Пепел - Стефан Жеромский

Вокруг города пылали фольварки, сараи, риги, хаты; в самом городе бушевал пожар в центре; все кругом было видно как на ладони.

Рафал вместе с другими офицерами работал у пушек четвертой батареи вплоть до момента, когда нападение было окончательно отражено. Видя, что позиция пока что находится в безопасности, Рафал направился в овраг к монастырю святого Иакова, чтобы представить рапорт генералу. Когда он пробегал мимо костела, кто-то позвал его по имени. Это князь Гинтулт стоял у портала и махал ему рукой. Снопы пламени, бушевавшие над городом, освещали костел. Тень фигуры Гингулта, огромная и длинная, колебалась по всей высокой стене и падала на полосу молодого ячменя, который буйно рос у самой стены. В костеле стояли наготове крестьяне Гинтулта, сжимая австрийские винтовки, заряженные австрийскими патронами, недавно добытыми в ратуше.

– Куда вы идете? – крикнул князь.

– К генералу.

– С добрыми вестями?

– С добрыми.

– Смотрите, смотрите мне, чтобы он хранил святого Иакова!

– А что же я могу сделать?…

– Смотрите, смотрите мне!

Рафал, не слушая больше, побежал в овраг, свернул налево и стал подниматься в гору между благоухающими садами, между домиками, прилепившимися к горе, как ласточкины гнезда. Он нашел генерала у главной батареи. Сокольницкий только что отдал приказ:

– Пробить брешь в монастыре бенедиктинок!

Тяжелые орудия стали стрелять по монастырю и ограде костела, по стене, окружавшей кладбище, и захваченной австрийцами колокольне. В ту же минуту примчались адъютанты с донесением, что сильные колонны атакуют город со стороны Завихоста, что они штурмуют его от стен монастыря Марии Магдалины до замка, что идут они и по самому берегу Вислы и верхом по Пепшовым горам.

Не успел Рафал выбежать из оврага на освещенное место, как генерал тут же спросил:

– Четвертая батарея?

– Держится.

– Как там?

– Офицеры сами забивают заряды и стреляют, потому что канониры перебиты. Полковник сам за работой, лицо у него обожжено порохом.

– Святой Иаков?

– Наш.

– Осаждают?

– Пока еще нет. Но с запада могут с минуты на минуту…

– Бегите туда и скажите, чтобы держались! Это ключ к нашим оврагам. Дадите мне знать, но только тогда, когда они уже никак не смогут держаться. Подкрепления дать не могу – ни одного человека. Поняли?

– Понял.

– Если никак не смогут удержаться, пускай все до единого поскорее уходят, а я тогда немедленно разнесу эту руину и похороню под нею австрийцев.

– Святого Иакова! – воскликнул Рафал, вспомнив поручение князя.

Но генерал уже не слушал его. Он был всецело поглощен отправкой к монастырю бенедиктинок роты третьего полка под командой капитана Чайковского, которая должна была отбить у неприятеля сады и сооружения этого монастыря, пятидесяти волонтеров под командой капитана Шиманецкого – к корчме за Опатовскими воротами, которую они тоже должны были захватить, и своего адъютанта Иордана с сотней людей – на шестую и седьмую батареи.

Прибежав на указанное место, Рафал обнаружил, что в рядах защитников началось уже замешательство. Австрийская пехота, поднявшись на круглый холм со стороны Вислы и старых каменных Краковских ворот, напрягала все усилия, чтобы захватить шанцы, построенные еще генералом Эгерманом. Рота двенадцатого полка, укрытая за валом, завязала уже с противником штыковой бой. Необученные крестьяне Гинтулта, разместившись у окон и в коридорах монастыря, на чердаках и у слуховых окон, на колокольне и за каменной оградой, стреляли как попало.

Сам князь, у которого не было никакого оружия, держа трость в руке, переходил в толпе с места на место, давая советы и указания не только солдатам, но и офицерам. Движения его были лихорадочны, речь порывиста и неосторожна. Он вторгался в ряды солдат, кричал, бранился, приказывал. Когда Ольбромский пробегал по укреплениям, ища командира отряда, которому он мог бы передать приказ генерала, какой-то офицер дернул его за полу и, указывая на князя, проговорил:

– Не можете ли вы, пан адъютант, убрать отсюда этого донкихота?

– С таким же успехом вы сами можете убрать его отсюда…

– Слоняется тут и командует, как староста мужиками. Еще кто-нибудь по ошибке пулю в лоб ему пустит.

– Куда я его уберу?

– Заприте его в часовню святого Иоанна.

– Возьмите сами и заприте!

Больше всего подвергался нападению выдвинутый вперед бастион небольшого шанца. Толпа австрийских солдат уже взобралась на него, сбросила пустые бочки и вырвала колья. Кучка польских солдат стойко сражалась с врагом, но не могла отразить его натиск. Офицеры видели, что без подкрепления они не смогут удержать эту позицию.

Между тем адъютант генерала принес сообщение, что подкрепления они не получат. Князь Гинтулт бросился в обреченный угол шанца и стал криком подбодрять солдат. Побуждая их к действию кулаками и фактически командуя ими, он преграждал путь неприятелю. Видя, что усталые солдаты не в состоянии уже больше удерживать позицию, князь схватил с земли ружье и вместе с кучкой разведчиков бросился в обреченный угол. Там разведчики сшиблись в штыковом бою с пехотой Шеклера. Когда они, как львы, бросились на австрийцев, те сначала отступили, но это было лишь минутное замешательство. Гинтулт поскользнулся на осыпающейся земле и упал навзничь в ров за валом. В одно мгновение на него набросилось человек десять солдат, чтобы поймать его живьем. Но князь не дался. Он стал во рву на колени в грязь и голыми руками начал бороться с пьяными австрийцами. Видя, что несколько человек солдат, бросившихся ему на выручку, защищаются у вала, князь стал звать на помощь. Но и солдаты тоже были вскоре обезоружены толпой австрийцев. Душу князя охватил последний порыв. Он ударил ближайшего пехотинца по лбу, другого в грудь. Рванулся изо всех сил. Но ничего не мог сделать. Он снова грянулся навзничь на грязное дно рва, чувствуя, что теряет силы. Плюнул в лицо солдату, который всем телом придавил его к земле. Прохрипел ему в глаза:

– Скорее убивай, хам!

И вдруг этот солдат закрывает ему рукой рот. Он что-то шепчет князю, что-то говорит ему на ухо. Заикается, заикается… Князь раскрыл глаза. Он не мог перевести дыхание…

– Тише… тише… вельможный пан… – шепчет австрийский солдат. – Лежите! Не шевелитесь!

Гинтулт закрыл глаза. Он задыхался под тяжестью солдата. В лихорадочном волнении он силился вспомнить, где, когда, при каких обстоятельствах он видел это лицо, слышал этот голос. Вспомнил наконец…

– Это он… Секундант Петра Ольбромского… Ха-ха!..

Кругом щелканье карабинов, крик, топот ног… Они лежат во рву, а по ним бегут солдаты, бросаются в захваченный окоп. В шанце крик, шум, пальба, грохот пустых бочек, камней, обвалившихся стен.

– Кто ты такой? – прохрипел князь.

– Тише!

Так проходили минуты, долгие, как столетия. Убедившись, наконец, в том, что основная масса солдат ворвалась уже в шанец, Михцик поднялся с земли, огляделся и одним духом вытащил князя из рва. Солдаты мчались вперед, чтобы захватить шанец, и не остановили Михцика; вдвоем с князем он побежал по западному наружному рву до конца монастырской стены. Там их задержали крестьяне Гинтулта, которые засели в засаду в поперечном овраге. Толпа крестьян вмиг окружила их. Князя узнали, и он с Михциком тотчас же спустился на дно оврага. Под натиском австрийской колонны в этот овраг от стен костела святого Иосифа валила толпа солдат и крестьян. Тщетно князь пытался проникнуть с Михциком в костел. Живым человеческим потоком, разбитым и преследуемым, они были отброшены в глубь ущелья.

Оттуда они слышали, что творится кругом… Сквозь толпу, обнажив шпагу, бежал офицер и строил солдат в колонну, которая должна была направиться в расположение четвертой батареи у костела апостола Павла. Повинуясь приказу, младшие офицеры очищали стены монастыря святого Иакова. Князь тут же остановил одного из них и в резкой и оскорбительной форме спросил у него, почему вместо того чтобы послать людей на защиту древнего храма, он с такой храбростью гонит их оттуда? Офицер надменно посмотрел на князя и буркнул, чтобы отвязаться от него:

– Через час от этих стен не останется камня на камне. Как же я могу держать там людей?

– Почему же от этих стен не останется камня на камне?

– Потому что они будут снесены нашими пушками. Австрийцы взяли монастырь, но погибнут в нем.

Князь не стал больше слушать и бегом пустился в гору. Михцик помчался за ним. Когда Гинтулт взбегал по глиняным ступеням, в голове у него промелькнула мысль, что однажды он уже совершил такой же поступок, что неизбежный рок ждет его на вершине этой горы. Князь сознавал, что действует во вред себе, он горько сожалел о том, что должен бежать… Но в гневе он не мог остановиться. Весь в грязи, без шапки, с развевающимися волосами, бежал он мимо батареи. Люди, в молчании стоявшие у пушек и бойниц, шептали Друг другу, что дела очень плохи, что это, видно, вестник несчастья. Князь подбежал к генералу как раз в ту минуту, когда был отдан приказ снести старый костел, чтобы ни один австриец не ступил в овраг.