Костры амбиций - Том Вулф

Вдруг сзади поднялась возня, Шерман резко обернулся. Верзила негр прорвался сквозь цепь охранников. Это был тот самый — с золотой серьгой в ухе, которого Ковитский удалил из зала. Приставы, видимо, оставили его в коридоре, и он в ярости ворвался обратно. Он был уже за барьером. И с искаженным от злости лицом шел прямо на Ковитского.

— Ах ты, пидер лысый! Ах ты, пидер лысый!

Три пристава вышли из цепи, теснившей публику к выходу. Один из них схватил верзилу за руку, но тот вывернулся.

— Правосудие для богатых!

Зрители начали просачиваться сквозь брешь в цепи приставов, гомоня, ворча и понемногу распаляясь. Шерман смотрел на них, завороженный зрелищем. Вот, начинается! Чувство страха… нет, предвкушение! Начинается! Приставы быстро отступали, стараясь держаться между толпой и персоналом суда. Демонстранты толклись в толпе, рыча, улюлюкая, сами себя взвинчивали, прикидывая, насколько они сильны и храбры.

Огогогооооооо!. Эгегей!.. Йях-xaaa! Ты! Гольдберг!. Пидер лысый!

Слева от себя Шерман вдруг увидел костистый напружиненный торс Куигли. Тот присоединился к приставам. Помогает теснить толпу. Зверское выражение на лице.

— О'кей, Джек, достаточно. Закончили. Теперь все идут по домам, Джек. — Он всех их называл «Джеками». Он вооружен, но револьвер у него все еще где-то под зеленоватым спортивным пиджаком. Приставы медленно отступают. Руки все ближе к кобурам с револьверами. Коснутся — и снова прочь, как бы в испуге от того, что может произойти в этом зальчике, если кто-нибудь вытащит револьвер и откроет пальбу.

Толкотня, свалка… взмахи рук.. Куигли!.. Куигли хватает демонстранта за кисть, выкручивает ему руку назад, дергает вверх — аааа! — и подсекает ногой. Двое приставов — один по имени Брюси и еще один, здоровенный, с валиком жира на поясе — пятятся мимо Шерман, приседая, держа руки на рукоятях револьверов. Брюси через плечо кричит Ковитскому:

— В лифт, в лифт, судья! Ради бога, идите в ваш лифт!

Но Ковитский неколебим. Сверлит взглядом толпу.

Тот верзила с золотой серьгой остановился перед двумя приставами. Прорваться не пытается. Тянет голову на длинной шее вверх и орет на Ковитского:

— Ты, пидер лысый!

— Шерман! — Это Киллиан, он здесь, рядом. — Пошли! Спустимся на судейском лифте! — Киллиан тянет его за рукав, но Шерман словно врос в землю. Начинается! Зачем откладывать!

Перед глазами что-то мелькнуло. Разъяренный тип в синей рабочей рубашке. Перекошенное лицо. Громадный костлявый палец.

— Кончилось твое время, Парк авеню!

Шерман сжимается. Вдруг — Куигли. Вырастает между ними и с совершенно безумной улыбкой тянется к парню:

— Привет!

Парень недоуменно смотрит на Куигли, а тот, продолжая с улыбкой глядеть ему в глаза, заносит левую ногу и — хрясь ему каблуком по ноге. Жуткий вопль.

Это снимает толпу с тормозов. Йях-ххаа! Бей его!. Бей!.

Прорываются сквозь цепь. Брюси отпихивает верзилу с серьгой. Того шатнуло. Прямо на Шермана. Уставился ошалело. Они лицом к лицу! Что теперь? Смотрят друг на друга. Шерман похолодел от страха… Давай! Он стал перед ним вполоборота, присел — вот оно!, давай же!. — и, развернувшись, врезал ему кулаком в солнечное сплетение.

— Ы-ы!

Мерзавец оседает с открытым ртом — глаза выпучены, кадык конвульсивно дергается — и падает на пол.

— Шерман! Пошли! — тянет его за рукав Киллиан.

Но Шерман будто оцепенел. Не может отвести глаз от мужчины с золотой серьгой. Тот завалился на бок, лежит, согнувшись пополам, ловит ртом воздух. Серьга свисает с мочки уха под нелепым углом.

Двое дерущихся налетают на Шермана, он пятится. Куигли. Сгибом локтя левой руки Куигли захватил за шею какого-то высокого белого парня, а ладонь правой упер ему в физиономию, словно пытаясь вдавить ему нос назад в череп. Парень мычит и истекает кровью. Вместо носа у него кровавая каша. Куигли шумно кряхтит. Отпускает его шею, и парень падает на пол. Куигли с силой наступает каблуком ему на руку. Отчаянный вскрик. Куигли хватает Шермана за локоть и толкает назад.

— Пошли, Шерм! — Шерм. — Валим отсюда на хрен! Я врезал ему кулаком под дых, он взвыл — Ы-ы! — и рухнул. Последний взгляд на свисающую серьгу…

Куигли толкает его, а Киллиан тянет за руку.

— Пошли! — орет Киллиан. — С ума, что ли, мать твою, спятил?

Жидкое полукружие охранников и Куигли отделяют толпу от группы, состоящей из Шермана, Киллиана, судьи, консультанта и секретаря; толкаясь плечами, теснясь, они протискиваются в дверь, ведущую в судейские покои. Демонстранты уже в полной ярости! Один лезет в дверь… Брюси пытается его остановить и не может… Куигли… В руке — револьвер. Поднимает его. Вплотную придвигается к прорвавшемуся демонстранту.

— Ну ты, пидер! Сделать тебе третью дырку в носу?

Тот замирает, каменеет как статуя. Не из-за револьвера. Выражения лица Куигли ему достаточно.

Им врезали… всего-то пару раз… И хватило. Опоясанный валиком жира пристав открывает дверь персонального судейского лифта. Всех туда запускают — Ковитского, консультанта, секретаря, Киллиана. Спиной вперед заталкивают Шермана, на него валятся Брюси и Куигли. Три пристава остаются наверху, готовые взяться за револьверы. Но толпа выдохлась, утратила решимость. Куигли. Как он на него смотрел. «Ну ты, пидер! Сделать тебе третью дырку в носу?»

Лифт идет вниз. Жарко до невозможности. Все притиснуты друг к другу. Аа-хх, ааа-ххх, ааа-ххххххх, ааа-аааа-хххххххх. Оказывается, это он сам, Шерман, так тяжело дышит — и он, и Куигли, да и Брюси тоже, и тот, другой, толстый. Аааа-хххх, аааа-ххххххх, ааа-ааа-хээсхххххх, аааааа-хххххххххх, ааааа-ххххххххх,

— Шерм! — это Куигли, с трудом проговаривает сквозь одышку:

— Эк ведь ты его… хренососа… Шерм!.. Ну, ты его… лихо уложил! Свалился на пол. Согнувшись пополам. Серьга повисла. Раз — и победа!

Обдает холодом страха — теперь они до меня доберутся! — и сразу же жгучее нетерпение. Еще! Я хочу еще!

— Погодите радоваться. — Это голос Ковитского, строгий, негромкий. — Это ведь полный провал. Вы и не представляете, до чего все скверно. Мне не следовало так сразу закрывать заседание суда. Надо было поговорить с ними. Они же… не понимают. Они даже не понимают, что сами-то натворили.

— Судья, — обратился к нему Брюси, — это еще не все. Демонстрантов полно и в коридорах, и снаружи.

— Где снаружи?

— Главным образом у парадного входа со Сто шестьдесят первой улицы, но есть народ и на Уолтон авеню. Где ваша машина, судья?

— Где обычно. В яме.

— Может быть, кому-нибудь из нас вывести ее оттуда и подогнать со стороны Магистрали?

Ковитский секунду подумал.

— Не хрен. Много чести им будет.

— Они же об этом не узнают, судья. Я не к тому, чтобы пугать вас, но они собрались там… говорят о вас… у них микрофоны, усилители и всякое такое.

— Смотри-ка ты! — сказал Ковитский. — А что бывает, когда препятствуют администрации, они слыхали?

— Думаю, они знают только, как устраивать беспорядки, но это они умеют хорошо.

— Что ж, спасибо, Брюси, — улыбнулся Ковитский. И обернулся к Киллиану:

— Помните, как я гнал вас из своего лифта? Даже забыл теперь, почему вы в нем оказались.

Киллиан улыбнулся и кивнул.

— Вы не хотели выходить, и я сказал, что оштрафую вас за неуважение. А вы сказали: «Неуважение к чему? К лифту?» Помните?

— Я-то помню, судья, это уж вы не сомневайтесь, только я надеялся, что вы забыли.

— А знаете, что меня разозлило? Что вы были правы. Это меня и разозлило.

Еще прежде чем лифт дошел до первого этажа, в нем уже слышался мощный ЗЗЗЫНННЬЗЗЗЫНННЬ ЗЗЗЫНННННЬ сигнала тревоги.

— Гос-споди, Какой болван тревогу-то включил? — пробормотал Брюси. — Кого они собираются поднимать? Весь личный состав и так уже на ногах.

Ковитский вновь помрачнел. Покачал головой. Какой все же он маленький — этот костлявый лысый старичок в необъятной черной мантии, стиснутый в душном лифте.

— Они не понимают, что натворили. Ни хрена не понимают… Я же им друг, единственный, кто им друг!..

Когда дверь лифта открылась, сигнал тревоги — этот ЗЗЗЫНННЬЗЗЗЫНННЬЗЗЗЫННННННННННЬ — стал оглушительным. Все вышли в небольшой вестибюльчик. Одна дверь вела на улицу. Другая — в коридор первого этажа островной цитадели.

— Как думаете отсюда выбираться? — крикнул Шерману Брюси.

Ответил Куигли:

— У нас машина, правда, где она, бог знает. Этот, блядь, шофер, блядь, так испугался, что еще, блядь, на подъезде чуть со страху не помер.

— И где он должен вас ждать теперь? — спросил Брюси.

— У входа с Уолтон авеню, но насколько я знаю этих лидеров, он не иначе как уже на полпути в Канди.

— В Канди?

— Это, блядъ, город такой на Цейлоне, откуда он родом, город Канди. Чем ближе мы, блядь, подъезжали к зданию, тем упорней он, блядь, распространялся об этом своем Канди. Это, блядь, город так называется.

В этот миг Брюси, выпучив глаза, заорал: