Геносказка - Константин Соловьев

— Уверена, Бруттино будет очень благодарен тебе и Варраве за подобную карьеру, — пробормотала Гретель.

— Мне плевать на обоих. Меня интересует не деревянный паскудник, а то, что у него в карманах, — ключ и пробирки. И я получу их, даже если для этого придется обращаться к старому пауку вроде Варравы. Я просто свяжусь с ним и сообщу о подающем надежды юном даровании, которое отлично будет смотреться на сцене его театра. А взамен попрошу все то, что при нем окажется. Ключ и пробирки. Разумная сделка — обе стороны в выгоде.

Гретель некоторое время думала, бессмысленно теребя ворот халата.

— Это плохой план, — наконец сказала она.

— Вот уж не думал, что геноведьм мучает совесть! — не выдержал Гензель. Поднявшись, он сделал несколько коротких раздраженных шагов по комнате. — Да, согласен, объявлять охоту на мальчишку, пусть и деревянного, да еще и для того, чтобы он до конца своих дней забавлял толпу, пуская кровь на сцене, — дрянное дело. Но взглянем правде в глаза — есть ли у нас альтернатива?

Прозрачно-серые, как рассвет, глаза геноведьмы быстро заставили его остановиться, обдав легким и не совсем приятным холодком.

— Меня мучает не голос совести, братец, а голос разума. Выбранный тобой способ кажется мне… ненадежным. Сейчас пробирки и ключ находятся в руках деревянного мальчишки. Но если его поймают люди Варравы и отправят в театр, это значит, что пробирки и ключ окажутся у их владельца. Ты уверен, что ему можно доверять?

Ну конечно. Ему следовало бы догадаться, что Гретель совершенно равнодушна к тому, что люди называют моралью, да и к деревянному мальчишке тоже. Она мыслила рационально и последовательно, руководствуясь лишь целесообразностью и вероятностью, но никак не человеческими чувствами.

Возможно, из-за этого разговор с Гретель часто вызывал у Гензеля необъяснимый, странный осадок вроде той мути, что остается в лабораторной посуде после опытов. Даже спустя многие годы он так и не привык в полной мере к тому, что его сестра — геноведьма, существо куда более сложное, равнодушное и циничное, чем любой человек.

Он заставил себя непринужденно рассмеяться.

— Можно ли верить Варраве? Не больше, чем голодной ядовитой змее, которая висит на твоей шее.

— Но ты готов по доброй воле отдать в его распоряжение ключ?

— Придется рискнуть. Однако не беспокойся. Господин Варрава — рабовладелец, плут, интриган и убийца, но он не геномаг. Его не интересуют пробирки и уж подавно не интересуют непонятные старые ключи. Он владелец театра, и главная его забота — поиск новых кукол. Все остальное его не касается.

Гретель упрямо дернула подбородком. Подбородок был маленьким, острым, бледным, но отчего-то очень весомым.

— Этот план кажется мне рискованным.

— Но лучшего у тебя нет?

Гретель вновь стала крутить тонкими пальцами прядь белых волос.

— Нет, — сказала она, — лучшего нет.

— Тогда принеси с кухни вино — и выпьем за новую звезду «Театра плачущих кукол». Думаю, наш Бруттино понравится публике. Публика любит необычных мулов на арене. Обычные слишком быстро приедаются. Если он настолько живуч, как мне говорили, может, выдержит даже целый сезон!

Гретель принесла с кухни винную бутыль, но лишь с одним стаканом.

— Нет времени на вино, — пояснила она спокойно. — Вернусь в лабораторию. Может, удастся установить хоть что-нибудь исходя из образцов древесины семилетней давности.

— Не уверен, что это нам пригодится, — заметил Гензель, придвигая к себе бутыль. — А вот что нам точно понадобится — так это перо и бумага. Сейчас же напишу письмо господину Варраве. Не пройдет и двадцати четырех часов, как у нас будут добрые новости. Я чувствую это.

Гензель придвинул к себе писчие принадлежности и задумался. Первые несколько слов дались ему тяжело, зато дальше перо скрипело само собой.

К началу вечернего представления «Театр плачущих кукол» был набит под завязку. Настолько, что Гензелю и Гретель пришлось потратить не меньше четверти часа, чтобы занять свои места в зрительской ложе. Гензелю дважды пришлось улыбаться недоброй акульей улыбкой, прежде чем им очистили путь. Служащий театра в багряной ливрее, вполне человекоподобный квартерон, если не считать вросшей под подбородком третьей кисти, уважительно кивнул, увидев золоченые корешки билетов.

— Прошу вас, занимайте свои места.

Вид на сцену открывался и в самом деле отличный, дощатая полукруглая арена была под ними как на ладони. Перед началом представления ее посыпали свежими опилками, глядя на которые Гензеля подмывало отпустить циничный каламбур. Для Бруттино выступать на такой сцене, должно быть, равносильно прогулке по мостовой из человечьих костей.

Тяжелый бархатный занавес скрывал все, что происходило в глубине сцены, но Гензелю казалось, что там идут какие-то приготовления. До начала представления оставалось еще несколько минут, поэтому он стал смотреть по сторонам, не зная, чем занять себя.

Он никогда прежде не бывал в театрах и имел достаточно слабое представление об их внутреннем убранстве. Но, оказавшись во владениях господина Варравы, решил, что его заведение наверняка могло бы поразить даже искушенного зрителя. Гигантский шатер, в котором оно располагалось, был столь высок, что в него, пожалуй, влез бы городской собор. Украшенный серебряными звездами купол удивительно точно изображал ночное небо — таким, каким оно было бы над Вальтербургом, если бы не густые клубы фабричного дыма, висящего над городом круглые сутки. Должно быть, все это обошлось в немалую сумму директору Варраве, даже не считая изящных подсвечников, мраморных ступеней и служащих в багряных ливреях. Во всем этом определенно чувствовался вкус.

Публика гомонила, занимая свои места. И судя по тому, сколько ее набилось в шатер, это был не худший сезон для «Театра плачущих кукол». Пожалуй, прикинул Гензель, счет шел на тысячи. Квартеронам были отведены театральные ложи, тесно жмущиеся друг к другу. В них восседали привилегированные зрители, выглядевшие в большинстве своем вполне человекообразно, если не считать мелких изъянов фенотипа, стыдливо задрапированных складками плащей и украшениями. У кого-то вместо зубов имелось подобие китового уса, у кого-то — выпирающие из черепа костяные наросты причудливой формы или затянутые матовой пленкой рыбьи глаза. Гензель не пытался спрятать своей акульей ухмылки, чем ощутимо беспокоил соседей по ложе, — здесь он ощущал себя в своей тарелке.

Партер был отведен мулам. Не успели дать и первый звонок, как он превратился в подобие чана, наполненного густым булькающим месивом, в котором едва удавалось различить отдельные детали. Незрячие глаза, похожие на пузыри от ожогов, гнилые отростки рогов, мясистые щупальца, хитиновые конечности, обрывки разнородных, источающих ихор тканей, раздутые торсы, грубая шерсть вместо волос, вывернутые под причудливыми углами суставы, воспаленные чешуйчатые покровы и органы совершенно нечеловеческой природы, выпирающие зловещими формами из страшно искаженных тел.