Илья Ильф, Евгений Петров. Книга 2 - Илья Арнольдович Ильф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Эх-х-х! — шептал Вертута. — Забыли-таки лектора… Что я говорил…
Между тем с помощью расторопных членов драм кружка из фургона был извлечен большой экран, треножник и завернутый в черную материю киноаппарат.
— Проследуем в помещение, — сказал Делякин.
Делякин обладал двумя качествами, выделявшими его из пестрой толпы профработников. Во-первых, он был великолепным массовым оратором, а во-вторых, ни когда, даже в мыслях, не позволял себе легкомысленною отношения к индивидуальным членским взносам. Кроме этого, он отличался добросовестным отношением ко вен кому делу, и в особенности к культработе. Делякин по справедливости мог бы считаться показательным председателем завкома.
Глава третья,
повествующая о подозрительности одних героев романа
и находчивости других
— Может, контра? — опасливо спросил Делякин, но косившись на черную материю.
— Ни боже мой! — воскликнул Умиралов. — Что вы, дорогой товарищ. Помилуйте, зачем же контра?.. Ни капельки…
— А почему «Радости Мегаса»? — настойчиво выпытывал Делякин.
— Мегаса? — неуверенно переспросил Умиралов. — Какого Мегаса? Ах, нашего!.. Радости!.. А почему нет?
— Не имея, в общем и целом, против Мегаса никаких отводов, я попросил бы огласить название картины.
— Вертута, как называется картина? — быстро спросил Умиралов.
— Не сказали, — прохрипел Вертута, — лектор знал, мы лектора забыли уложить…
— Я попросил бы выяснить, — твердо сказал Делякин.
Водворилось неловкое молчание.
— Стой! — воскликнул Умиралов. — Вертута! Давай ленту. Вы, дорогой товарищ, можете самолично убедиться.
Когда ленту извлекли из-под груды таинственных колесиков, Делякин поднес ленту к свету и без труда прочел:
— Мус-со-ли-ни… Художественная психологическая драма в десяти частях из времен упадка империи…
— Ну, — гордо высказал Вертута, — я же говорил, самая что ни на есть рабоче-крестьянская… Уж будьте покойны… Надейтесь на Вертуту… Он поможет…
Глава четвертая,
в которой впервые читатель знакомится
с красноречием Делякина
Перед началом сеанса с кратким вступительным слоном, продолжавшимся ровно два часа и три минуты, выступил Делякин.
В своей речи, изредка прерываемой топотом ног и неистовыми криками: «Не задерживай, люди ждут!» — Делякин с присущей ему наблюдательностью выложил все свои соображения по поводу возникновения, развития и гибели фашизма как в Италии, так и вообще.
— И вот теперь, — сказал Делякин, заканчивая свое вступительное слово, — я должен сообщить, что сейчас на экране вы увидите все те ужасы фашизма, которые наблюдаются нами как в Италии, так и вообще… Прошу…
Свет потух, после чего на экране появилась толстим голая женщина со следами многих пороков на лице.
В толпе захихикали.
Делякин покосился на экран, откашлялся и, скрывая смущение, быстро сказал:
— Любовница Муссолини. Прошу внимания. Сейчас выйдет сам фашист Муссолини.
Толпа затаила дыхание.
Но Муссолини не появлялся. Вместо него вышли еще три голые женщины и, тряся зелеными животами, затеили неприхотливый танец.
«Однако!» — испуганно подумал Делякин, а вслух бод ро сказал:
— Еще любовницы Муссолини.
— Даешь фашистов! — закричала толпа.
— Фашисты будут, — воскликнул Делякин тонким дрожащим голосом, — прошу соблюдать хладнокровие и слабохарактерность.
Между тем экран был монополизирован голыми женщинами, которые вперемежку с танцами пили вино и не ли рассеянный образ жизни.
Толпа заревела.
— Дае-е-е-шь!.. Фаш-и-и…
В пыльном углу, за экраном Делякин нащупал притаившегося Умиралова.
— Где Муссолини? — свирепо шепнул он.
— Ну к чему это. дорогой това…
— Контра… — загремел Делякин.
— Ни боже мой, — пискнул Умиралов, падая под ударом предзавкомовского кулака.
Ломая и опрокидывая стулья, толпа ринулась к экрану:
— Бей гадов! — пронеслось над толпой.
— У-у-у-у-у-у! — послышался вопль механика Bepтуты. — Помоги-и-и-те!..
Глава пятая,
и последняя
Подъезжая к заводу «Трудящийся пролетарий», штатный лектор губоно Леонид Викторович Петардо был удивлен страшным треском и криками, которые неслись из помещения клуба.
— Однако, — подумал лектор, поправляя очки, — никогда не предполагал, что «Мессалина» сможет иметь такой шумный успех у рабочей аудитории… Хотя, впрочем, Я, кажется, немного опоздал.
1926
Семейное счастье
I
К дому № 6, что по Козихину переулку, с двух противоположных сторон приближаются два совершенно различных по виду человека. А так как дом № 6 является местом действия предлагаемого вниманию читателей рассказа и приближающиеся к дому люди суть герои этого рассказа, автор пользуется случаем для того, чтобы познакомить читателя с вышеозначенными героями, пока они не успели еще столкнуться в подворотне.
Абраша Пурис носит очки и отличается стойкостью характера. Если разбудить Абрашу ночью и спросить его, что такое капитал, — Абраша бодро сядет на постели и ответит на этот ехидный вопрос лучше самого Богданова, популярного автора той самой политэкономии, которую Абраша любит больше всего на свете. Абраша Пурис — светлый идеалист. Он может целый день ничего не есть, и не потому, что у него нет денег, а потому, что принятие пищи — очень хлопотливое дело, в особенности если оно связано с хождением в столовку. Идет Абраша по улице быстро, натыкаясь на прохожих и ежеминутно рискуя попасть под колеса автомобиля. К груди Абраша прижимает столбик толстых книг, придерживая их для крепости подбородком. Под мышкой у Абраши пачка газет, которые рассыпаются. Случается это обыкновенно в самом центре какой-нибудь большой и шумной площади. Чтобы спасти газеты, Абраша осторожно ставит книги на мостовую и начинает гоняться за газетами, как хлопотливая хозяйка гоняется за курицей для того, чтобы ее зарезать. Наконец Абраша подбирает газеты, спокойно свертывает их в тугую пачку и, зажав ее правой рукой, пытается при помощи свободной левой и подбородка поднять книги и установить их на груди. На помощь Абраше приходят нетерпеливый шофер ближайшего автобуса, постовой милиционер и несколько добровольцев из публики. Прижав книги подбородком, Абраша лепечет своим спасителям слова благодарности и со сбившимися на нос очками смело отправляется в дальнейший путь, расталкивая прохожих, спотыкаясь и пугая ломовых лошадей. Абраша очень худ и черен. Его кожанка до такой степени вытерлась и порыжела, что, похожа скорее на уцелевшее со времен турецкой войны боевое седло, чем на общеизвестную часть мужского туалета, именуемую курткой.
Жоржик
