Изгнанник вечности, полная версия - Сергей Гомонов

Ночь наступила для Ала, он даже покачнулся и уперся рукой в днище повозки, чтобы не упасть.

«И что же теперь? Я вообще никто, но ведь не иду прыгать со Скалы Отчаянных!» — будто только что сказанные, вспомнил он слова Тессетена, который навещал его в лечебнице девятнадцать лет назад, пролетевших, как миг. Выходит, и Сетен еще не знал тогда, что таят в себе закоулки его души…

— Кто же тогда наш с Танрэй сын? Не Коорэ?

— Коорэ, Ал, Коорэ. С ним произошло то же, что однажды с тобой… с тем, целостным, Алом. Его «куарт» тоже раскололся, и Фирэ стал Падшим. Теперь дух его воплощен в твоем сыне, а сам он стал по отношению к нему коэразиоре. Сердцем. Сердцем, способным, как и любое сердце человеческое, на величайшее благородство и на чудовищное зло, сердцем любящим и ненавидящим со всей полнотой чувств, отпущенной ему, сердцем страдающим. С рождением твоего сына он утратил почти все свои способности — они перешли к своему законному хозяину, к доминанте, к Коорэ. Всё повторяется на Земле, и не будет конца этим циклам, Ал. Восходит Учитель — идут за ним вслед ученики и ученики учеников. Это бесконечно. Гибнут и возрождаются на небе галактики и отдельные звезды, гибнут и возрождаются на земле живые существа. Энергия в любом ее виде никуда не девается, она переходит в иное качество — и только. Таков закон. Всё просто и всё очень сложно. Сложно — вот как с Ормоной. Каковы основные функции моэнарториито, Ал?

— Смерть? Распад? Разрушение?

— Да. И то, и другое, и третье. Но без нее невозможно. Именно она не позволяет остановиться бегу вселенных, галактик, звезд и планет. Именно она гонит все живое на поиски лучшего, представая убедительным аргументом того, что их ждет, погрязни они в лени, застое, неподвижности. Как это ни парадоксально, жизнь существует благодаря постоянной угрозе смерти. И никогда прежде, сколько помнят легенды аллийцев, сколько известно ори и аринорцам, не воплощалась моэнарториито самостоятельно, в отдельном теле. Ведь умели же наши предки жить в согласии с нею! Воплотившись теперь, она стала антагонистом жизни, хотя всегда была ее продолжением, звеном для перехода к следующей инкарнации. Разрушитель есть в каждом. Он открывает глаза и начинает свою работу, едва слышит первый крик ребенка. Он включается в полную мощь, когда ребенок осознает, что ему тоже суждено когда-нибудь умереть, что это неизбежно случается со всеми. И заканчивает свои труды, последним заглядывая ему в глаза и провожая состарившуюся оболочку в погребальное пламя, а «куарт» — к Мировому Древу. Но наш Разрушитель разрушил самого себя, ибо само его рождение было противоестественным событием.

— Но за что нам все это?

Ал ведать не ведал, что с таким же отчаянием однажды, на корабле «Сэхо», простонал те же самые слова его бывший друг, имя которого ему теперь неприятно было слышать, произносить, вспоминать и который был…

— За грубое и неэтичное вмешательство Учителя в судьбу ученика. За малодушные опасения и нерешительность, по причине которой Учитель сознательно тормозил духовное развитие собственных тринадцати. За неспособность договориться с самим собой, Стражем мира За Вратами. Но катализатором всего этого стала отнюдь не какая-то иллюзорная «воля свыше». Кто видел бесконечность Вселенной и не окончательно глуп, тот поймет, что мирозданию не может быть дела до каких-то бессмысленных песчинок, их возни и промахов. А ты эту бесконечность видел. Спровоцировала наказание случайность, а остальное Ал довершил сам, собственными руками, как это сделали и другие, кто не успел Взойти и стал Падшим. Всё подчинялось твоему желанию. Ты сам не представляешь, до чего сильны твой Страж и великий воин Тимаратау… Когда-нибудь позже вы начнете всё заново, без меня. И ты — разум, рассудок Ала — однажды скажешь свое последнее, решающее слово, тысячу раз до этого сломавшись и умерев… До встречи, до встречи, мальчик мой.

Паском вслепую нащупал руку ученика, похлопал ее ладонью, а взор его проник в неизведанные дали.

Глава двадцать седьмая,

приводящая всех, кто куда-либо стремился, к их цели

К валявшимся кто где и обездвиженным парням отряда, неторопливо выступая, шествовал высокий ори в меховой шапке. С ним шагали еще несколько — пятеро, кажется — и все несли по факелу, освещая ему дорогу. Оглядев своих воинов, победителями возвышавшихся над гвардейцами Сетена, он дал знак заняться гайнами и поклажей поверженного противника. Только после этого его вниманием завладели те, кто не в силах пошевелиться лежал в снегу.

— Хороший поход, — решил он, полуобернувшись к своим спутникам, и те закивали, заулыбались.

Тессетен ощутил, что мужик снял ментальное воздействие на речевой центр пленников, и теперь станет требовать у них ответов. Еще он заметил, что тот усиленно пытается кого-то рассмотреть среди лежащих. Единожды зацепившись взглядом за Сетена, мужик им более не интересовался, тогда как остальные из свиты нет-нет да и таращились на жуткого аринорца.

Заросшее густой черной бородой лицо ори в меховой шапке стало надменно-равнодушным. Сдался.

— Ну, и кто тут у вас за главного? — мрачно буркнул он.

А, вот чего тебе было надо! Сетен ухмыльнулся и уже хотел так же равнодушно буркнуть что-нибудь едкое в ответ, как вдруг…

— Ну я, и что? — будто копируя его самого, криво при этом усмехаясь, ответил Тиамарто и сплюнул в сторону. — Ты, может, сесть нам дашь, или курдюк у тебя трясется, когда свой транс выключаешь?

Тессетен спиной прочувствовал, как на мгновение изумился каждый из его ребят выходкой обычно скромного, интеллигентного и сдержанного на язык кулаптра. А между бровей шурупом ввинтилась боль от гнева длиннобородого ори. Он увидел, как в приступе корчи рука Тиамарто сжала снег и как вода потекла между пальцев, едва не исходя паром. Но кулаптр не унизился до стона, хотя ментал откровенно отыгрался на нем за дерзость.

— И куда шли? — как ни в чем не бывало, продолжал мужик, взглянув на кого-то из своих провожатых и прекратив пытку.

Ответить сразу Тиамарто не смог, но сдержался, чтобы не начать позорно хватать ртом воздух, радуя мучителей.

— Тебе-то что до того? Теперь, видно, куда тебе взбредет, туда и побредем.

Тессетен подумал, что и сам не ответил бы лучше. Даже голос у парня стал напоминать его собственный, вызывающий, насмешливый тон. Вот уж не ожидал от тихони! А ведь тот уже немало погеройствовал, чтобы можно было ожидать!

— Ты кулаптр? — мужик вразвалочку направился к Сетену, однако обращался все еще к Тиамарто.