Михаил Кликин. Сборник - Михаил Геннадьевич Кликин

— Чёрт! — Димка кулаком стукнул себя по колену. А Минтай, который было подвинулся к огню, опять с ворчанием отступил в тень.

Я встал, отряхнулся. Руки дрожали, и в голове было пусто, но в целом держался я неплохо.

— Но что это похоже? — спросил Димка.

— На сильную простуду, — ответил я. — На грипп и ангину. В носу свербит, в горле дерёт, болят мышцы, голова раскалывается, вялость одолевает.

— Бросает то в жар, то в холод, — сказала Оля. — Хочется закутаться, свернуться калачиком и лежать.

— Да, — подтвердил я.

— Я ухожу с вами.

— Что?!

Оля встала рядом со мной, взяла меня за руку. Сказала твердо — мне бы так говорить:

— Я тоже заболеваю. Симптомы совпадают. Уж лучше нам сейчас держаться вместе, чем потом уходить поодиночке в полную неизвестность.

Она очень хорошо это сформулировала. Возразить тут было нечего.

— Раз так… — Я, приободренный, посмотрел в темноту. — Таню надо вернуть. Поедем все на моей машине. В каком-нибудь тихом местечке остановимся…

Димка смотрел на нас, как на предателей. Я только сейчас заметил этот взгляд и даже запнулся.

— Я еду с вами, — сказала вдруг Катя.

— Нет! — испуганно выкрикнул Минтай. Голос его сорвался, и он трескуче закашлялся, присев на корточки, рот себе зажимая.

Димка отступил на шаг, нас всех недобро оглядывая, будто мы уже превратились в чудовищ.

— Я не!.. — хрипел Минтай. — Я просто… Надышался… Дыма… — Он не мог говорить, он задыхался, давился кашлем; на носу его повис пузырь, красные глаза слезились, рот брызгал слюной. — Я здоров!.. В порядке!..

— У него жар, — холодно сказала Катя. — Уже второй день. Он скрывал это.

— Нет… Нет… — Минтай, кажется, заплакал, размазывая сопли по лицу. На него невозможно было смотреть без омерзения. — Я поправлюсь…

— У меня температура поднялась вчера, — равнодушно сообщила Катя.

Димка пятился к «мазде», держа перед собой топорик, словно распятие. Испуганным он не выглядел. Скорее, он был озадачен.

— Уходишь? — спросил я его.

— Уезжаю, — отозвался он. — Похоже, эта действительно какая-то зараза. А я больным себя не чувствую. Не хочу рисковать.

— Понимаю, — сказал я.

— А ты всё же её у меня увёл, — осклабился Димка.

— Сам видишь: я ничего не делал. Просто всё так сложилось. — Я развел руками.

— Ты везунчик, Брюс, — сказал мне Димка. Я удивленно посмотрел на него, по глазам его понял, что он говорит серьезно, фыркнул, хрюкнул и, несмотря на колючую боль в глотке, расхохотался так, что в ночном лесу закряхтело проснувшееся эхо.

— Пока, Демон, — сказал я, отсмеявшись.

— Пока, Брюс, — сказал Димка, открывая дверь «мазды»…

Сегодня я опять жалею, что он не успел тогда уехать.

Я мало помню своё раннее детство. Обычно это какие-то эпизоды, связанные с обидой или неприятными переживаниями. Вот помню, например, как я размазал пластилин по волосам приятеля, отомстив ему за плевок в мою детсадовскую кашу. Еще помню, как со слезами на глазах доказывал нечитающим шестилетним друзьям, что умею складывать буквы в слова. Друзья не верили и говорили, что я их обманываю.

И вот помню еще, как однажды принял отсвет фар встречной машины за поднимающееся из-за холма солнце. Это был поздний вечер, почти уже ночь. Отец на своем грузовике вёз меня и маму в деревню. Далёкое зарево показалось мне чудесным, я закричал, что это рассвет, а родители засмеялись, и мне их смех почему-то был очень обиден…

Когда Димка садился в «мазду», я услыхал какой-то неприятный и непонятный шум — то ли рычание, то ли жужжание — он был такой тихий, что я бы назвал его не звуком, а ощущением звука. Я повернул голову в сторону, куда ушла Таня, и увидел то самое зарево из своего детства. Я вспомнил папу и маму, их смех и свою обиду. Мне даже захотелось опять крикнуть, что это рассвет. Но мне уже не пять лет было, и я крикнул, что это машина.

Димка, услышав такую новость, выскочил из «мазды». Секунд двадцать он ошалело таращился на приближающееся зарево. А потом завопил, чтобы мы тушили костер, и бросился к месту нашей стоянки. Его крик напугал всех. Я почему-то решил, что на машине за нами гонятся блатные дружки Сани, разобравшиеся с зомби. Потом сообразил, что наши метания по ночному городу сбили бы со следа кого угодно. Я попытался образумить Димку, но он, кажется, ничего хорошего от возможной встречи не ждал — забрасывая костер песком, он визгливо требовал, чтобы мы немедленно спрятались и голов не поднимали.

Рокот быстро приближался — даже по звуку чувствовалось, что машина идёт солидная.

Димка кинулся за мою «десятку». Я с девчонками залёг на вязкой насыпи. Минтай, чемодана своего не выпуская, распластался в выбоине у километрового столба. Нас могли выдать машины, стоящие у обочины, но они были прикрыты ветками и, наверное, их можно быть принять за кусты.

Свет фар хлестнул по дорожному полотну.

Я зажмурился, чувствуя себя хоббитом, прячущимся под обрывом от конного назгула.

Неизвестный автомобиль, рыча мотором и шелестя шинами, промчался рядом — мне показалось, что в трех метрах от меня. Я тут же приподнялся на руках, словно из окопа выглядывая. Увидел удаляющиеся габаритные огни и скользящий по дорожному полотну свет. Выдохнул:

— Ушел! — и уже принялся подниматься, начиная немного жалеть о несостоявшейся встрече, как вдруг автомобиль резко притормозил: я увидал вспыхнувшие стоп-сигналы и услыхал стрёкот сработавшей АБС.

Сердце бухнуло и как оторвалось.

По силуэту, по расположению фонарей я узнал марку машины — «БМВ Х6», черный и, наверняка, наглухо тонированный. Такой же был у Кости «Рубина» — остепенившегося бандита, живущего в моём подъезде тремя этажами выше. Он часто парковался на месте, которое я привык