– Я человек простой, а вы так все закручиваете, что самое простое дело становится сложным. – Он повеселел, даже улыбнулся и сказал: – Ну, вот и все; этого вы могли бы добиться и без ссоры.

4

Отряд