Сложенный веер - Сильва Плэт

Страшно подумать, что было бы, если бы к их оголтелому стремлению подчинять себе все живое и мертвое во Вселенной, обеспеченному по самое не могу разнообразнейшими средствами индивидуального, группового и массового поражения, добавить возможность сажать на военные корабли хотя бы в два раза большие экипажи. Ни для кого не было секретом, что баланс сил в Конфедерации держался в первую очередь на неспособности ситийцев создать оружие, преодолевающее пространственный барьер, и на отсутствии в их распоряжении источников энергии, позволяющих перебрасывать на огромные расстояния большие массы людей, готовых оружием стать.

Темноволосый кого-то безумно напоминает. На кого он похож, этот злобно зыркающий из-под защитного шлема ублюдок? На кого он похож? И как быстро проскользнул за спину, скажи пожалуйста.

— Уведите всех.

И он у них самый главный. Вон как быстро все подобрались и выталкивают моих бойцов в шею, освобождая, очевидно, пространство для переговоров. Хорошо, что у меня верийцы, а не земляне или делихоны. Эти ребята спокойные, не будут переть на рожон. Достаточно одного небольшого кивка, который, конечно, ситийцы заметили, чтобы они дали себя увести, организованно и без лишнего хая. Второй командир ситийцев явно расположен остаться. Ого, какая красноречивая дуэль взглядов! Но я все равно ставлю на жгучего брюнета. И правильно делаю, потому что лысый что-то злобно шипит ему на ухо и вываливается в коридор вслед за своими подчиненными. Вот мы и одни.

— Сядьте, поговорим. Я полковник ситийской армии Эрейнхада-ногт-да.

Антон усаживается на кресло, закидывает ногу на ногу с самым беззаботным видом:

— Ты не ситиец. Ситийцы так не воюют.

Полковник Эрейнхада усмехается:

— Верно. Ситийцы воюют совсем не так. Рисковать станцией и своими людьми не их метод. Их фетиш — безнаказанность. Ударить так, чтобы тебе не могли ответить. Иначе в чем смысл содержания такого громоздкого военного аппарата, который разрабатывает, планирует, осуществляет? Но Ногт знал, что с Вами это не сработает. Поэтому и послал меня.

Да, у меня с самого начала было ощущение чего-то близкого и родного. Будто я не с ситийцами воюю, а сам с собой. И в то же время с ситийцами. А где же твои крылышки, моя прелесссть? Зато внутреннее время на месте. Ухх, какое внутреннее время! Разобраться с ним один на один, не подключая браслетов, действительно не получится. В смысле — разобраться военным путем. Но кто сказал, что мы собираемся махать кулаками?

— Я тебя слушаю, Эрейнхада.

— Чтооо?

— Я тебя очень внимательно слушаю. Что ты хотел попросить?

— По-моему, Вы не совсем понимаете свое положение. У меня более выгодная позиция. Единственное, что Вы реально можете предпринять, — это взорвать станцию. А Вы ее не взорвете.

Полковник замечает, что говорит «Вы», тогда как собеседник обращается к нему на «ты». Это раздражает, но Эрейнхада ничего не может с собой поделать. Он и так строго контролирует себя, чтобы не брякнуть не к месту: «Ваше Величество». И не может заставить себя усесться в кресло напротив Тона.

— Ошибаешься, — в зеленых глазах отражаются лампы дневного света. — Если ты то, что я о тебе думаю, я взорву станцию. Ты очень опасен. Не только для Дилайны. Которой нет — уже или еще, неважно. Ты — непосредственная угроза для Аккалабата — единственного места Вселенной, где мне помогли, где понимают и принимают меня таким, как я есть. Я взорву себя, и станцию, и корабль со всеми своими лордами, чтобы уничтожить тебя — с твоей энергией ненависти, с ситийской военной машиной за спиной, с твоими знаниями об Аккалабате, которые ты готов продавать во вред ему, с твоими боевыми навыками, с внутренним временем почти как у Дар-Халема. Что у нас получится на Дилайне — неизвестно, а для Аккалабата ты реально представляешь опасность. Если последнее, что я могу сделать в жизни, — это перекрыть тебе кислород, мне этого достаточно. И потом — я в долгу перед лорд-канцлером Аккалабата.

— Которым из них?

— Покойным.

— У них нет ни одного живого.

— Я имею в виду очаровательную белую мышь — Сида Дар-Эсиля.

— В чем состоит Ваш долг?

— Ты меня допрашиваешь? — Тон располагается в кресле так удобно, как позволяет ситийский военный конструктивизм. Вид у него при этом, будто он собирается гладить симпатичную собачонку.

— Начинайте, — рычит Эрейнхада. Чем более успокаивается Тон, тем больше выходит из себя полковник.

— О, у меня огромный список прегрешений перед покойником. Во-первых. Я утопил его любимую лошадь.

— К-к-как? — на секунду Рейн теряет концентрацию: этого много даже для дара Аккалабата, изгнанного дара Аккалабата. Он представляет себе длинногривую гнедую, на которой привык видеть Сида, захлебывающуюся и отчаянно бьющую копытами по воде в горном потоке Умбрена, и перестает дышать.

— Элементарно. Камень на шею и в пруд. Идея была Хьеллева. Но я одобрял. Я и сейчас одобряю. У лордов вашего задрипанного Аккалабата не должно быть игрушек лучше, чем у принца Дилайны. Лошадь была не по чину.

Рейн выдыхает.

— Продолжайте.

— Во-вторых, — теперь у Тона на лице написано: «Я поймал эту пушистую собачонку и тискаю. Как же она мила!» — Я обожал гонять их с Хьеллем по саду. Фырча и раскидывая лапами разноцветную гальку. В своем демоническом конформе, разумеется. Иначе бы они не позволили. Они издавали воинственный клич и лупили меня по морде мечами. Но я все равно обращал их в бегство. Доброе было время. В-третьих… — Тон делает паузу. — Всех, кто находится на пристыкованном верийском крейсере и готов вместе с нами рассыпаться в прах, я нашел и собрал благодаря Сиду Дар-Эсилю. Вернее, он нашел, а я собрал. Пока ты самореализовывался под командованием ситийских генералов.

— Да что Вы про меня знаете?!!

— Ничего. И знать не хочу. Достаточно уже того, что ты догадался притащить сюда кучу вонючих ситийских задниц и — фигурально выражаясь — усадить их в одну лодку с моими верийцами. Я недоволен. Но, повторяю, готов тебя выслушать.

— Мне все равно.

Необыкновенно содержательный комментарий.

Тон смотрит на собеседника с искренним любопытством. Тот пожимает плечами, задумчиво стягивает шлем, бросает его на пол. Присев на краешек приборной консоли, запускает обе пятерни в волосы.

— Нет, правда. Все, кто на Аккалабате был мне дорог, мертвы. Вернуться я не могу — я вне закона.

— Отчего ж так? — Тон хмурится. Из ночных сидений с Сидом в его кабинете во время локсийского кризиса ему удалось вынести массу информации: несомненно полезной и той, которую он определял как «к чему-нибудь да пригодится». В последнюю категорию попадало повествование о попытке государственного переворота на Аккалабате в 46 году Конфедерации. Сид рассказал об этом нехотя, сквозь сжатые зубы, нервно постукивая носком сапога по дубовой стенной панели, что было ему не свойственно. Рассказал в ответ на вопрос: «Как ты стал лорд-канцлером Аккалабата?»