Русские символисты: этюды и разыскания - Александр Лавров

Хотя в этом критическом этюде налицо преобладание общих мест и еще достаточно наивных приемов анализа, тем не менее попытка по-своему осмыслить характерные особенности модернистского творчества, истолковать драматургическую конструкцию Пшибышевского как систему художественных символов говорит сама за себя. Тяготение к символизму сказывается и в стихотворческих опытах Жирмунского конца 1900-х гг. Юный автор даже предпринял попытку напечатать свои произведения в «Весах» — наиболее престижном журнале русских символистов. В архиве С. А. Полякова, главы издательства «Скорпион» и официального редактора-издателя «Весов», сохранились автографы трех стихотворений Жирмунского с сопроводительным письмом:

«Многоуважаемая Редакция!

Не может ли одно из моих стихотворений, прилагаемых ниже, быть помещено в „Весах“.

Буду очень благодарен за ответ.

Одно из отправленных в «Весы» стихотворений открывалось эпиграфом из блоковской «Сольвейг», однако не было откровенно подражательным; на торжествующий мажор знаменитого первоисточника Жирмунский откликается более приглушенными лирическими интонациями:

И пою

Про весеннюю Сольвейг мою.

Ты для меня моя Сольвейг, моя дорогая,—Сказке твоей я молюсь, и в душе моей вера твоя.Имя твое повторяю, и тихо дрожа и сверкая,Льется река золотая, несказанное счастье тая.

Ты для меня моя Сольвейг, невеста святая,Друг мой близкий, родной — ласка и нежность моя.Имя твое повторяю, и тихо дрожа и сверкая,Льется река золотая, несказанное счастье тая.

Литературными ассоциациями вдохновлено еще одно стихотворение Жирмунского, представленное в «Весы»; к ним отсылает эпиграф из «Благословенной подруги» Данте Габриэля Россетти, английского поэта и художника-прерафаэлита:

«All this is when he comes»…

Расплела я косу, как снопы золотистую,               Высоко, высоко у окна.И рассыпались, точно огни золотистые,Мои длинные волосы, детские, чистые —               Высоко, высоко у окна.

Убегают на небе полоски янтарные               В тишине предрассветной тоски…— Королевна, ты ждешь ли, моя лучезарная?Убегают на небе полоски янтарные               В тишине предрассветной тоски.

Если милый придет, я сплету ожерелия               Для него из прозрачных волос.Если милый придет — из душистого хмеля яПринесу тишину моего ожерелия               Из прозрачных и тонких волос.

Если милый придет — поцелуи горячие               Будут жечь… если милый придет…— Королевна, тебя никогда не утрачу я…Если милый придет, поцелуи горячие               Будут жечь… если милый придет…

Ни одно из стихотворений Жирмунского в «Весах» не появилось. В редакции этого журнала была принята установка на строгий отбор авторов и произведений: в поэтическом разделе преобладали имена, уже завоевавшие прочную литературную репутацию, начинающие авторы допускались, как правило, лишь в тех случаях, когда обнаруживали яркую, своеобычную поэтическую индивидуальность, — каковая за строками представленных стихотворений едва ли угадывалась. Поэтический дебют Жирмунского в широкой печати состоялся в мае 1909 г. на страницах менее элитарного и взыскательного издания — в «Новом Журнале для всех»:

Моя рука лежит в твоей рукеТак радостно и так небоязливо.О, этот день — конец твоей тоске!О, в этот день на голубой рекеОгни зажгутся к ночи торопливо…

Но не для нас безумство суеты —Любви конец — у нового рассвета.И пусть горят лазурные цветыУ ног твоих лучами красоты,Моя царица на пути завета.

И пусть огни на голубой реке.Колокола, звените торопливо!..О, этот день — конец твоей тоске…Твоя рука лежит в моей рукеТак радостно и так небоязливо[1960].

Когда это стихотворение увидело свет, Жирмунский уже был студентом (с 1908 г.) историко-филологического факультета Петербургского университета по Отделению романо-германской филологии. Одновременно он приобщается к столичному литературному миру: в 1909–1910 гг. начинает посещать заседания Общества ревнителей художественного слова, собиравшегося в редакции журнала «Аполлон»; 1 апреля 1910 г. выступает в прениях по докладу Вяч. Иванова «Заветы символизма», прочитанному на заседании Общества[1961]. С Вяч. Ивановым связывает Жирмунский и попытки выразить себя на поэтическом поприще; он представляет на суд мэтра русских символистов подборку из восьми своих стихотворений со следующим сопроводительным письмом:

«СПб. 21-го ноября 1910 г.

Многоуважаемый Вячеслав Иванович!

Простите, что я позволяю себе обратиться к Вам, будучи с Вами едва знаком (в поэтической Академии я возражал на Ваш доклад о судьбах русского символизма). Я бы хотел услышать отзыв о своих стихах от человека, которому я так верю и которого так уважаю, как я Вам верю и уважаю Вас, после того как я читал статьи Ваши „По звездам“ и слушал слова Ваши в Академии. Я не решился бы обеспокоить Вас, если бы не было порой слишком тяжело думать о себе только своими мыслями. Я был бы Вам очень благодарен за письменный ответ. Мой адрес: СПБ. Казанская 33, кв. 4.

Еще раз извиняюсь, что побеспокоил Вас.

Все стихотворения, посланные Иванову, свидетельствуют об упорном стремлении их автора освоить характерно символистские образно-стилевые приемы, приобщиться к тому поэтическому мироощущению, которое отличало представителей «нового» искусства. Среди них встречаются и сугубо лирические мотивы, как в стихотворении, датированном августом 1909 г.:

Есть светлые и чистые слова —Живой воды прозрачные озера.По берегам растет зеленая траваИ на рассвете шепчется едва…Твои слова — прозрачные озера.

Есть светлые и чистые слова —Родная ночь над ними покрывало.В душе лампада светлая жива,Она дрожит и теплится едва,И ночь твоя над нею покрывало…

Другие стихотворения примечательны типично символистским сочетанием эстетско-декоративной образности с мистическими устремлениями; такова, например, «Молитва о свете» (июнь 1908 г.):

О, если молиться… Я буду молиться о том,—О том, чтобы Бог поцелуем наполнил мне грудь,Чтобы небо открылось, и месяц, и звезды на нем,Чтобы понял я тайну и знал бы по звездам мой путь.

И я бы пришел и сказал королевне моей:«Пойдем, дорогая… нас парус изогнутый ждет.Вот правда и сказка — молитвы бессонных ночей,Вот море, и волны, и крылья того, кто ведет!»

И тихо читая в глазах дорогих о мечте,Я знал бы про берег далекой, родимой страны,Где нет ничего, что не пело бы в каждом листеО Боге великом, которым во тьме мы больны.

О, если молиться… Я буду молиться о том,Чтобы мог я вести королевну мою по цветам,И чтоб пели цветы, что хочу, но не знаю о чем,И чтоб молча мы шли, и чтоб тайну мы поняли там.

Как откликнулся Вяч. Иванов на присланные ему стихотворения, нам неизвестно. Хотя поэтические опыты Жирмунского находились всецело в системе стилевых и идейно-эстетических координат символистского творчества, хотя Иванов всегда старался поддержать начинающих авторов и в своих оценках не допускать резкостей, трудно предположить, что в данном случае его отзыв мог быть вполне обнадеживающим. Стихотворения, подобные тем, что писал юноша Жирмунский, к концу 1900-х гг. стали явлением уже достаточно массовым, они переполняли страницы периодических изданий, альманахов, в изобилии появлялись в виде отдельных книжек новых, начинающих авторов, в большинстве своем так и остававшихся безвестными. Вторичность и подражательность его юношеских стихотворений, вероятно, очень скоро открылась и самому Жирмунскому: вовремя осознав опасность приобщения к сонму эпигонов символизма, он отошел от этого рода творческой деятельности и дальнейших усилий в направлении к тому, чтобы стать признанным поэтом, не предпринимал (стихов его, относящихся к 1910-м гг., нами в печати не обнаружено).