"Сатурн" почти не виден - Василий Ардаматский

— И все же мы им отомстим за все. И за Леньку Болотникова, и за Клаву, — сказал Марков.

— Я уж про все это, товарищ подполковник, столько всякого передумал, что прямо голова вспухла, — со вздохом улыбнулся Будницкий. — Вы ведь это просто так сказали, думали, как душу мне облегчить. Спасибо. — Он встал, взял со стола кепку, кинул ее на голову. — Ладно. Надо идти.

Они попрощались за руку, но Марков не выдержал, притянул Будницкого к себе, обнял, и они трижды накрест поцеловались.

— Спасибо вам, Будницкий, за все, — сказал Марков, прижимая его к себе. — За все, за все. Кончим войну, вы пойдете учиться обязательно, а потом хорошо поработаете для Родины. Как работали здесь. До встречи, дорогой. Я вас разыщу, где бы вы ни оказались.

Будницкий молчал. И только уже уходя, у самой двери, обернулся и, показывая на сочащиеся сыростью стены подвала, сказал:

— Прикажите, чтобы вам сюда песку сухого натаскали. Валиком его насыпать вдоль стен, он будет влагу отсасывать… — И ушел.

На другой день Марков узнал о том, что Рудин и, очевидно, Щукин вывезены из города с эвакуированным «Сатурном». Было непонятно, почему они не бежали. Зная Рудина, он мог объяснить это только тем, что, наверно, ему все же удалось зацепиться за группу «Два икс» и он решил довести дело до конца.

Была неизвестна и судьба Кравцова. Марков склонялся к худшему варианту — что его или раскрыли, или арестовали вслепую и в панике отступления не стали с ним возиться…

Только Бабакин продолжал сидеть в своем ларьке. За сутки три раза Галя Громова вызывала его на радиосвязь, но ответ был один: «Никто не приходил…»

Меж тем советское наступление стремительно развивалось. Наши танковые клинья, проломив фронт, разрезали на куски гитлеровскую группировку «Центр», вышли в ее тылы, вывели за собой моторизованную пехоту и на громадной территории образовали тот знаменитый слоеный пирог, когда бои велись в самых неожиданных направлениях, и только общее перемещение фронта было неуклонным — на запад. Потерявшие управление вражеские дивизии несли большие потери, гитлеровцы тысячами сдавались в плен, быстро комплектуясь в ту семидесятитысячную колонну, которая под конвоем автоматчиков спустя немного времени прошла по Садовому кольцу торжествующей Москвы.

По ночам, выходя из подвала, Марков уже слышал отдаленный рокот приближавшегося к городу фронта. Вчера даже были видны его похожие на бледные зарницы огненные всполохи.

Утром Марков, как всегда, прежде всего прошел в уголок Гали.

— Что-нибудь от Бабакина есть?

— Нового ничего. — Она протянула ему бланк радиограммы. — От Старкова.

«По имеющимся у нас данным, «Сатурн» в течение нескольких дней находился в Минске. Там он попал под нашу активную бомбежку, понес значительные потери в людях, возможно, пострадал архив, на месте его стоянки обнаружены остовы сгоревших автомашин. Находились ли там Рудин и Щукин? Вчера то, что осталось от «Сатурна», эвакуировано из Минска дальше на запад, в направлении Барановичей. За ними следует наш человек, но он не располагает пока возможностью проникнуть в колонну «Сатурна». Получить от него исчерпывающие сведения о наших людях не можем. Прояснилась ли ситуация с Кравцовым? Полагаю, что вам надо постепенно выходить из игры. Посоветуйтесь об этом с товарищем Алексеем. Наше дело сделано. Сообщите ваши соображения. Привет. Старков».

Марков прочитал радиограмму быстро, привычно улавливая прежде всего то, что ему важно немедленно для дела. Потом он еще раз начал читать и будто заново увидел и только сейчас понял слова «наше дело сделано». Он и сам знал, что операция подходит к концу, но, находясь все последнее время в большой тревоге за судьбу своих пропавших людей, и мысли не мог допустить, что он может уйти с поста.

— Неужели их считают погибшими? — тихо спросила Галя.

Марков посмотрел на девушку. Ее глаза были сейчас точно такими, как на Колином рисунке.

— Не надо, Галя… — сказал он и, взяв журнал радиосвязи, быстро написал в нем ответную радиограмму Старкову.

«Вашу последнюю радиограмму принял к руководству, но остаюсь на месте до окончательного выяснения судьбы своих сотрудников. Марков».

Галя прочитала и посмотрела на Маркова повеселевшими глазами.

— Вы забыли написать «Привет».

— Передай и привет… — буркнул он и несколько поспешно отошел к своему столу.

С той страшной ночи, когда погиб Коля и произошел их разговор, Марков уже не мог относиться к Гале, как раньше. И вообще трагические события последнего времени — заставили его признаться себе, что он до сих пор не знал до конца своих подчиненных, не умел с достаточной ясностью увидеть в каждом из них человека во всей его особой сложности. Вот и сейчас он думал об этом. Вспомнился ему Добрынин. Разве знал он, что на душе у этого парня? Когда подбирали сотрудников, Добрынин понравился всем своей какой-то задумчивой сдержанностью. Начальник отдела, где раньше работал Добрынин, так и сказал о нем: «Думающий парень». Ну а анкета у него была просто эталон чистоты. А вот теперь, пожалуй, ясно, что та задумчивая сдержанность Добрынина таила в себе что-то другое: может быть, нерешительность, а может, у парня просто не было данных для того, чтобы уметь самостоятельно действовать в сложной обстановке, и он сам это чувствовал, не решаясь, однако, в этом признаться. Упрекать его теперь нельзя. Он сделал все, что смог. А вот себя Марков упрекал. Он вспомнил, как однажды, вскоре после прибытия на остров в Лиговинских болотах, он работал с Добрыниным над планом действий резервной точки в деревне. Добрынин снова начал иронизировать над своей, как он выразился, сидячей судьбой, и Марков, разозлясь, спросил: «Вы что, хотите, чтобы я послал вас вместо Рудина?» Добрынин, подумав немного, ответил: «Нет, это я не потяну…» Вспоминая теперь этот разговор, Марков думал: «Задай я такой вопрос Кравцову или Бабакину, они наверняка ответили бы: «Да, хочу». А Добрынин сразу открыто сознался: «Не могу». Тогда это показалось Маркову излишней скромностью, а теперь выглядело совсем иначе. Значит, нужно было тогда продолжать разговор и выяснить, откуда у парня такая, если так можно выразиться, решительная нерешимость на трудное дело. Еще. Будницкий слыл у него смелым парнем, хорошим командиром, умельцем на все руки… И только сегодня он увидел Будницкого другого, думающего, страдающего…

«Этот урок мне на всю жизнь, — думал Марков. — Мы ведь вообще о своих чисто человеческих отношениях с подчиненными думаем мало. Более того, мы часто умышленно избегаем сближения с ними, считаем это излишним и даже вредным для дела. Как я встревожился тогда, после ночного разговора с Галей: не потерял ли я в ее глазах какую-то часть своего командирского авторитета, не помешает ли делу это новое, что вдруг вошло в наши отношения? До того дошло, что утром избегал ее взгляда, пока не увидел, сердцем не почувствовал, что девушка уважает меня теперь больше, а главное — искренней… Нет-нет, разведчик обязан быть тонким психологом не только в отношении противника, но и своих же товарищей, рядом с которыми он ведет свою исполненную риска работу…»