По дороге в Вержавск - Олег Николаевич Ермаков

– Да.

Арсений сплюнул.

– Заверни его и скажи, чтоб пригнал завтра.

Илья махнул Ванятке и пошел ему навстречу. Арсений следил за ним. Илья быстро перешел дорогу и приблизился к мальчику с тележкой, переговорил с ним, и тот повернул и пошел назад. Арсений кивнул Илье и направился к мосту через Днепр.

Илья, подходя к церкви, еще издали увидел автомобиль, в нем сидели водитель, Пален и белокурый Лангенберг. Только сразу его Илья и не узнал. Он был в военной форме. Но вот снял фуражку, и ветер потрепал его светлые волосы. Будто добрая ладонь погладила, подумал Илья машинально. Природа действительно слепая и бездушная. Но тут же мелькнула мысль об одной крыничке бабы Марты про ветер, как он помог бедняку разбогатеть… или найти невесту… невесту и царство в виде прекрасного города на острове.

Немцы уже заметили приближавшегося Илью, и Пален сделал ему знак, улыбаясь. Лангенберг тоже смотрел на него. Илья поздоровался. Лангенберг промолчал, уступив ответ Палену.

– Ну что же, неплохое утро, – говорил Пален, двигая тяжелой челюстью и поводя выпуклыми голубыми глазами под стеклами очков. – А, герр Кузенькоф?

Илья хмуро всматривался в лицо рижского немца.

– Ты должен зайти в музей? – спросил Пален, видя, что Илья не садится в автомобиль.

Илья отрицательно покачал головой, но потом утвердительно кивнул и, отступая, попросил Палена пойти с ним. Пален, как обычно, хранил невозмутимость. Он что-то сказал Лангенбергу, вышел и направился вместе с Ильей к церкви.

Илья не знал, с чего начать.

– Герр Хупель, – сказал он наконец и замешкался.

– Ну я же просил давно без этих формальностей, – проговорил Пален и добавил: – герр Кузенькоф.

Илья побледнел, остановился.

– Я знаю, что произошло в Каспле. И что происходит там сейчас. Или вот-вот может произойти, – быстро проговорил он чужим деревянным голосом.

Лицо Палена оставалось спокойным. Только, может быть, в глазах стало больше темной голубизны. Он кивнул.

– Да, Илья. Это случилось. Хотя партизан предупреждали о тяжелых последствиях. Они знают приказ насчет одного к десяти. И тем не менее…

– Меня беспокоит… я… – Илья сбился. – Там мои родители, и я боюсь за них.

– Понимаю, Илья. Конечно. Но, вероятно, твоих родителей это не затронет. Они сами по себе не попадают в категорию лиц, подлежащих в первую очередь санкциям. Тем более что известно место твоей службы.

– И все же, Пален. Я опасаюсь и за судьбу Анны. Кроме того, друг детства, о котором я говорил уже, тоже просит помощи.

– Какой помощи?

– Поедем сейчас же в Касплю, – бледнея еще сильнее, проговорил Илья.

Они несколько мгновений смотрели друг на друга молча. Стекла очков Палена казались наполненными дымом. Он повел головой, дотронулся кончиками пальцев до тяжелого бритого подбородка.

– Это невозможно, Илья.

– Почему?

– Завтра герр Лангенберг уезжает.

– Поездку во Флёново можно отменить.

– Думаю, что нет.

– Ты думаешь, что теремок важнее жизни чьих-то родителей и девушки?

– Нет, так я не считаю.

Пален молчал.

– Счет идет на минуты, – сказал Илья. – Надо что-то предпринять.

Пален молчал. И стекла его очков были как будто занесены дымом.

– Надо обратиться к штурмбанфюреру Харри Фурману, – продолжал Илья.

Хупель молча слушал.

– Пален!

Наконец Хупель пошевелился и, поворачиваясь, сказал:

– Хорошо.

И они пошли к автомобилю. Остановившись у дверцы, за коей восседал Лангенберг, Пален заговорил. Лангенберг глядел сверху то на Палена, то на Илью и казался ему сейчас каким-то божеством, вершителем судеб. Выслушав Палена, он надел фуражку и посмотрел вперед. Помолчав еще, начал отвечать. Ответ его был короток:

– Nicht, wenn ich es vermeiden kann[41].

Илья примерно понял суть ответа. Пален посмотрел на него и снова заговорил, но Лангенберг поднял руку в перчатке, выбрасывая два пальца.

– Verlieren wir keine Zeit[42]. – И, помолчав, добавил: – Das war ein Befehl, kein Angebot[43].

И Пален вынужден был козырнуть и занять свое место на заднем сиденье. Он поманил Илью.

– Я не поеду, – ответил Илья.

Пален смотрел на него.

Лангенберг тоже взглянул на Илью. Не поворачивая головы, спросил у Палена что-то. Тот ответил.

– Мне приказать вы не можете, я гражданский человек, – сказал Илья глядевшему на него Лангенбергу.

Пален переводил. Губы Лангенберга тронула усмешка.

– Aber ohne den ganzen Krieg drum herum[44], – сказал он, продолжая глядеть вопросительно сверху.

Пален молчал. Илья не двигался.

– Bitte gehen Sie an Ihren platz[45], – проговорил ледяным тоном Лангенберг, кивая на сиденье позади.

Илья отрицательно покачал головой.

– Schön, – проговорил Лангенберг, не спуская с него ясного взгляда. – Schön, – повторил он и заговорил, обернувшись к Палену.

Тот внимательно слушал и потом начал переводить:

– Драматические обстоятельства зачастую лишают нас способности рассуждать, логически мыслить. Но посторонний наблюдатель способен здесь оказать помощь. Логика вашей просьбы, господин Кузенькоф, довольно проста. По сути, вы просите заменить ваших родных другими гражданами того населенного пункта. Не кажется ли вам, что это неэтично?

Илья смотрел на профиль белокурого Лангенберга. Тот уже обратил лицо к нему и взирал холодно и ясно.

Пален замолчал. Лангенберг ждал ответа.

Но Илья повернулся и пошел прочь. Ожидая окрика. Даже и… выстрела. Но услышал лишь урчание мотора. Автомобиль уезжал. Сглатывая, он еще прошел к церкви, потом все же обернулся и успел увидеть удаляющуюся машину с Паленом и белокурым Лангенбергом.

69

Утром стали выпускать по одному справить нужду. С детьми разрешали выходить и взрослым.

Когда Анна оказалась на улице, она жадно задышала, озираясь.

Утро было теплое и пасмурное, серое. На озере кричали чайки. По дворам пели петухи, мычали коровы. Закрой глаза, и мир вернется. Позади маячил Гасан Тусиевич в серых брюках и башмаках, в клетчатой рубашке и вязаной безрукавке, в кепке, с винтовкой за спиной. Он курил папиросу.

Что же это такое, думала Анна, раскрывая дощатую дверь туалета, как так все повернулось, что теперь и шагу нельзя ступить… Что произошло? При чем здесь все эти женщины, дети, старики? Разве не должны мужчины воевать только с мужчинами?

Она вышла снова на улицу, посмотрела в сумрачное остроносое лицо Гасана Тусиевича. Вспомнила, как лечила его от головных болей, донимавших по ночам. И боли в конце концов отпустили его лысоватый череп, Гасан Тусиевич благодарил врачиху и однажды принес им мешок опят. Мама Пелагия их засолила.

Теперь Гасан Тусиевич казался каким-то другим человеком, вообще инопланетянином, из какой-то иной Каспли.

– Гасан Тусиевич, – сказала Анна, – вы не видели, приходила мама? Она ведь ничего не знает.

Гасан Тусиевич курил и поводил головой из стороны в сторону.

– И из