Когда крепости не сдаются - Сергей Голубов

Лидия Васильевна вырвала из-под ударов холодного ветра свое горящее, облитое слезами лицо и, неся в ушах свист и лязг, быстро вошла в вагон. В купе никого не было. Обрадовавшись этой пустоте, как самой счастливой из находок, она шагнула через порог и, едва успев повернуть за спиной медную рукоять двери на запор, упала на диван и заплакала…

Часть IV

Золото, золото

сердце народное!

Глава тридцать девятая

Штаб армии стоял между Брестом и Гродно, в чистеньком городке, с гладкими мостовыми, с уютными зелеными улицами, весело сбегавшими к голубой реке. Помещался штаб в большом трехэтажном доме, у парка. Армией командовал тучный генерал огромного роста и могучего телосложения, окончивший две военные академии. Он принял армию недавно, всего несколько месяцев назад, и еще не вошел, по его словам, в настоящую гущу работы. «Армия — вещь большая…» Однако войскам, подчиненным генералу, были уже известны его редкая трудоспособность и постоянное стремление быть первым в деле и последним на отдыхе. Штаб армии работал, как машина, слаженно, систематизирование, с неукоснительной планомерностью.

Сейчас в кабинете командующего, на втором этаже, происходило совещание. Генерал сидел в широком кожаном кресле за большим письменным столом и вел серьезнейший разговор с тремя собеседниками. Это происходило в первой половине отличного летнего дня. За предместьем яркое утро сверкало прозрачными далями, и свежие струйки прохлады еще не перестали вливаться в солнечное тепло. Но здесь, в центре города, солнце уже превозмогло прохладу. Командующему было жарко.

— Уф! — сказал он и вытер пот со лба, — я учился у Карбышева в Академии Фрунзе. А вы, Глеб Александрович, говорите, что еще с гражданской его знаете?

— Раньше, — ответил Наркевич, — с девятьсот четырнадцатого… По Бресту. Он ведь и тогда выделялся как заметный военный инженер…

— Д-да… В общем очень хорошо, что он сюда едет. Жаль, конечно, что действовать будет не у нас, а по эстонской границе, вдоль канала до Августова. Ну, что делать… Но и нам, по дороге, поможет. А мы ему Осовец покажем, посоветуемся. На все вопросы прошу, товарищи, давать совершенно исчерпывающие ответы. Секретов от Карбышева у нас нет…

— Правильно, — подтвердил Член Военного Совета.

Командующий повернул к начальнику штаба армии бледное от жары лицо.

— Это в особенности к вам, Петр Иванович, относится. И в оперативном пусть знают…

— Правильно, — задумчиво сказал Наркевич.

В самый день приезда, не теряя ни часа, Карбышев выехал на работы. Сопровождали его Наркевич и начальник оперативного отдела штаба армии, черноголовый голосистый полковник — академик из буденновцев времен Воронежа и Касторной. Автомобиль бежал по шоссе, подскакивая на щебнистых заплатах неровного полотна. За канавами, по сторонам шоссе, блестела под солнцем светлая песчаная россыпь. За песками кудрявилась темнозеленая, словно маслом обрызганная, тяжелая ботва бесконечных картофельных гряд. А уж за грядами шли поля — разноцветные, ржаные, ячменные, овсяные и гречишные поля…

Карбышев был и рад и не рад встрече с Наркевичем. Видеть его было приятно по старой привычке. Но Карбышев так привык видеть Наркевича именно в Москве, что встречей с ним здесь до боли остро оживлялись последние московские впечатления: грустный отъезд Лидии Васильевны; через сутки еще более грустный — самого Карбышева; дети — на даче; на вокзале — ночная пустота; и какая-то бесповоротная одинокость в душе… Стараясь заслониться от этих тяжелых воспоминаний словами, Карбышев говорил много, быстро и нервно.

— Хорошо бы заехать в Осовец — посмотреть, что можно сделать для обороны из старых тамошних казематов. За Брест не беспокоюсь.

— А мне кажется, что эти крепостные развалины отжили свой век, — сказал голосистый полковник, — лебединая песня их спета. Еще в академии…

— Ошибаетесь, — решительно возразил Карбышев, — обороняются не стены, а люди. Стены только помогают людям обороняться. Был когда-то в Академии Фрунзе профессор Азанчеев. Помните? Да, да, тот самый. Он любил приговаривать: «Я — не марксист, я — марксоид. А гражданская война — придаток, аппендикс к мировой…» Так вот этот Азанчеев никак не мог понять простейшей вещи: советскую крепость можно уничтожить, но взять — нельзя. И Осовец, и Брест…

— Это — другое дело, — согласился полковник.

— В Бресте теперь — Юханцев, — тихо сказал Наркевич.

— Вот, вот… То самое, о чем я говорю. Юханцев — в Бресте… А это как раз и значит, что Бреста взять нельзя!

— С ним — Надя, — еще тише проговорил Наркевич, — и дочка их, моя племянница…

Уже не в первый раз по приезде Карбышев замечал, как странно изменился Наркевич — как далеко отошел он от своей прежней манеры суховатого философствования. «Что с ним? Уж не влюбился ли по-стариковски?» Чем позже загорается звезда любви, тем ярче горит и медленнее догорает. «Ей-ей, похоже!..» И, как будто подтверждая догадку Карбышева, громкоголосый полковник вдруг поднялся с сиденья и, выпятив крутую грудь, оповестил:

— Приехали!..

Дивизия, в расположение которой приехал Карбышев, имела точные указания насчет рубежей обороны: особым армейским приказом определены были участки для каждого из ее полков. Передний край оборонительной полосы прилегал к восточному берегу двух речек и тянулся по фронту километров на двадцать пять. За флангом, — из дивизий армии эта была правофланговой, — проходила шоссейная дорога, та самая, по которой прикатил сюда автомобиль с Карбышевым и штабистами. В первой линии дивизии стояли два полка. Третий был пристроен в затылок крайнему полку первой линии, со специальным назначением прикрывать направление по шоссе. Стрелковый батальон с несколькими противотанковыми орудиями в сторожевых заставах оборонял и наблюдал опасную дорогу. Командир батальона встретил приехавших с рукой у козырька, стремительно порываясь подойти с рапортом Карбышеву бросилась в глаза его могучая борода. «Где я ее видел?» Он взглянул на майора, на его черно-коричневое от загара, исполненное радостной готовности лицо, и на беспалую руку у козырька, и вдруг почувствовал, как досадная тягость одинокости, вывезенная из Москвы, уходит, тает, как бы проваливается куда-то без следа. И тогда, с веселым удивлением вскинув брови над невольно улыбнувшимися глазами, он сказал:

— Здравствуйте, товарищ Мирополов!

— Здр-равия желаю, товарищ генерал-лейтенант!

Куда ни глянь, везде виднелись земляные работы. Седая голова начальника инженеров не дремала, и сноровка его не бездействовала. Наркевич — старая карбышевская школа. Пехота рыла и копала; саперы учили, перебегая от группы к группе; звенели топоры, обтесывая колья; трещали ящики с «техникой», вскрываемые ловкими ударами ломов под зашив. Наркевич принялся, было, объяснять.

— Не надо. Все понятно.

Карбышев быстро зашагал к ближайшему месту работ, жадно вдыхая воздух этого места — какой-то стоячий воздух, и свежий, и жаркий вместе, и, главное, полный того крепкого запаха горячо работающих человеческих тел, который он так давно знал и так особенно любил…

Оба штаба — и укрепленного района, который предстояло отинспектировать, и армии, войсками которой был занят этот район, — стояли в городе Гродно. Поэтому Карбышев обосновался в Гродно, то есть занял номер в тамошней военной гостинице. Время же проводил главным образом на «точках», вдоль Немана и шлюзов Августовского канала. Комендант укрепленного района иногда сопровождал его в этих разъездах, иногда — нет. Зато молоденький, пышноволосый саперный лейтенант, прикомандированный к инспектору для «поднятия» карт и технической разработки его проектов, не отставал от своего шефа положительно ни на шаг. По вечерам Карбышев сам наносил «точки» на «поднятую» лейтенантом карту. Как ни был генерал прост, ласков и внимателен в обращении со своим юным подручным, лейтенант не поддавался на этот тон. Ему казалось невозможным погрешить какой-нибудь случайной словесной неловкостью против высокого и чистого уважения к знаменитому инженеру, состоять при котором его назначила счастливая судьба. Поэтому он ни на мгновенье не распускался, — всегда на месте, в постоянном ожидании приказаний и в молчаливой готовности их исполнить. Приходилось ему, правда, отвечать на некоторые вопросы Карбышева внеслужебного характера, — о семье, о родине, о школе. Лейтенант отвечал на них кратко и точно. Но уже зато сам никогда никаких разговоров не затевал и ни о чем своего шефа не спрашивал. Впрочем, в Друскениках не выдержал и спросил.

Друскеники — пограничный курорт, начисто отмытый и насквозь пропитанный своею собственной минеральной водой. На главной улице городка было удивительно много больших и маленьких игрушечных магазинов. Попав в Друскеники, Карбышев сейчас же начал обход этих магазинов. Что за непонятная страсть к игрушкам? Генерал заваливал покупками легковую машину. Что такое? Тут-то и не выдержал лейтенант.