Сталин. Путь к власти - Юрий Емельянов

Несмотря на наличие таких вопросов, вряд ли в партии, в которой интернационализм был основой мировоззрения, национальные предрассудки могли сыграть решающую роль. Кроме того, надо учесть, что многие видные сторонники курса Сталина были евреями (например Ярославский, Каганович, Землячка). В «школе Бухарина» было также немало лиц еврейской национальности. Однако сторонники оппозиции стали активно использовать тему антисемитизма для самообороны.

В марте 1926 года Троцкий написал Бухарину: «Мыслимое ли это дело, чтобы в нашей партии, в Москве, в рабочих коллективах, безнаказанно велась злостная антисемитская и одновременно клеветническая пропаганда?…» Вскоре Троцкий поставил вопрос об антисемитизме на политбюро, обвинив руководство в пассивности по отношению к антисемитским настроениям. Поскольку революционеры в течение многих лет повторяли, что антисемитизм присущ «черносотенной» реакции, Троцкий мог теперь утверждать, что «национал-крестьянское» «перерождение» партии приняло крайние формы и торжество контрреволюции не за горами. В то же время жупел антисемитизма мог заставить большинство политбюро проявлять сдержанность в выпадах как против него, так и против вождей «новой оппозиции».

С целью нейтрализовать провокационные утверждения о том, что в основе критики оппозиционеров лежит антисемитизм, Сталин выпустил специальное заявление о том, что ЦК борется с Троцким, Зиновьевым и Каменевым не потому, что они евреи, а потому, что они оппозиционеры. Однако это заявление было также истолковано как часть антисемитской пропаганды. В своей работе «Термидор и антисемитизм» Троцкий писал: «Каждому политически мыслящему человеку была совершенно ясна намеренная двусмысленность этого заявления, по видимости, направленная против крайностей антисемитизма, фактически же питающая их. «Не забывайте, что руководители оппозиции – евреи», – вот настоящий смысл слов Сталина, опубликованных во всех советских газетах». Получалось, что Троцкий был готов критиковать Сталина и его сторонников и за их пассивность, и за их активность в борьбе против антисемитизма.

О том, что в идейной борьбе использовалась демагогия и клевета, свидетельствовала публикация в майском номере журнала «Новый мир» за 1926 год «Повести непогашенной луны» Бориса Пильняка. Хотя в предисловии автор утверждал, что в повести не следует искать аналогий с обстоятельствами смерти М.В. Фрунзе, сходство между историей болезни предреввоенсовета и сюжетом произведения Пильняка было очевидным. Фактически Пильняк возлагал ответственность за смерть Фрунзе на Сталина, который якобы принудил пойти председателя Реввоенсовета на операцию, а затем с помощью верных ему врачей умертвил его.

На самом деле Фрунзе был тяжелобольным человеком, но упорно не слушал врачей, давно настаивавших на интенсивном лечении, а потом, в связи с ухудшением его здоровья, предлагавших операцию. В 1925 году политбюро в специальном решении обязало Фрунзе согласиться с мнением врачей (помимо Сталина за это решение голосовали и другие его члены, включая Зиновьева и Каменева). Подобные решения уже не раз принимались партийными инстанциями. В своих мемуарах А.И. Микоян довольно подробно описал, что Сталин вместе с ним и Кировым беседовал с врачами, советовавшими сделать операцию. По словам Микояна, Сталин расспросил хирурга Розанова о предполагавшейся операции, и тот убедил Сталина в необходимости таковой, сославшись на то, что иначе Фрунзе не вылечить, так как он не будет соблюдать необходимого режима.

Однако, комментируя эти события через полвека, Микоян приводил слова А.В. Снегова, утверждавшего, что «Сталин разыграл с нами спектакль… Розанова он мог и не вовлекать, достаточно ГПУ «обработать» анестезиолога. Готовясь к большим потрясениям в ходе своей борьбы за власть, говорил А.В. Снегов, Сталин хотел иметь в Красной Армии под надежным командованием верного ему человека, а не такого независимого и авторитетного политического деятеля, каким был Фрунзе. После смерти последнего наркомом обороны стал Ворошилов, именно такой верный и в общем-то простодушный человек, вполне подходящий для Сталина».

Помимо того что версия об убийстве Фрунзе не подтверждена никакими фактами, устранение человека, который полностью поддерживал Сталина и других в их борьбе против Троцкого, было бы нелепо. Этой версии противоречит и отсутствие каких-либо свидетельств о том, что в конце 1925 года ОГПУ было послушным инструментом Сталина. В то время ОГПУ находилось под властью Ф.Э. Дзержинского, лица весьма самостоятельного в своем политическом поведении, а среди руководителей ОГПУ было немало политических противников Сталина. Кроме того, известно, что Ворошилов колебался между Сталиным и Бухариным, а потому убивать Фрунзе Сталину, чтобы «опереться» на Ворошилова, было опасно.

Нелепость этой живучей версии очевидна для всех серьезных исследователей. Адам Улам писал: «Это было клеветой, и возможно, что Пильняку кто-то подсказал эту историю, чтобы нанести удар по Сталину». Комментируя неудачную операцию, А. Улам замечал: «Эта история не является из ряда вон выходящей. Если почитать партийные газеты этого периода, то часто можно найти жалобы на некомпетентность кремлевской медицинской службы, шокирующие истории о том, как врачи объявляли старого революционера здоровым, в то время как он терял сознание и умирал сразу же после выхода из больницы, и многие подобные истории. Можно заподозрить, что, как и все прочее, российская медицина была разрушена революцией и все еще не оправилась от потрясений. В случае серьезных заболеваний или даже при необходимости совершить небольшую операцию многие партийные деятели обращались за медицинской помощью за границу (как это сделал Троцкий, поехав в Берлин для удаления полипов в носоглотке)».

Фрунзе был не единственным, кому неудачно сделали операцию. У Ленина после операции по удалению пули, проведенной в апреле 1922 года, начались параличи, которые закончились инсультом. К замечаниям Улама можно добавить, что ошибки врачей не редкость. В 1999 году президенту США Б. Клинтону был представлен доклад о том, что в Америке ежегодно до 50 000 смертей вызвано ошибочными диагнозами врачей и неверно проведенными операциями. Если такое творилось в самой богатой и развитой стране мира в конце XX века, то что же можно было ожидать от разоренной России в начале XX века?

Хотя экземпляры журнала «Новый мир» с повестью Пильняка были конфискованы, «примечательно, – отмечал А. Улам, – что для Пильняка и редактора в то время не было никаких последствий… То ли из презрения ко лжи, то ли из-за расчетливой сдержанности, а может быть, и от того, и другого Сталин предпочел не реагировать на клевету, которая даже в демократическом обществе обеспечила бы достаточные основания для уголовного судебного преследования ее автора и издателя». Сталин предпочел не ввязываться в очередную интригу, а продолжал атаковать оппозицию за ее отход от ленинизма в его интерпретации, что предполагало прежде всего веру в возможность построения социализма в одной стране.