12 шедевров эротики - Гюстав Флобер

Утром в этот день Мадлена получила от г-жи Вальтер записку: «С большим трудом мне удалось освободиться, и я буду у вас. Но мой муж не сможет меня сопровождать».

Дю Руа подумал: «Я отлично сделал, что не был больше у нее. Теперь она успокоилась. Нужно действовать исподволь».

Однако он ожидал ее появления с легким беспокойством. Она вошла с очень спокойным, несколько холодным и высокомерным выражением лица. Он принял очень почтительный, очень робкий и очень покорный вид.

Г-жи Ларош-Матье и Рисолен явились в сопровождении своих мужей. Виконтесса де Персемюр рассказывала о высшем свете. Г-жа де Марель была восхитительна в оригинальном испанском туалете, желтом с черным, превосходно облегавшем ее тонкую талию, высокую грудь и полные руки и придававшем энергичное выражение ее маленькой птичьей головке.

Дю Руа сидел по правую руку от г-жи Вальтер и в продолжение всего обеда говорил только о серьезных вещах, с преувеличенной почтительностью. От времени до времени он посматривал на Клотильду. «Конечно, она красивее и свежее» — думал он. Потом его взгляд останавливался на жене, которую он тоже находил недурной, хотя и продолжал хранить против нее затаенное, упорное и злобное раздражение.

Но жена патрона возбуждала его трудностью победы и новизной, всегда так привлекающей мужчин.

Она рано собралась домой.

— Я вас провожу, — сказал он.

Она отказалась. Он настаивал:

— Почему вы не хотите? Вы меня жестоко оскорбляете. Не заставляйте меня думать, что вы меня еще не простили. Вы видите, как я спокоен.

Она ответила:

— Вам неудобно оставлять ваших гостей.

Он улыбнулся:

— Пустяки! Я отлучусь всего на двадцать минут. Никто и не заметит. Ваш отказ обидит меня до глубины души.

Она прошептала:

— Ну, хорошо, я согласна.

Но, как только они очутились в карете, он схватил ее руку и стал страстно целовать.

— Я люблю вас, люблю вас. Позвольте мне это сказать. Я не прикоснусь к вам. Я только хочу повторять вам, что люблю вас.

Она пробормотала:

— О… После того, что вы мне обещали… Это дурно, очень дурно…

Он притворился, что с трудом владеет собой, затем продолжал сдержанно:

— Вы видите, как я владею собою. И в то же время… Но позвольте мне, по крайней мере, вам сказать… Я люблю вас… Позвольте повторять вам это каждый день… Да, позвольте приходить к вам на пять минут и на коленях перед вами, у ваших ног, произносить эти три слова, глядя на ваше обожаемое лицо.

Не отнимая у него руки, она ответила, тяжело дыша:

— Нет, я не могу, я не хочу этого… Подумайте, что будут говорить, что подумает моя прислуга, мои дочери… Нет, нет, это невозможно.

Он продолжал:

— Я не могу больше жить, не видя вас. Пусть это будет у вас или где-нибудь в другом месте, но я должен вас видеть каждый день, хотя бы на минуту, я должен прикасаться к вашей руке, дышать одним воздухом с вами, любоваться очертаниями вашего тела, вашими прекрасными большими глазами, которые сводят меня с ума.

Она слушала, вся трепеща, эту банальную музыку любви и бормотала:

— Нет, нет, это невозможно. Замолчите!

Он говорил ей совсем тихо, на ухо, понимая, что эту простодушную женщину надо брать постепенно, что надо вынудить ее согласиться на свидание — сначала в том месте, где захочет она, а потом уже, где захочет он.

— Послушайте… Это необходимо… Я вас увижу… Я буду вас ждать у дверей вашего дома, как нищий… Если вы не выйдете, я подымусь к вам… Но я вас увижу… я вас увижу… завтра.

Она повторяла:

— Нет, нет, не приходите. Я вас не приму. Подумайте о моих дочерях.

— В таком случае, скажите, где я могу вас встретить… на улице… где хотите… в какое угодно время… мне все равно, лишь бы вас видеть… Я поклонюсь вам… я вам скажу: «Люблю» и уйду.

Она колебалась, окончательно растерявшись. И, так как экипаж подъезжал к ее дому, она быстро прошептала:

— Ну, хорошо, я буду завтра в половине четвертого у церкви Трините.

Затем, выйдя из экипажа, она крикнула кучеру:

— Отвезите господина Дю Руа домой.

Когда он вернулся, жена спросила его:

— Где это ты был?

Он тихо ответил:

— Я должен был отправить спешную телеграмму.

Г-жа де Марель подошла к нему:

— Вы меня проводите, Милый друг? Вы ведь знаете, что я езжу обедать так далеко только с этим условием…

Затем она прибавила, обращаясь к Мадлене:

— Ты не ревнуешь?

Г-жа Дю Руа ответила медленно:

— Не очень.

Гости расходились. У г-жи Ларош-Матье был вид провинциальной горничной. Дочь нотариуса, она вышла за Лароша, когда он был еще незаметным адвокатом. Г-жа Рисолен, пожилая жеманная особа, была похожа на бывшую акушерку, получившую образование в читальнях. Виконтесса де Персемюр смотрела на них свысока. Ее «белая лапка» с отвращением прикасалась к этим грубым рукам.

Клотильда, закутавшись в кружева, сказала Мадлене, прощаясь с нею у выхода:

— Твой обед удался превосходно. Скоро у тебя будет первый политический салон в Париже.

Как только она осталась вдвоем с Жоржем, она сжала его в своих объятиях.

— О, мой дорогой Милый друг, я люблю тебя с каждым днем все больше!

Экипаж, увозивший их, качался, как судно.

— В нашей комнате лучше, — сказала она.

Он ответил:

— О, да! — но мысли его были заняты г-жою Вальтер.

IV

Площадь Трините была почти безлюдна в этот день под палящим июльским солнцем. Париж изнывал от удушливой жары; казалось, что отяжелевший, раскаленный воздух навис над городом, — густой, жгучий воздух, которым было трудно дышать.

Перед церковью лениво били фонтаны. Они казались утомленными, изнемогающими и тоже ленивыми, а вода бассейна, где плавали листья и клочки бумаги, — зеленоватой, мутной и густой.

Собака, перегнувшая через каменную ограду, купалась в этой подозрительной влаге. Несколько человек, сидевших на скамейках в маленьком круглом садике, окружавшем вход в церковь, смотрели на животное с завистью.

Дю Руа вынул часы: было только три часа. Он пришел на полчаса раньше назначенного времени.

Он улыбался, думая об этом свидании. «Церковь служит ей во всех случаях жизни, — думал он. — Она утешает ее в том, что она вышла замуж за еврея, делает ее протестующей фигурой в политическом мире, служит местом любовных встреч. Вот что значит привычка обращаться с религией как с зонтиком. В случае хорошей погоды он заменяет трость, в случае, жары защищает от солнца, в дождливую погоду укрывает от дождя; а когда не выходишь из дому, стоит в передней. На свете сотни таких женщин, — сами они смеются над богом без всякого стеснения, но другим не позволяют его бранить и при случае пользуются им как посредником. Если их пригласить на свидание в гостиницу, они сочтут это за оскорбление, и в то же время им кажется совершенно естественным заниматься любовью у подножья алтаря».