Посмертные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

— И не видишь ты никакого средства?

— Средства, то есть, как бы выручить честного мужа из несчастья! Нет, Сэмми, не вижу… а вот разве попробовать…

Необыкновенный свет премудрости озарил чело почтенного старца, когда он приложился к уху своего возлюбленного сына и шепотом сказал:

— Принесем-ка, любезный, складную кровать, впихнем его туда да и вынесем так, чтоб не пронюхал ни один тюремщик. — Или еще лучше: нарядим его старухой и прикроем его фатой.

Но Самуэль объявил, что оба эти плана никуда не годятся и снова предложил свой вопрос.

— Нет, — сказал старый джентльмен, — если он не хочет сохранить тебя при своей особе, так я уж решительно не вижу никакого средства. Не проедешь, Сэмми, будь ты тут хоть семи пядей во лбу.

— Проехать можно, да только осторожно, — возразил Самуэль. — Послушай, старичина: ссуди-ка ты мне фунтиков двадцать пять.

— A на что тебе? — спросил мистер Уэллер.

— Это уж мое дело, — отвечал Самуэль. — Может, тебе вздумается потребовать от меня эти денежки минут через пять, а я, может статься, не заплачу и заартачусь. Не придет ли, этак, тебе охота задержать своего сынка и отправить его в тюрьму за долги?

При этой остроумной выдумке отец и сын обменялись полным кодексом телеграфических взглядов и жестов, после чего мистер Уэллер старший сел на каменную ступень и расхохотался до того, что лицо его покрылось багровой краской.

— Что это за старый истукан! — воскликнул Самуэль, негодуя на бесполезную трату дорогого времени. — Как тебе не стыдно рассиживаться, как петуху на шесте, когда тут не оберешься хлопот на целый день? Где у тебя деньги?

— В сапоге, Сэмми, в сапоге, — отвечал мистер Уэллер, подавляя в себе этот припадок необыкновенного веселья. — Подержи-ка мою шляпу, Сэмми.

Освободившись от этого груза, мистер Уэллер внезапно перегнулся на один бок, засунув свою правую руку за голенище, и через минуту вытащил из этого оригинального хранилища бумажник огромного формата в осьмушку, перевязанный толстым ремнем. Отдохнув, сколько было нужно после этой трудной операции, он вынул из бумажника две нахлестки, три или четыре пряжки, мешочек овса, взятого на пробу, и наконец небольшой сверток запачканных ассигнаций, из которых тотчас же отделил требуемую сумму для своего возлюбленного сына.

— Вот тебе, друг мой Сэмми, — сказал старый джентльмен, когда нахлестки, пряжки и пробный овес были вновь уложены на свое место в неизмеримом кармане за голенищем, — теперь надо тебе доложить, Сэмми, что я знаю тут одного джентльмена, который мигом подсмолит нам всю эту механику… Сорвиголова, Сэмми, собаку съел в законах: мозг у него, как у лягушки, рассеян по всему телу, и каждый палец прошпигован таким умом, что просто рот разинешь. Он друг самого лорда-канцлера, Сэмми, и стоит ему пикнуть одно только словечко, так тебя упрячут, пожалуй, на всю жизнь в какую угодно тюрьму.

— Ну, нет, старичина, — возразил мистер Уэллер, — авось мы обойдемся без этой механики.

— Как же это?

— Слыхал ли ты, что тут называется у них по судейской части habeas corpus?

— Нет. А что?

— A это, сударь мой, такое изобретение, лучше которого человеку ничего не придумать до скончания веков. Об этом читал я и в книгах.

— Да ты-то что станешь с ним делать?

— Войду через него в тюрьму к своему старшине и больше ничего, — отвечал Самуэль. — Только уж лорду-канцлеру про это ни гугу, — иначе, пожалуй, пойти-то пойдешь этой дорогой, да там и застрянешь навсегда, как рак на мели.

Соглашаясь с мнением своего сына, мистер Уэллер старший, не теряя драгоценного времени, отправился еще раз к ученому Соломону Пеллю и познакомил его со своим желанием подать немедленно бумагу ко взысканию двадцати пяти фунтов, со включением судебных издержек, с некоего Самуэля Уэллера, отказавшегося выплатить этот долг. Благодарность за труды по этому делу перейдет в карман Соломона Пелля, и он получит вперед за свои хлопоты.

Стряпчий был в самом веселом расположении духа, так как несостоятельный клиент его был в эту минуту благополучно освобожден из коммерческого суда. Он отозвался в лестных выражениях относительно удивительной привязанности Самуэля к его господину и объявил, что этот случай напоминает ему его собственную бескорыстную преданность к лорду-канцлеру, почтившему его своим вниманием и дружбой. Окончив предварительные переговоры, они оба отправились в Темпль, и мистер Соломон Пелль, с помощью своего письмоводителя, изготовил в несколько минут, по всей юридической форме, просьбу о взыскании вышеозначенной суммы за собственноручным подписанием заимодавца.

Самуэль, между тем, отрекомендованный почтенным представителям кучерского сословия, сопровождавшим несостоятельного джентльмена, освобожденного из суда, был принят ими со всеми признаками искреннего радушия, какого мог заслуживать единственный сын и наследник мистера Уэллера. Они пригласили его принять участие в их пиршестве, и Самуэль с великой охотой последовал за ними в общую залу трактира.

Веселость этих джентльменов имеет обыкновенно спокойный и серьезный характер; но по поводу настоящего радостного события каждый из них, оставляя обычное глубокомыслие, решился вести себя нараспашку, предаваясь, без всякого ограничения, душевному разгулу. Пиршество началось громогласными и торжественными тостами в честь главного комиссионера в коммерческом суде, мистера Соломона Пелля, удивившего в тот день извозчичью компанию своими несравненными талантами по юридическому крючкотворству. Наконец, после обильных возлияний, один пестролицый джентльмен в голубой шали сделал предложение, чтобы кто-нибудь из почтенной компании пропел какую-нибудь песню для общей потехи. На это отвечали единодушным требованием, чтобы пестролицый джентльмен сам принял на себя труд развеселить компанию вокальной музыкой, и когда тот отказался наотрез от этого неучтивого требования, последовал разговор весьма шумный и крупный, воспламенивший извозчичьи сердца.

— Господа! — сказал президент пиршества, владелец многих кабриолетов и карет. — Вместо того чтобы расстраивать общую дружбу, не лучше ли попросить нам мистера Самуэля Уэллера сделать одолжение всей компании?

Единодушный говор одобрения утвердил предложение президента.

— Право, господа, я не привык петь в большой компании без аккомпанемента, — сказал Самуэль, — но уж если вы требуете и приказываете, мое горло будет к вашим услугам. Просим прислушать.

И после этого предисловия Самуэль, постепенно возвышая голос, затянул странный романс о том, как некогда разбойник Торпин, герой народных английских преданий, остановил на большой дороге карету одного епископа, как завладел его кошельком и как, наконец, всадил пулю в лоб неосторожному кучеру, который, спасаясь от разбойника, погнал своих лошадей в галоп. Песня отзывалась с большим неуважением об этом вознице.

— Утверждаю, господа, что здесь скрывается личная обида кучерскому сословию, — сказал пестролицый джентльмен, прерывая Самуэля на последней строфе. — Я хочу знать, как звали этого кучера.

— Имя его осталось в неизвестности для потомства, — отвечал Самуэль, — в его кармане не отыскалось визитной карточки.

— A я утверждаю, что такого кучера никогда не было и не могло быть на свете и что эта песня клевета на нашего брата! — возразил пестролицый джентльмен.

Это мнение, нашедшее отголосок во всей компании, произвело сильный и жаркий спор, который, к счастью, окончился без дальнейших последствий прибытием мистера Уэллера и мистера Пелля.

— Все обстоит благополучно, Сэмми, — сказал мистер Уэллер.

— Констебль будет здесь в четыре часа, — сказал мистер Пелль. — Тем временем, надеюсь, вы не убежите, сэр, — э? Ха, ха, ха!

— Подожду, авось к той поре умилостивится мой родитель, — отвечал Самуэль.

— Ну, нет, от меня уж нечего ждать никакой пощады, — сказал мистер Уэллер старший, — я не потворщик расточительному сыну.

— Взмилуйся, старичина: вперед не буду.

— Ни-ни, ни под каким видом! — отвечал неумолимый кредитор.

— Дай отсрочку хоть месяца на два: заплачу с процентами, — продолжал Самуэль.

— Не нужно мне никаких процентов, — отвечал мистер Уэллер старший, — сейчас денежки на стол или пропадешь в тюрьме ни за грош.

— Ха, ха, ха! — залился Соломон Пелль, продолжавший за круглым столом высчитывать судебные издержки в пользу своего кармана. — Вот это потеха, так потеха! Хорошенько его, старик, хорошенько! Проучить молодца не мешает. Вениамин, запишите это, — с улыбкой заключил мистер Пелль, обращая внимание мистера Уэллера на итог вычисленной суммы.

— Благодарю вас, сэр, благодарю, — сказал стряпчий, принимая из рук мистера Уэллера несколько запачканных ассигнаций. — Три фунта и десять шиллингов, и еще один фунт да десять — итого пять фунтов. Премного вам обязан, мистер Уэллер. Сын ваш прекраснейший молодой человек, и такие черты в его характере достойны всякой похвалы, — заключил мистер Пелль, завязывая свой судейский портфель и укладывая ассигнации в бумажник.