Войны и кампании Фридриха Великого - Юрий Ненахов

Оправившись от первого отчаяния, бедные жители толпами приходили ко мне жаловаться на жестокости казаков. Я не имел средства ни утешить их, ни отомстить за них, а старался возбудить в них храбрость и терпение; тем не менее, чтобы прикрыть страну, я продвинулся к Дризену, небольшому городку на границах Польши, в котором стоял наш гарнизон в двести человек солдат. Этот город, по выгодному своему положению, давал мне возможность подвигаться то вправо, то влево, смотря по надобности, и даже удерживаться там от натиска легкого войска.

Между тем шпионы, посланные мной в Польшу, донесли, что генерал Румянцев с кавалерией находится уже в Филене, в трех милях от Дризена, но что пехота, идущая тремя колонами, еще далеко назади. Я подвигался вперед и в одной миле от Дризена встретил войска, оставлявшие его гарнизон. Комендант подтвердил мне донесение шпионов, что Румянцев был в трех милях от нас с кирасирами, драгунами, гусарами и казаками, и сказал, что он удаляется, так как не в состоянии выдержать осаду. Я уговаривал его следовать за мной и возвратиться назад, и обещал ему идти вместе, если не останется ничего лучшего. Он возвратился со мной.

Я исследовал тотчас все дороги вместе с ним. Расставили караул, где было нужно, а остальную часть войска я разместил у горожан для отдыха. После полудня подошел к нам сильный неприятельский отряд, но, встретив сопротивление, удалился. На другой день нас снова атаковали. Довольно сильная перестрелка с обеих сторон продолжалась два часа; но наше упорное сопротивление заставило русских еще раз удалиться и оставить нас в покое.

Вскоре полетели ко мне курьер за курьером из Кюстрина и Франкфурта с просьбами о помощи. Казаки прорвались в ту сторону, и, по своему обыкновению, совершали тысячи жестокостей. Я отправил одного подполковника с четырьмястами солдат к Франкфурту, для прикрытия местности, а сам следил за отрядом Румянцева, стоявшего против меня, а также за движениями остальной русской армии, шедшей через Польшу к нашим границам, и доносил о том графу Дона.

Еще должен был я следить за тем, не повернет ли неприятель к Силезии, оставшейся без войск, взятых королем для осады Ольмюца. А так как принц Генрих занимал и прикрывал Саксонию, то весьма важно было следить за всеми движениями русских, чтобы поспешно известить о том графа Дона, армия которого должна была нести две обязанности — и стоять против шведов, и преграждать русским путь в Силезию.

Только по зрелому обсуждению всех этих обстоятельств и принимая во внимание массу наших врагов, можно составить себе верное понятие о беспредельной находчивости гениального Фридриха. Я считаю за чудо, что он не был уничтожен сто раз. Общими усилиями стольких держав, стремившихся к его погибели. Он должен был снять осаду с Ольмюца. Обоз, везший ему продовольствие из Силезии, был атакован в пути генералом Лаудоном и не мог прибыть в лагерь. Из Ольмюца Фридрих ушел в Силезию, что заставило русских остаться позади Одера и развернуть все свои силы против нас.

Позиция, занятая мною в Дризене, была самой удобной для начала. Граф Румянцев приготовился к сильному нападению на меня. Шпионы прекрасно служили мне, и я вскоре узнал, что он намерен атаковать меня с фронта в то время, как два других отряда перейдут вброд реку Нетцу, протекавшую передо мной, и пойдут к нам в тыл. Я должен был оставить позицию и уйти в Фридберг, небольшой городок, отстоявший отсюда на десять миль.

Генерал Дона послал в Ландсберг генерал-майора Руша (Рюша. — Ю. Н.) с тысячью гусар и четырьмя батальонами гренадер. Ландсберг был в трех милях позади меня и, в случае крайности, мог служить мне убежищем. Генерал Дона извещал меня в то же время, что идет со всей армией к Франкфурту-на-Одере, главному месту с сборища, им назначенному. Таким образом он предоставил шведской армии всю местность между Берлином, Штеттином, Анкламом и Деммином, и эта армия легко могла бы послать отряды к Берлину, как делали то русские и австрийцы, но по обыкновению, не умела воспользоваться выгодными для нее обстоятельствами.

Тотчас после моего ухода из Дризена русские заняли его, а через двадцать четыре часа они были уже передо мной в Фридберге. Но видя перед собой только казаков и гусар, я прогнал их с сотней моих солдат. Они появились опять в более значительном количестве и растянулись по обеим сторонам равнины, на расстояние пушечного выстрела: я выступил со всем моим войском и, заняв возвышенность перед городом, велел начать пушечную пальбу, что заставило их несколько отступить. Они поставили караулы на аванпостах и спешились, что убедило меня в намерении их заняться фуражировкой.

Я послал офицера в Ландсберг предупредить генерала Руша о приближении неприятеля и извещал его, что буду защищать позицию до тех пор, пока не нападут на меня более значительные силы; но в том случае, если я буду вынужден уступить численности, то отступлю к нему, если он сам не заблагорассудит присоединиться ко мне. Всякий на месте его решился бы на последнее; но я потерял надежду разбить неприятеля и получить подкрепление. В полдень я увидел, что русская кавалерия села на лошадей и приближалась ко мне, прикрывая собой четыре батальона пехоты, следовавшие за ней с пушками. Я счел за лучшее отступить, и тотчас же значительный кавалерийский отряд пустился за мной в погоню. Я образовал каре из батальона и продолжал идти. Кавалерия несколько раз пыталась остановить меня или врезаться в мой отряд, но я так распоряжался пушечными выстрелами и пальбой моих мушкетеров, что всегда заставлял неприятеля отступать.

Между тем одно событие поставило меня в неловкое положение. Полк мой по большей части составлен был из австрийских пленных; семьсот из них разом дезертировали и бросились в середину неприятельской кавалерии, следовавшей за мной по пятам. Бегство что уменьшило мое каре более чем наполовину. Но я все таки удерживал неприятеля на значительном от себя расстоянии и наконец достиг леса; здесь кавалерия оставила меня, и я покойно дошел до Ландсберга, где люди мои отдохнули и перевязано было множество раненых офицеров, унтер-офицеров и солдат.

Я отправил рапорт с офицером к графу Дона; он одобрил мои действия и немедленно переслал мой рапорт к королю. Его величество так был доволен моими действиями, что приказал всем батальонам в провинции, состоявшим из местных жителей и стоявшим в Штеттине и Кюстрине, дать мне по сто человек от каждого, чтобы пополнить страшную убыль в моем войске, после бегства семисот австрийцев, при последнем моем отступлении. Я отправил еще несколько офицеров для набора людей и вызвал моего подполковника с его отрядом. Вскоре я был в состоянии идти куда пошлют.

Генерал Дона, стоявший во Франкфурте со своей армией, выслал меня вперед, чтобы ближе следить за движениями русских. Они только хотели попугать нас, делая вид, что идут в Силезию, а сами вступили со всеми силами в Новую Марку, вытянулись позади Одера и обстреливали крепость Кюстрин. Множеством брошенных ими туда пылавших гранат весь город превращен был в пепел.

Граф Дона разбил лагерь по ту сторону города, чтоб оказать русским сопротивление в том случае, если они перейдут реку, окружат город и поведут правильную осаду.

Король снял осаду с Ольмюца, оставил Моравию, пришел в Лужинцы и там только узнал о всем происшедшем в окрестностях Кюстрина. Он оставил одну армию в Саксонии под командой принца Генриха, а другую в Силезии под начальством маркграфа Карла, взял с собой часть своей кавалерии и шесть полков пехоты и пошел против русских. Соединясь с нами, он навел мосты через Одер близ Густебиза, в двух милях от Кюстрина; с наступлением ночи, после усиленного перехода, атаковал графа Фермора под Цорндорфом и после кровопролитной битвы принудил его снять осаду с Кюстрина и отступить к Ландсбергу на польскую границу.

<…>

Вдруг я увидел около двухсот казаков, которые прогнали сначала двух часовых, стоявших перед деревней, а потом напали и на остальную часть войска. Она не оказала им никакого сопротивления и сдалась вместе со своим офицером.

Тогда я увидел, что почти не имею возможности спастись. Вскоре казаки рассыпались вокруг меня. Мне все-таки удалось с моим ординарцем проложить себе путь среди них, но, удаляясь от дороги, я попал в болото, из которого моя лошадь не могла выйти.

Казаки, имеющие, как известно, лошадей чрезвычайно ходких и не кованных, снова окружили меня. Они стреляли в меня несколько раз из карабинов. Я весьма неосторожно ответил им двумя пистолетными выстрелами, и тогда они решительно напали на меня. Я сошел с лошади, которая по горло увязла в болото и не могла сделать ни шагу, и мне не оставалось ничего другого, как принять предложение сдаться в плен.

Казаки дали мне одну из своих лошадей, и я должен был сесть на нее; меня повезли назад. Между тем мой гусарский ординарец, благодаря легкости своей лошади, избег преследования неприятеля, приехал в наш лагерь и донес о случившемся. Тотчас же полетели ко мне на помощь, но было уже поздно. Казаки спешили доставить меня на свои аванпосты. Они взяли у меня часы и кошелек, следуя обычаю военных людей, поступающих так в подобных случаях. Впрочем, я не мог на них жаловаться, и признаюсь — зная давно этого рода войска, ожидал от них более грубого обхождения.