Ижицы на сюртуке из снов: книжная пятилетка - Александр Владимирович Чанцев

чашка чернейшего кофе, рюмочка сливовицы, житан без фильтра, мне сильно под 80, идущие к морю молодые хорватки машут рукой седому русскому поэту, он думает улыбнуться в ответ, но не успевает. Снято.

И под конец – последнее на сегодня стихотворение или перевод? Так сказать, эксклюзивная «премьера клипа», как говорили на MTV (когда там еще показывали клипы, а не бесконечные лайв-шоу) для наших читателей да и меня?

Окей. Это из цикла «Ноги», который пишется на рисунки чебоксарского художника Игоря Улангина. Ноги, одни ноги…

если смотретьглазами ногина руки то как в боковом зеркале автомобиляони будут ближе чем кажутсяесли сбросить скорость и остановится в тихом местеноги начнут проникатьв отражения рук с бижутерией мягких волосков посередине

Спасибо! Тогда, может быть, и перевод? Из последних у тебя было тематически близкое…

Гендерный перевод гендерного стихотворения Нене Гиоргадзе:

МенструацияЖ…Я прячусь под одеяло,лица не видно, одни ноздри.Руки держу на опустевшем животе.Словно комарики по комнате летают мои мысли.Же…Покрасила ногти красным,высушила,подув на растопыренные пальцы.Мысли-комарики не оставляют в покое;один вот сел на мое голое плечо.Я быстренько его прихлопываю, затем другого…Красные крапинки на теле.Жес…Вселенная горизонтальна.Я в океане, словно на поверхности зеркала.Покачиваюсь…Океан моя колыбель.Через девять месяцев мог бы родиться малыш.Покачиваюсь…Жест…Каждое утро я покидаю воды своего сна,а весь оставшийся день обсыхаю.Минуты мерцают как полицейские мигалки,они окружают меня и направляют оружие в лоб.Пожалуйста, не стреляйте!, – хочу попросить я,но ничего не говорю.Жестоко…

Лена Элтанг:

То, что называют моим особым языком – это обычный русский язык, каким он должен быть по задумке Господа

У Лены Элтанг недавно вышел роман «Картахена» и сборник стихов «Камчатка полночь», а не за горами и новый роман «Тавромахия». Чем не повод поговорить о необъяснимом свете языка, стеклянных лабиринтах, пантеоне шумерских богов и смерти, которой нет?

Вашим книгам приходилось участвовать в различных «премиальных сюжетах», как сейчас модно говорить. Премия Андрея Белого, Национальный бестселлер, Новая словесность, Русская премия, Большая книга – это стимулирует или, наоборот, отвлекает? Влияло ли на продажи книги?

Премии должны быть вздорными, звонкими, противоречащими друг другу и здравому смыслу. Иначе, какой в них толк? Представьте, Саша, мы с вами заскучали, скинулись по червонцу, основали премию «Золотые глазки» или, скажем, «Золотые лапки», и хотим сделать ее осмысленной и заметной. Две вещи для этого понадобятся непременно:

1. премия должна быть узнаваема, как текст переводчика (согласитесь, мы узнаем дубинский или голышевский перевод из тысячи и будем читать, даже если автор нам не близок),

2. в премии должно быть яйцо, а в нем игла, то есть вопрос чего ты хочешь?

Если ты хочешь продвигать вечно задвинутых в пыльный угол реальности авторов-интеллектуалов, согласных на стопку водки и сухарик, лишь бы с них стряхнули немного пыли, то опоясай чресла мечом и готовься к бою. Если хочешь поплескаться в мейнстриме, то заводи друзей среди надменных спонсоров и веселых, на все готовых рецензентов.

Теперь посмотрим на это дело со стороны виновника торжества. Сидишь ты этак три года над романом, ничего вокруг себя не видишь, живешь, будто одинокая пчела в улье, вот взяток, вот другой, а потом вдруг выбираешься, отряхиваешься и видишь свет и сад, вокруг люди, они хотят твоей добычи, или думают, что хотят, и ты понимаешь, что время показывать мед и пергу. Вот, думаешь, теперь уж пожужжим, постоим на сцене, цветы понюхаем. Но будь начеку. В лучшем случае волна омоет тебя и схлынет, оставив в твоей руке несколько monetaria annulus, чтобы купить дрова и бутылку красного. В худшем – ты в досаде отправишься домой работать, проклиная свою моллюсковую слабость: again, again.

Мне приходилось делать и то, и другое, и даже третье, но я не жалею. Было весело. Главное – помнить первый закон выживания в писательском аду: мы – то, чем мы притворяемся, надо быть осторожнее.

Не знаю, насколько хороша ситуация с премиями, но в вашем изложении – определенно весела! А какова ситуация с русскоязычной литературой в Литве? Какие взаимоотношения складываются с литовской литературой, что вообще интересного происходит в литературном мире Вильнюса?

По правде сказать, писателей я избегаю, не то чтобы старательно, а, скажем так, по возможности. А к поэтам отношусь со стыдливым участием. Так человек, много лет посещавший групповую терапию для зависимых, переходит на другую сторону улицы, когда видит человека из своей группы, хотя нынче чист как стеклышко и давным-давно завязал.

Живу я здесь, как за слюдяной оконницей, или нет, за оградой крепости Мананнана, где магическая чаша распадается на части, стоит произнести слово лжи. Никаких тебе соленых смыслов, свинцовой зависти, взаимных похвал и фуршетов, зеро амикошонства. Люди мы тяжелые, страшные, нам нужно держаться подальше друг от друга, правым ухом слушать дыхание жизни, а левым – дыхание смерти. Всех отлучить и сохранять равновесие.

Бывают исключения, разумеется. Скажем, когда вас сводит работа. Тут уж следует вывинчиваться из норы и позволять себе человеческие чувства. С вильнюсским поэтом Бразюнасом меня свел роман «Каменные клены», когда Владас перевел его на литовский – до сих пор считаю это подвигом, равным постройке Гильгамешем городской стены Урука. Волшебный человек Владас, гений miestas’а. С востоковедом Владимиром Коробовым свела редактура четырех моих романов, представить страшно, что было бы, не возьмись он за это дело, отложив перевод Абхидхармы. Да чего там, Вильнюс набит талантливыми людьми, как арбузными черными семечками. Здесь высочайшая плотность актеров, живописцев, саксофонистов и прочего необходимого для борьбы с хаосом людского пламени. Так вышло, что этот пожар происходит без меня, хотя издали наблюдать занимательно. Однажды я пойму, что больше не могу написать ни строчки, выберусь из башни по веревочной лестнице и пойду, наконец, знакомиться. Со всеми, кто захочет.

Не могу не поддакнуть – поэтов сам всегда остерегался… Но серьезно о серьезной поэзии. Ваша проза очень поэтична, так, что те же стихи (сборник «Камчатка полночь» вышел почти одновременно с «Картахеной») можно спутать, представить частью вашего же романа. Что для вас первично, признаете ли право на существование жанра стихопрозы или главное – то, как слова действительно должны звучать?

Стихопроза? Это что-то вроде кофе с цикорием, где оба компонента теряют свои приятные качества. Наверное, дело здесь не в жанре, а в инструменте, которым ты себя ограничиваешь. Текст имеет ту же структуру, что и свет, но не тот бледный, движущийся огоньками на болотах, что в Уэльсе называют овечками мертвецов, а прямой, льющийся из окна в крыше плотницкого сарая, горячий, полный древесной пыли. Надо просто лечь под него прямо в груду свежих стружек. У меня есть стихи, отшелушившиеся от прозы, будто побелка от стены. Есть проза, на дне которой можно отыскать засохший амфибрахий, с которого все