Оно - Стивен Кинг

Но почему-то Билл в это не верил.

— Вам сюда, мистер. — Таксист свернул на автостоянку перед сооружением, которое выглядело, как большая пластмассовая пагода. — Припозднились немножко, но лучше поздно, чем никогда, или я не прав?

— Конечно же, правы. — Билл протянул таксисту пятерку. — Сдачи не надо.

— Усраться и не жить! — воскликнул таксист. — Если захотите, чтобы вас куда-то отвезли, позвоните в «Биг йеллоу» и попросите передать заказ Дэйву. Назовите меня по имени.

— Я просто попрошу передать заказ религиозному человеку, — улыбнулся Билл. — Тому, который уже присмотрел себе участок на «Горе надежды».

— Вы все поняли, — рассмеялся Дэйв. — Удачного вам дня.

— И вам тоже, Дэйв.

Билл немного постоял под легким дождем, наблюдая, как отъезжает такси. Вдруг понял, что собирался задать таксисту еще один вопрос, но забыл… возможно, сознательно.

Он хотел спросить, нравится ли Дэйву жить в Дерри.

Билл резко повернулся и вошел в «Нефрит Востока». Майк Хэнлон ждал в вестибюле — сидел в плетеном кресле с огромной расширяющейся спинкой. Он поднялся, и Билл почувствовал, как по нему, сквозь него, прокатилось чувство нереального. Ощущение раздвоенности вернулось, только теперь более сильное, более ужасное.

Он помнил мальчика ростом пять футов и три дюйма, стройного, проворного. Перед ним стоял мужчина ростом пять футов и семь дюймов, худощавый, в одежде, которая висела на нем как на вешалке, с глубокими морщинами на лице, говорившими о том, что мужчине далеко за сорок, а не тридцать восемь или около того.

Потрясение, которое испытал Билл, должно быть, отразилось на его лице, потому что Майк спокойно сказал:

— Я знаю, как выгляжу.

Билл покраснел.

— Не так уж и плохо, Майк. Просто я помню тебя мальчиком. И все.

— Все?

— Ты выглядишь немного уставшим.

— Я немного устал, но я это переживу. Надеюсь. — Он улыбнулся, и улыбка осветила его лицо. В ней Билл увидел мальчишку, которого знал двадцать семь лет назад. Как старая деревянная Городская больница ушла в тень под напором современных стекла и бетона, так и мальчика, которого знал Билл, замаскировали неизбежные аксессуары возраста. Морщины на лбу, морщины от уголков рта, седина на висках. Но старая больница, пусть и ушедшая в тень, все равно оставалась на месте, а посему никуда не делся и знакомый Биллу мальчишка.

Майк протянул руку:

— Добро пожаловать в Дерри, Большой Билл.

Билл руку проигнорировал, обнял Майка. Майк крепко прижал его к груди, и Билл плечом и шеей почувствовал его жесткие курчавые волосы.

— Если что не так, Майк, мы это поправим. — Билл слышал слезы в своем голосе и не пытался их скрывать. — Один раз мы с этим справились, с-справимся и те-еперь.

Майк оторвался от Билла, подержал на расстоянии руки, и хотя по-прежнему улыбался, его глаза очень уж блестели. Он достал носовой платок, вытер глаза.

— Конечно, Билл. Будь уверен.

— Вы последуете за мной, господа? — спросила старшая официантка, миниатюрная, улыбающаяся азиатка в розовом кимоно с драконом, изогнувшим покрытый чешуей хвост. Ее черные волосы, забранные вверх, удерживали гребни из слоновой кости.

— Я знаю дорогу, Роуз, — ответил ей Майк.

— Очень хорошо, мистер Хэнлон. — Ее улыбка стала шире. — Я думаю, вы встретились с радостью.

— И я так думаю, — кивнул Майк. — Сюда, Билл.

Он повел его тускло освещенным коридором, мимо общего обеденного зала, к двери, которую закрывала бисерная занавеска.

— Остальные?.. — начал Билл.

— Все здесь, — ответил Майк. — Все, кто смог приехать.

Билл на мгновение замялся у двери, внезапно его охватил страх.

Пугало не неведомое, не сверхъестественное; пугало осознание того, что он стал на пятнадцать дюймов выше, чем в 1958 году, и потерял едва ли не все волосы. Он вдруг стушевался (почти ужаснулся) при мысли, что сейчас снова увидит их всех и прежние детские лица окажутся погребенными под происшедшими с ними переменами, как оказалась погребенной старая больница. А место волшебных кинотеатров-дворцов в их головах заняли банки.

«Мы повзрослели, — подумал Билл. — Мы не представляли себе, что такое может случиться, во всяком случае, тогда, во всяком случае, с нами. Но это случилось, и, если я переступлю этот порог, тайное сделается явным: мы все — взрослые».

Он посмотрел на Майка, смущенного и притихшего.

— Как они выглядят? — услышал он свой неуверенный голос. — Майк… как они выглядят?

— Войди и увидишь. — Голос Майка звучал по-доброму, и он открыл дверь, предлагая Биллу войти в маленький банкетный зал.

Возможно, приглушенный свет стал причиной иллюзии, которая длилась лишь доли секунды, но потом Билл спрашивал себя, а не получил ли он послание, адресованное только ему: судьба иной раз может быть доброй.

В этот короткий момент ему показалось, что никто из них не повзрослел, что все друзья каким-то образом последовали примеру Питера Пэна и остались детьми.

Ричи Тозиер, заваливший стул на задние ножки, чтобы прижать спинку к стене, что-то рассказывал Беверли Марш, которая подняла руку ко рту, скрывая смех; и озорная улыбка Ричи нисколько не изменилась. Эдди Каспбрэк сидел слева от Беверли. А перед ним, рядом со стаканом для воды, лежала пластиковая бутылочка с отходящей от крышки закругленной рукояткой. Форма и бутылочки, и рукоятки осовременилась, но предназначение, несомненно, осталось прежним: это был ингалятор. На другом конце стола, наблюдая троицу с написанными на лице озабоченностью, радостью и сосредоточенностью, сидел Бен Хэнском.

Билл обнаружил, что его рука хочет подняться к голове, и осознал с грустным удивлением, что в этот самый момент он чуть не провел ею по лысине, в надежде, а вдруг его волосы чудесным образом вернулись — отличные рыжие волосы, которые он начал терять уже на втором курсе колледжа.

Тут мыльный пузырь иллюзии лопнул. Билл увидел, что Ричи без очков и подумал: «Наверное, носит контактные линзы» — так и оказалось. Очки он ненавидел. Футболки и вельветовые штаны, в которых прежде ходил Ричи, уступили место костюму, какие не продавались в секциях готовой одежды: Билл прикинул, что стоил этот костюм долларов девятьсот и шился на заказ.

Беверли Марш (если ее фамилия оставалась Марш) превратилась в ослепительную красавицу. Теперь она не собирала волосы в небрежный конский хвост — они падали на плечи ее простенькой белой блузы «Шип-энд-Шор»[190] каскадом смягченного цвета, светились, как янтарное озеро. Билл легко представил себе, что на улице, даже в такой сумрачный день, как этот, они бы пламенели. И попытался представить себе, каково оно — зарыться руками в эти волосы. «История стара как мир, — сухо подумал он. — Я люблю свою жену, но до него крошка хороша!»