Дети Эдгара По - Питер Страуб

Мария. Мария Сибилла.

Сибилла — это её второе имя, которое она унаследовала от матери.

И Сивилла закрыла глаза, и увидела всё, что прошло перед ними, в темноте упал конь, его всадник погиб в бою, а потом падало много коней, и много всадников погибало в бою, и шли дожди, и приходили казни, очищая землю.

С дороги, с дороги.

В Амстердаме всё было волнующе и экзотично. Там внутри неё вспыхнуло пламя; именно там она увидела животное, привезённое учёными путешественниками. Но они были любителями по сравнению с ней, по сравнению с её непреклонной серьёзностью. Пламя вспыхнуло в ней от того, что она видела в комнатах Амстердамского музея. Создания, летящие, как во сне. Создания, заключённые в футляры и в них летящие.

Есть существа, которых не видел никто. Существа, не включённые в классификации, не подсчитанные, не занесённые в журналы и регистрационные книги науки, существа, чья форма бросает вызов представлениям о логической структуре, чьи цвета словно принадлежат иным мирам, они самовозрождаются, чистые, бесконечные в своей сложности и многообразии, эти божественные наброски, выполненные ангелами и чудесным образом оживлённые, и они живут, свободные, никем не виденные, и она, она должна их увидеть.

Воздух студит лицо, холод пронзает тело.

Ночь нависает над ней, как будто сейчас раздавит. Как нависает над ней ночь.

Ночь нависает над ней и наводит на мысли о гибнущих океанах, об огромных массах воды, медленно испускающих дух, о жизни, заключённой в толще океана, там, внизу, в безмерных глубинах, и о всякой жизни, что продолжает жить, кормиться, совокупляться и умирать.

Воздух студит лицо. Холод пронзает тело. Она не в каюте. Она на палубе. В коконе чёрной саржи.

Корабль замедлил ход, почти остановился. Ветра нет, ни лёгкого, ни умеренного, ни свежего и сильного, ни слабого, ни кормового, ни попутного, ни противного.

Она твёрдо стоит на палубе, твёрдо стоит на ногах, она привыкла к качке и ходит по палубе прямо, спину держит ровно.

Матросы на неё не смотрят. Они верят, что если на неё поглядеть, случится несчастье. Они верят, что она ведьма — die Hexe, bezaubernde Fraiu[166].

Она женщина, путешествующая одна, под защитой капитана, и цель у неё одна — насекомые Суринама.

Скоро земля. Она чувствует её запах. Сладкий запах мешается в воздухе с запахом соли. Предчувствие прибытия. Первые лучи солнца. Тонкие и робкие. Медленное отступление темноты.

Суринам. Сур и нам. Владения королевства Нидерланды на северо-восточном берегу Южной Америки. 55 144 квадратных миль. Столица Парамарибо.

Парамарибо. Восхитительное слово. Сладкое, как сахарный тростник, что растёт там, сладкое и дикое.

Птицы летят к солнцу. Их крылья в огне, как крылья Святого Духа. Языки пламени на глазах у всего света.

Она просыпается, ловя ртом воздух, насквозь мокрая от пота; потные волосы прилипли к голове. Она стягивает с себя покрывало, садится под окружающей кровать сеткой, — это москитная сетка — приближает к ней лицо, и ей кажется, будто это паутина. Она вскидывает руки, вспоминает, где она, что это такое, в темноте нашаривает шов и раздвигает сетку. Находит на тумбочке свечу и зажигает её. При желтоватом свете подходит к окну и стоит, глядя в ночь, снова в ночь, где в небе острый оранжевый месяц.

Она в спальне своих покоев в Суримомбо? Суримомбо — это гостевой дом на плантации, который принадлежит старой деве Эстер Габей. С ней живут ещё трое: Франсина Ивенес, вдова, которая обосновалась в Суримомбо несколько лет назад после смерти мужа; доктор Петер Кольб, у которого практика в посёлке; и Мэтью ван дер Лее, молодой поселенец, который приехал, чтобы разбогатеть на торговле сахаром.

Суримомбо. Это хор рабов. Бег до смерти. Суримомбо. Суримомбо. Муссонные дожди, вода несётся вниз по руслу Паримы, сказочной реки, что текла через Парадиз. Это место, которое было Эдемом, когда Господь изгнал оттуда Адама. А Еве, хочешь не хочешь, пришлось пойти за ним. А вот и течение Паримы, вот как Мария Сибиллы смотрится в каноэ, в каноэ она кажется большой, спина у неё прямая, она — великанша, несущая своих насекомых.

А от реки беспокойство, из глуби сине-зелёной чаши кипящей Пены,

Суринам — это одни реки: Никерие; Сарамакка; Коппенаме и Суринам; Коммевейне и Маровейне; Пара; Коттика; Марони; Тапанахони,

а между ними сплошь поля сахарного тростника, и стебли ломаются так, что сладкая сочная мякоть каплет наружу, маня впиться зубами, высосать её,

невозможно не впиться, не высосать эту густую сладость.

Солнечные блики время от времени ложатся на замершую в защитной позе куколку; тихая, тихая, бездыханная, она не шевельнётся сама и не вызовет шевеления вокруг. Похожая на помёт ары, или на кусочек дерева, или на сломанный прутик, куколка ждёт, когда придёт время вылупляться.

Сухой сезон на исходе, и несколько раз в день ей приходится ждать, когда можно будет пойти дальше. Приходится находить укрытие и ждать, когда кончится дождь.

Джунгли открыты для неё, и она подстраивается под ритм их жизни, их неявное и постоянное движение.

Нечто, похожее на сороконожку или змею, свернувшуюся на ветке, оказывается самой веткой, её изгибом, утолщением коры, наростом-постояльцем, создавшим здесь свой анклав. Тем временем существо, которое она ищет, здесь, на расстоянии вытянутой руки, смотрит на неё.

С ней Марта, её рабыня-индианка, которая почти совсем не рабыня, хотя плата за проживание в Суримомбо включает услуги одной из дюжины тамошних рабынь. Марта знает названия деревьев, листьев и ветвей, личинок, кормящихся на них, мотыльков, в которых они превращаются. Она знает лягушек, пауков, змей, птиц, колибри, пьющих нектар с цветов, бутоны, плоды, ара, кричащих в ветвях, крылатых и великолепных, цветом похожих на колышущиеся флаги, флаги родины, приветствия тем, кто возвращается домой.

Дома, в Амстердаме, у неё есть подруга, женщина, вырастившая огромный ананас. Откуда только не приезжали люди, чтобы взглянуть на него, а господин Каспар Коммелин[167] даже написал о нём статью для своего научного журнала. Мария Сибилла пишет Каспару Коммелину и другим натуралистам Амстердама, участникам научного обмена.

Господа, сегодня, 21 января 1700 года, я имела удовольствие наблюдать метаморфоз гусеницы, золотой с чёрными полосами, которую я нашла вскоре по прибытии сюда; я стала свидетелем того, как месяцы спустя она превратилась в бабочку.