Царская чаша. Книга I - Феликс Лиевский

кроме той же Марьи Нерыцкой, подметив нечто затаённое в повадке матери, княжна не отступила:

– Однако же, матушка, Юрий, да и Вася, оба тоже будто бы неприязнь какую имеют к… – тут она запнулась, краскою залившись, до того трудно оказалось произнести впервые имя её наречённого, – Фёдору Алексеичу… Отчего бы такое?

– Ах, ну то дело понятное, Варенька – несподручно им, видно, кровь княжескую нашу Рюриковичей другою разбавлять. Одно ведь дело, когда князь за себя боярышню берёт, вот как Василий Андреич – меня. Сам государь наш сестру Анастасию взял, и не глядел никак, что не ровня. А коли наоборот – дело совсем другое! Да уж такие нынче времена… – она умолкла, боясь сказать чего лишнего. – Строптивцы, гордецы же оба! Иной раз и мне, матери, слова поперёк себя молвить не велят. Отца вон одного и боятся, сама знаешь.

– А Маша наоборот сказывает, мол, пустое всё об них болтают, от зависти более, что поднялись Басмановы, в чести теперь такой, что иным родам высоким не снилась…

Княгиня даже замахала на неё руками:

– Что это ещё за речи такие!!! Право же, через чур умна княжна, в дела мужеские рассуждать влезает! Чего ещё наговорила тебе, сознавайся?

Про себя же не могла она не признать, уже из жизни увидя достаточно, как зависть людей порой поедает, точно война. Потому вопрошение получилось не строгое совсем, испуганное, скорее.

– Да ничего такого больше, матушка… – немного будто растерявшись, опуская смирно глаза, отвечала Варенька, а сама снова пуще прежнего зарделась, и укрыть сие от матушкиного взора не было возможности. Она и не стала, продолжила: – Сказывает, что он… собою хорош уж очень, глаз отвесть невозможно, что краса его какая-то особенная, не от мира сего, что ли, оттого ещё на него злятся и нарочно наговаривают! – выпаливши этакое, княжна сжала пылающие щёки прохладными ладонями и даже глаза закрыла, полагая, что мать сейчас изругает её нешутейно, как если бы слыхала всамделишние её мысли. Но княгиня неожиданно с облегчением улыбнулась:

– Ах, вон оно как, значит. И хотела б я не согласиться, да не могу – что правда, то правда. Ой, не хлебнуть бы лиха тебе, доченька, с этаким-то красавцем в мужьях! Ещё и об том сердце болит, кроме прочего… После поговорим особо. Однако, поздно уже, а завтра дел опять невпроворот. Я ж звала тебя сказать, что смотрины у нас в эту пятницу. Анна Даниловна обещалась быть завтра, тебя всему научит, всё, что надо, растолкует. Она лучше меня такое ведает. А я, Варенька, сама на смотринах еле жива была! Так что и не помню толком ничего. И перемерить наряды надо будет, приладить как следует, чтоб у нас без запиночки прошло. Чтоб была ты у нас краше всех на свете!

Помолчали.

Помолились вместе перед Богородицей Казанской, к коей княжна Варвара обращалась теперь с новой для себя истовостью, как бы к особой заступнице в скором бытие без матушки рядом. Ведь переедет икона с нею в дом мужа. Богородица смотрела, склонив голову к ласковому младенцу своему, куда-то задумчиво, без благостности елейной, но и без излишней скорби, и от этого делалось теплее и мирнее внутри. И в самом деле верилось, что житие всех и каждого предопределено Всевышним, и так тому быть, значит… Так же и матушка, едва слёзы удерживая, говорила недавно, держа образ этот на рушнике над её поникшей головой, благословляя к жизни новой, третьего дня тому, как только сваты вторично наведались и согласие отдать им невесту получили, и от ворот отъехали.

Ещё и батюшка кратко сказал, что век бы не выдал радость свою ненаглядную из дома никуда, да закон людской и Божеский велит отпустить от себя дочь. Что судьба быть ей в свой черёд хозяйкою в дому другом и своих чад нянчить и воспитывать… Тут она не сдержалась, разрыдалась, и так, в слезах вся, к образу приложилась троекратно, а подружки под руки её подняли, и, точно больную тяжко, отвели в светлицу. А по всему терему и двору носились Федя с Иваном284 и каждому встречному кричали: «Варю просватали! Варю просватали!». Насилу их нянька угомонила, снабдив Федю легонько подзатыльником. Василий, почитая себя уже молодцем взрослым, вёл себя сдержанно.

А в тот же поздний-поздний вечер, в московском доме воеводы Басманова, при всём родственном и дружеском собрании, стоя на коленях, целовал образ Спаса Вседержителя Федька. И мягкий голос матери и твёрдый – отца рекли над ним, что ныне жизнь его меняется необратимо. Федька не думал плакать, разумеется, но что-то в нём дрогнуло.

– Поздно уж. Так что ступай теперь да усни поскорее, а думы всякие из головы выкинь – мудренее утро вечера, – и она поцеловала дочь в лоб, перекрестив на сон грядущий. – Храни нас Господь.

– Легко сказать – выкини! – шёпотом сетовала в темноте спальни княжна, ища утешения у многомудрой подруги, что уложили со всем удобством тут же на просторной лавке. – Как подумаю, что рассматривать меня чужие станут да расценивать, дурно делается. Что, если оробею вконец, шагу ступить не смогу, слово молвить, а скажут – дурочка княжна-то, недотёпа колченогая!

– Да полно тебе, Варвара! Тебя ж не петь-плясать там заставят. Всё, почитай, за тебя делаться будет. Да и тебе ль робеть?! Такую красавицу-умницу поискать ещё по Москве! И не Христа ради тебя берут, чай, чтоб этак трястись и тушеваться. Княжеская ты дочерь или нет?!

– Вот умеешь ты успокоить, Мария. Матушка твердит, правда, что тощевата я. Всё пирожки сдобные подсовывает, – княжна огладила себя по стану, обозначив под широкой рубашкой плавные изгибы.

– Они все такие! Вечно им мерещится, что мы захворали, раз не жуём постоянно. Хороша ты, и не сомневайся! И всего у тебя в меру, как надо.

– Чего б я без тебя делала!.. А вдруг свекровь скверная окажется? Какова она, знать бы наперёд…

– Да какова бы не была, а тебя, Варя, никто им в обиду не даст, если что. Уж мне поверь! А потому, наперёд тебе наказываю, ни минуточки не терпи в дому том никакого притеснения, жалуйся тотчас же мне, а уж я… – голос княжны Марьи угрожающе-коварно понизился, – уж я постараюсь до матушки твоей с батюшкой сие донесть!

В порыве благодарности княжна спрыгнула с постели, подбежала к подруге и обняла её.

– Будь мне на свадьбе подружкою, Машенька! Мне с тобою так хорошо, что и не страшно уж почти…

Сжав ответно её руки, та вздохнула задумчиво:

– Доживём до свадьбы-то сперва давай. А я – с радостью! Спасибо тебе за сердечное мне доверие! Ещё бы у Анны Романовны дозволение получить.

– Получим! Это я у