История России. XX век. Деградация тоталитарного государства и движение к новой России (1953—2008). Том III - Коллектив авторов

По сравнению с тем временем, когда рождаемость была достаточной для воспроизводства населения в России, она упала более чем наполовину у женщин старше 35 лет. В самом детородном возрасте – от 25 до 29 – она упала примерно на одну пятую, а в возрасте до 20 лет не упала вовсе. Женщины 20–24 лет отсрочили появление первого ребенка, а в старших возрастах воздержались от появления следующих.

Число фактически родившихся детей зависит не только от готовности их рожать, но и от наличия женщин детородного возраста. Как мы видели выше, Вторая мировая война оставила глубокий шрам на возрастном составе населения, и он дает о себе знать каждые 25 лет, в частности, вокруг 1970 и 1995 гг., что отражает кривая на рис. 8.

Процент детей, родившихся у женщин, не состоящих в зарегистрированном браке, поднялся с 14 % в 1990 г. до 30 % в 2005-м (причем в сельской местности он выше, чем в городах). Доля внебрачных детей в США примерно такая же, а в ряде европейских стран, особенно скандинавских, она еще больше.

В России решительно сократилось число абортов, с 4,1 млн в 1990 г. до 1,7 млн. в 2005-м. К концу первого десятилетия XXI в. абортов впервые за долгое время стало меньше, чем живых рождений, тогда как сорок лет назад их было в два с лишним раза больше. Доступность противозачаточных средств и изменение духовного климата в обществе, в том числе и отношения к человеческой жизни, ведет к изживанию этого характерного явления советского существования.

Россия начала XXI в. – далеко не единственная страна, где нет естественного прироста населения, а число детей на женщину детородного возраста упало ниже 2,0. Таких стран около двух десятков, и рождаемость на российском уровне или ниже держится, например, в Венгрии, Германии, Греции, Италии, Испании, Чехии и Японии.

Ежегодный разрыв между числом рождений и числом смертей в 2003–2005 гг. в Российской Федерации составлял около 800 тысяч. Он лишь в малой мере (менее 100 тыс. человек в год) возмещался за счет механического прироста, то есть за счет преобладания иммигрантов над эмигрантами. Иммиграция в РФ шла в основном из бывших советских республик; достигнув 1,15 млн человек в 1994 г.; затем она сокращалась. Эмиграция шла по преимуществу в эти же республики, но заметную роль играла эмиграция на Запад. Она достигала 100 тыс. человек ежегодно в 1990–1995 гг. и с тех пор постепенно сократилась в три раза к концу 2000-х.

Остановка роста населения произошла не только в Российской Федерации, но и во всем СНГ: недостаток рождений в большинстве республик не возмещался их избытком в пяти странах бывшей российской Центральной Азии.

От других европейских стран, где прекратился естественный прирост населения, Россия отличается, прежде всего, соотношением численности населения и занимаемой площади: 2 % населения Земли занимают 13 % земной суши. В начале XX в. положение Российской Империи было куда более выгодным: 10 % населения Земли занимали 17 % («одну шестую») земной суши. Конечно, частично этот сдвиг вызван взрывным ростом населения бедных стран третьего мира в XX в. Доля жителей США в населении земного шара за прошлые девяносто лет тоже сократилась – с 6 % до 4,5 %. В такой же мере могла бы упасть и доля России – с 10 % до приблизительно 7 %. Произошедшее падение до 2,2 % (или до 4,5 %, если включить все пространство бывшей Российской Империи) стало результатом каскада рукотворных катастроф в нашей стране в XX в.

Если рождаемость и средняя продолжительность жизни в России не изменятся, то через пятьдесят лет ее население упадет с 142 млн до менее чем 90 млн человек. К тому времени это будет означать, что 1 % населения земного шара занимает 13 % Земли со всеми ее полезными ископаемыми. Государственная политика способна в небольшой мере поощрять создание двухдетных и многодетных семей, а также способствовать иммиграции. Возможны и непредсказуемые перемены – ни всплеска рождаемости в США 1950-х, ни ее спада в 1960-х гг. демографы не предвидели.

Появление популярной идеи, захватывающей большинство общества, и эмоциональный подъем могут существенно изменить тенденцию и дать быстрые результаты, как показывает пример конца тридцатых годов в Германии или послевоенных лет в Англии. В этом случае влияние негативных тенденций может быть значительно уменьшено. Частично компенсировать их в будущем можно и за счет качества населения, его поведения и знаний.

Анн де Танги. Великая миграция: Россия и россияне после падения железного занавеса. М.: РОССПЭН, 2012.

Е. М. Андреев, Л. Е. Дарский, Т. Л. Харькова. Демографическая история России: 1927–1957. М.: Информатика, 1998.

6.1.18. Человек в послекоммунистической России. Нравственно-духовное состояние

В 1934 г. замечательный мыслитель Русского Зарубежья Георгий Федотов писал, что большевикам «удалось воспитать поколение, для которого уже нет ценности человеческой души – ни своей, ни чужой. Убить человека – все равно, что раздавить клопа. Любовь – случка животных, чистота – смешной вздор, истина – классовый или партийный утилитаризм. Когда схлынет волна революционного коллективизма, эта «мораль» станет на службу личного эгоизма».

Очевидно, что это предсказание не относится ко всем. Но – ко многим: и на верхах, где политики беззастенчиво использовали свое положение для личного обогащения, и на низах, где детские дома полны брошенными детьми – сиротами при живых родителях. Нравственный распад, вызванный большевизмом, затруднил как реформы, так и повседневную жизнь. Жить несравненно спокойнее и проще, когда отношения с другими основаны на доверии, сотрудничестве, а не пронизаны подозрением: а вдруг он меня обманет?

Тяга к нравственному и вечному естественным образом возникла в русском обществе уже в тяжелые годы советско-нацистской войны и потом, постепенно усиливаясь, вызвала духовный подъем 1970-х гг., во многом предопределивший конец большевизма. К 1991 г. Россия пришла не такой, как предполагал Георгий Федотов, но тяготы и ошибки, последовавшие за революцией августа 1991 г., возродили худшие инстинкты советского человека и приглушили многие положительные изменения в духовном строе людей последнего дореволюционного пятнадцатилетия (1975–1990 гг.).

К середине 1990-х гг. психологическая ситуация в стране была еще более тяжкой, чем экономическая. Складывалось впечатление, что августовская победа 1991 г. над главным врагом России – большевизмом, в очередной раз обернулась для народа поражением. Никогда еще не была в стране так сильна жажда наживы, зависть к богатым и презрение к бедным. Борьба за власть, в прежние годы скрытая в ее коридорах, оказывалась теперь зримой и тиражировалась средствами массовой информации. Хвастовство и тщеславие переставали быть постыдным пороком, а скромность оказывалась главным препятствием на пути к самоосуществлению. На поверхности оказывались временщики – в культуре в той же мере, что в бизнесе и политике. И если финансовый дефолт формально произошел в августе 1998 г., то нравственный и культурный дефолт складывался в течение всех 90-х гг. как результат семидесяти лет преступной власти и необходимого, но бездарно, да и корыстно осуществлённого, выхода из-под её гнёта.

Материальное обнищание сопровождалось нравственным падением. Невозможность содержать, лечить, а иногда даже и похоронить отцов и матерей, дедушек и бабушек; десятки и сотни тысяч судебных дел из-за наследства среди близких родственников, зачастую заканчивающихся делами уголовными и кровопролитием; кровь с экрана телевизора и кровь в подъезде и во дворе твоего дома; такие слова, как «мафия», «киллер», «рэкет», «киднеппинг» – такие чужие и уроднившиеся в языке, сознании и образе жизни России 90-х, – всё это рождало в самых разных слоях общества уныние, приводило к волне самоубийств, беспробудному пьянству, к шизофрении у одних, и к стремлению уехать любыми средствами из России у других. Если покинувшие Россию в 70–80-х гг. возвращались сюда с чувством собственного превосходства, заключающегося в том, что у них 200–300 долларов в кармане, а у тебя зарплата равна примерно 50 долларам, да и та выдаётся нерегулярно, кажется очевидным, что из такой страны нужно уезжать.

Образ защитника Родины – солдата, не просто стреляющего сигарету, как в прежние времена, а просящего денег на еду, – один из самых страшных символов эпохи 1990-х. Обычное утешение советского человека в прежние годы – спортивные достижения перестают быть действенным лекарством: на первой же Олимпиаде после распада Союза спортсмены выступают без общего флага и гимна, звёзды спорта бегут за рубеж, а главный «опиум народа» прежних лет – футбол и хоккей – раны не зализывает, а, напротив, растравляет.

Самый массовый вид искусства – кинематограф, в былые времена нацию единивший, в 1990-е гг. сходит на нет – в развалившихся кинотеатрах крутят третьесортные американские боевики, или кинотеатры просто перепродают и перепрофилируют. Но фильмы, и фильмы хорошие, при этом продолжают сниматься. Режиссеры и сценаристы особенно начинают интересоваться трагическими страницами отечественной истории XX в. В 1991 г. Андрей Кончаловский снимает фильм «Ближний круг» о страшной судьбе людей, которые попали случайно в «ближний круг» Сталина. В 1992 г. Александр Рогожкин экранизирует совершенно запрещенную повесть убитого в 1937 г. В. Зазубрина «Щепка» («Чекист») о кровавых буднях провинциальной чрезвычайки в годы Красного террора (сама повесть была издана впервые в 1989 г.). В 1995 г. выходит замечательный фильм Владимира Хотиненко «Мусульманин» о жизни современной русской глубинки и награждается Оскаром фильм Никиты Михалкова «Утомлённые солнцем».