Дьюма-Ки - Стивен Кинг

— На столике, верно?

— Думаешь, я говорю про пол?

— Боже, — вырвалось у Уайрмана. Голос от фразы к фразе менялся; теперь в нём ничего не осталось от голоса Джека. И чьим он стал, учитывая тот факт, что в лучшие годы кукла произносила только слова, которые рождались в воображении маленькой девочки? Я подумал, что тогда это был голос няни Мельды, то есть теперь мы его же и слышали, пусть и с какими-то вариациями.

Как только я начал рисовать, зуд спустился вниз по моей ампутированной руке, очертил её, превратил в реально существующую. Я нарисовал куклу сидящей у старинной хлебницы, с ногами, свешивающимися через край столика. Без паузы или колебания (что-то глубоко внутри, там, где рождались образы, говорило: колебаться — верный способ разрушить заклинание, когда оно только формируется, когда оно всё ещё хрупкое) продолжил и нарисовал у столика маленькую девочку. Она стояла, подняв голову. Маленькая четырёхлетняя девочка в детском переднике. Я не мог бы сказать вам, что такое детский передник, пока не нарисовал его поверх платья маленькой Либбит, когда она стояла на кухне рядом со своей куклой, стояла…

Тс-с-с-с…

…приложив палец к губам.

После этого, прибавив скорости — карандаш просто летал, — я нарисовал няню Мельду, первый раз увидев её вне фотографии, на которой она держала в руках красную корзинку для пикника. Няня Мельда наклонялась над девочкой, с лицом строгим и злым.

Нет, не злым…

vi

Испуганным.

Вот какой выглядит няня Мельда, испуганной чуть ли не до смерти. Она знает, что-то происходит, Либбит знает, что-то происходит, и близняшки тоже знают: Тесси и Ло-Ло испуганы, как и она. Даже этот дурак Шэннингтон знает, что-то происходит. Вот почему он старается бывать здесь как можно реже, предпочитая работу на материковой ферме приездам на Дьюму.

А Хозяин? Когда Хозяин здесь, он слишком зол из-за Ади, которая сбежала в Атланту, чтобы видеть происходящее у него перед глазами.

Поначалу няня Мельда думала, что происходящее у неё перед глазами — плод её воображения, разыгравшегося от детских игр; конечно же, не могла она видеть цапель или пеликанов, летящих лапками вверх; или улыбающихся лошадей, когда Шэннингтон приехал на двуконной пролётке из Нокомиса, чтобы покатать девочек. И она предполагала, что знает, почему маленькие боялись Чарли. На Дьюме теперь появились какие-то загадки, но вот это к ним не относилось. Тут вина лежала на ней. Хотя она хотела, как лучше…

vii

— Чарли! — воскликнул я. — Его зовут Чарли! Новин каркающим смехом подтвердила мою догадку.

Я достал из пакета с едой второй альбом (просто рванул на себя) и так резко отбросил обложку, что оторвал половину. Порылся в поясной сумке, нашёл огрызок чёрного карандаша Либбит. Для этого рисунка мне требовался чёрный цвет, и длины огрызка хватило, чтобы я смог зажать его большим и указательным пальцами.

— Эдгар, — позвал Уайрман. — На мгновение мне показалось, что я увидел… создалось ощущение, что…

— Заткнись! — крикнула Новин. — Не оращай внимания на магическую руку! Ты хочешь увидеть совсем другое, готова спорить!

Я рисовал быстро, и жокей появлялся из белого, как фигура — из густого тумана. Линии ложились небрежные, торопливые, но главное я передал: проницательные глаза, широкие губы, растянутые в улыбке, которая могла быть и весёлой, и злорадной. Я не успевал закрасить рубашку и бриджи, но достал красный карандаш (уже мой), провёл полоску-пояс по животу, добавил эту ужасную кепку, затушевал её. И как только появилась кепка, я сразу понял, что в действительности означала улыбка жокея: ночной кошмар.

— Покажи мне! — потребовала Новин. — Я хочу знать, ра-вильно ли ты всё ухатил!

Я показал рисунок кукле, которая теперь, выпрямившись, сидела на колене Джека, тогда как сам Джек, привалившись к стене у лестницы, смотрел в гостиную.

— Да. Тот самый пидор, что пугал девочек Мельды. Точно он.

— Что?.. — начал Уайрман, покачал головой. — Я в ауте.

— Мельда видела и лягушку, — продолжала Новин. — Которую дети называли большим мальчиком. Ту — с жубами. Именно тогда Мельда наконец-то припёрла Либбит к стене. Потребовала объяснений.

— Сначала Мельда думала, что этими историями о Чарли дети просто пугают друг друга, верно?

Вновь раздался каркающий смех Новин, но вот в её глазах-пуговицах, похоже, застыл ужас. Конечно, в таких глазах можно увидеть всё что угодно, не так ли?

— Совершенно верно, милок. Но когда она увидела Большого мальчика, который в конце лужайки пересёк подъездную дорожку и скрылся за деревьями…

Рука Джека шевельнулась. Голова Новин медленно закачалась из стороны в сторону, показывая, что няня Мельда сильно испугалась.

Я подсунул альбом с Чарли-жокеем под первый альбом и вернулся к нарисованной кухне: няня Мельда смотрела сверху вниз на Либбит, маленькая девочка прижимала палец к губам («Тс-с-с-с!»), а кукла молчаливо взирала на происходящее, сидя на столике у хлебницы.

— Ты это видишь? — спросил я Уайрмана. — Понимаешь?

— В каком-то смысле…

— Веселье закончилось, как только её достали из воды, — пояснила Новин. — И вот к чему это привело.

— Может, сначала Мельда думала, что это Шэннингтон шутки ради переставлял паркового жокея… он знал, что три маленькие девочки жокея боятся.

— А почему, скажи на милость, они боялись? — спросил Уайрман.

Новин не ответила, но я провёл магической рукой над нарисованной Новин (Новин, прислонённой к хлебнице), и тут заговорила та, что сидела на колене Джека. И я уже знал, что она скажет:

— Няня не хотела ничего плохого. Она знала, что они боятся Чарли — боялись ещё до того, как началось плохое, — вот она и рассказала им сказку на ночь, пытаясь всё как-то исправить. Но только сильнее напугала, как иной раз случается с маленькими детьми. Потом пришла плохая женщина — плохая белая женщина из моря — и эта сука сделала всё ещё хуже. Она заставила Либбит нарисовать Чарли живым, в шутку. У неё были и другие шутки.

Я перевернул страницу, на которой Либбит говорила: «Тс-с-с-с!» — достал из поясной сумки тёмно-коричневый карандаш (теперь уже не имело значения, чьим карандашом я пользовался) и вновь нарисовал кухню.

Новин, лежащая на столе, на боку, с рукой, поднятой к голове, будто в мольбе. Либбит, теперь в сарафане, с выражением ужаса на лице, которое я «схватил» полудюжиной быстрых штрихов. И няня Мельда, пятящаяся от открытой хлебницы и кричащая, потому что внутри…

— Это крыса? — спросил Уайрман.