Сталин и заговор генералов - Минаков Сергей Тимофеевич

Думается, однако, что объединение всех перечисленных выше «генералов» в «группу Тухачевского» возможно лишь с большими оговорками. Напомню свидетельство Г.Иссерсона, достаточно хорошо знавшего Тухачевского и имевшего возможность наблюдать его с 1923 г.: «Тухачевский не имел никакого своего окружения и не группировал вокруг себя так называемых «любимчиков»... Тухачевский не имел среды, на которую мог бы оцираться...»1276 1277. Судя по всему, М.Тухачевский, как и другие реальные «военные вожди», уже в значительной мере утратил свою подлинную «меритариость». Он также превратился в «номенклатурную» фигуру. Во всяком случае, в официальной пропаганде. Номенклатурное положение Тухачевского и его покорность власти красноречиво передал в своих впечатлениях А.Бармин, после долгого перерыва, вернувшись из-за границы, посетивший его в 1934 г. «Моя первая встреча с Тухачевским после долгой разлуки прочно осталась в моей памяти, — вспоминал А.Бармин. — Маршал вышел из-за стола мне навстречу с непринужденной вежливостью, с какой он всегда обращался с младшими. Он пополнел, виски его были тронуты сединой. Но лицо его было по-прежнему молодым и ожиатенным. Он был так же уверен в себе, так же внимателен к собеседнику. Во время беседы зазвонил телефон. Маршал спокойно взал трубку, но вдруг неожиданно вскочил на ноги и заговорил совсем другим голосом: «Доброе утро, Климентий Ефремович... Так точно, как вы скажете, Климентий Ефремович... Будет выполнено, Климентий Ефремович...» Так он говорил с Ворошиловым. Этот случай произвел на меня тяжелое впечатление. Глядя, как этот замечательный военачальник получает и реагирует на приказы, я стал понимать, почему на то, чтобы дать ответ на мой вопрос, требуется несколько дней. Даже Тухачевский уже не мог принимать решения, он просто выполнял приказы... В ходе последующих контактов с ним я сделал вывод, что его воля была сломлена; в огромной бюрократической машине он стал простым винтиком. Из лидера он превратился в простого служащего»1278.

Нравственное самочувствие Тухачевского в 1935—1936 гг. весьма красноречиво обозначилось в одном эпизоде, о котором вспоминала Г.Серебрякова. По ее свидетельству, «как-то зимним вечером зайдя к нам, он встретил нескольких критиков, поэтов и литераторов. Прозвучали стихи Маяковского и Багрицкого, нравившиеся Михаилу Николаевичу. Выслушав их, он начал декламировать сам, низким, хорошо поставленным голосом:

«Рожденные в года глухие Пути не помнят своего.

Мы, дети страшных лет России,

Забыть не в силах ничего.

Испепеляющие годы:

Безумье ль в вас, надежды ль весть?

От дней войны, от дней свободы Кровавый отсвет в лицах есть.

Есть немота — то гул набата

Заставил заградить уста. ,

В сердцах, восторженных когда-то,

Есть роковая пустота.

И пусть над нашим смертным ложем Взовьется с криком воронье.

Те, кто достойней, Боже, Боже,

Да узрят Царствие Твое».

Даже учитывая бросавшееся в глаза, особенно в эти годы, некоторое позерство Тухачевского, принимая во внимание свойства его личности (о них в соответствующем разделе было сказано достаточно), трудно усомниться в том, что эти строчки в его устах являлись скрытым выражением его личных настроений.

В силу личностных свойств Тухачевский не «группировал» вокруг себя людей, не инициировал «группировок» и «организаций», однако как весьма авторитетная военно-политическая, как правило, оппозиционная, альтернативная Ворошилову, фигура, привлекал к себе всех реально или мнимо «обиженных», «ущемленных» по службе или не согласных с официальным курсом военного строительства. В частности, как вспоминал сам Тухачевский, «в августе того же года (1932) я поехал в отпуск на Кавказ. На станции Беслан меня встретил командарм ККА Смолин. Он жаловался на плохое отношение к нему наркома. В дальнейших наших разговорах выяснилось несогласие Смолина с генеральной линией партии». Его начальник штаба «Алафу-зо охотно участвовал в разговоре, еще более сгущал краски»1.

Впрочем, справедливости ради следует заметить, что Тухачевский порой сам провоцировал привлечение к себе недовольных и «обиженных». Однажды в 1936 г. комдив Д.Шмидт, поругавшийся с Ворошиловым, столкнулся в коридоре наркомата с Тухачевским. «Что, Митя, не любит вас нарком? — спросил его маршал. — Не горюйте, он и меня не терпит»1279 1280. Поэтому, скажем, отношение П.Дыбенко, включенного Н.Кузьминым в «группу», к М.Тухачевскому было крайне неровным: от восхищения до озлобленности и зависти. В 1931 г. в одном письме из Берлина (где он учился на курсах Генштаба) Ворошилову он жаловался, утверждая, что «Уборевич и Тухачевский травят его, называют консерватором и призывают бороться против таких, хотя сами до революции имели возможность учиться, владеть иностранными языками, ездят в заграничные командиров ки, изучают опыт и иностранную литературу, а он был лишен таких возможностей»1281. А в 1936 г. И.Кутяков упрекал Дыбенко за то, что тот «восхваляет Тухачевского и Уборевича, влюблен в эту сволочь»1282. Конечно же, Дыбенко вряд ли безусловно принадлежал к «группе Тухачевского».

Хроническая неприязнь по-прежнему оставалась между Тухачевским, с одной стороны, и Егоровым, Буденным — с другой. Она обусловлена была возникшими еще в 1920 г. соперни-

-■-■-С. МИНАКОВ___________________________

I г

чеством и роковыми событиями Советско-польской войны. Не столь ярко выраженной, но устойчивой, особенно после острого конфликта по проблеме модернизации армии, была несовместимость Тухачевского и Шапошникова, который, следует отметить, не был определенно инкорпорирован в какую-либо «генеральскую группировку».

Даже И.Якира и И.Уборевича нельзя безоговорочно объединять с М.Тухачевским в одну «группу». Я бы сказал, что в 30-е гг. более или менее устойчивой «группы Тухачевского» внутри военной элиты фактически не было. Относительно устойчивая «группировка Тухачевского», так называемые «бонапартисты», была разгромлена в ] 930 г. После этого, в 30-е годы, Тухачевский в военно-политическом и внутрикорпоративном иоле, скорее, может быть определен как «аристократ-одиночка».

Не буду останавливать внимание на «группе Егорова — Буденного —.Дыбенко», сложившейся еще к 1926 г. Она оставалась как внутрикорпоративная «генеральская группировка» и в 30-е годы. Подробнее о ее персональном составе было сказано выше.

Вполне определенно можно выделить внутри «новой» военной элиты «группу Якира — Гамарника». Она сформировалась на основе преимущественно военно-земляческих отношений и включала в основном соратников Якира, ветеранов 45-й стрелковой дивизии, прославившейся своим знаменитым рейдом в 1919 г. Кроме Якира и Гамарника, в нее входили их близкие друзья: И.Дубовой, И.Гарькавый, П.Княгницкнй, С.Туровский, В.Бутырский. Тяготели к этой группировке и «червоиноказачьи командиры» вместе с В.Примаковым. Близок к ней был и Г.Котовский со своими «котовцами». Особенностью этой группировки было то, что в ней наряду с «генералами» было много «комиссаров»: Я.Лившиц, Л.Картвелишвили, И.Акулов, Ф.Левензон, Н.Голубенко, Н.Орлов. Сказывалось, видимо, «комиссарское» прошлое самого Якира.

В номенклатуру военной элиты Якир вошел лишь в 1924 г. и до конца 20-х гг. не играл в ней ведущей роли. В 20-е гг. да и позже его репутация «генерала» в советской военной элите и за рубежом была своеобразной. Лучше других знавший «революционных генералов» Гражданской войны, Л.Троцкий так характеризовал И.Якира: «Уже на первых шагах он обнаружил вообра-

жение и находчивость стратега: старые офицеры не раз поглядывали на тщедушного комиссара, когда он спичкой тыкал в карту. Свою преданность революции и партии Якир имел случай доказать с гораздо большей непосредственностью, чем Тухачевский. После окончания Гражданской войны он серьезно учился. Авторитет, которым он пользовался, был велик и заслужен»1. «Генералы», военные профессионалы, давали ему более сдержанные характеристики.