Земля обетованная. Последняя остановка. Последний акт (сборник) - Эрих Мария Ремарк

Веннер. А что он делает?

Вюст. Бродит по бункеру. Присаживается ко всем и каждому. Не может быть один. Никто больше не обращает на него внимания.

Гюнше, Борман, Шофер Кемпка.

Гюнше. Врач говорит, двухсот литров достаточно, чтобы полностью сжечь оба тела. Приготовьте двести литров в канистрах.

Кемпка. Это будет трудно. Я думаю, у нас здесь всего литров сто пятьдесят.

Борман. Этого недостаточно, постарайтесь достать двести.

Ночь. Гитлер спит. Темно, вдруг – крик:

– Нет! Нет! – Хрип. Стоны. – Это не я! Это не я! Рем! Уйди! Нет! – Снова хрип. – Я был прав! Предатели… Я не… не… Я был вынужден… Штрассер… Нет… (Визжит.) Прочь, прочь… Я был вынужден…

Слышно, как он в темноте кричит, падает, потом наконец загорается свет. Гитлер, в ночной сорочке с красными кантиками, мокрый от пота, уставился в пустоту, что-то бормочет…

Врач заглядывает в спальню:

– Мой фюрер… Вам помочь?

Гитлер:

– Нет… нет… – Когда врач хочет погасить свет, Гитлер кричит: – Пусть горит.

Кемпка, Франц.

Франц. Ну хорошо, отдам тебе свой бензин. Берег для свадебного путешествия.

Кемпка кивает.

Кемпка, Борман.

Кемпка. Сто восемьдесят пять литров, господин рейхсляйтер. Больше найти не удалось. Так что пятнадцати литров не хватает.

Борман. Странно – он владел почти всем миром, а теперь невозможно найти для него двести литров бензина.

Кемпка. А где его сожгут?

Борман. Наверху, в саду рейхсканцелярии.

Кемпка. Когда?

Борман пожимает плечами[88].

Кребс, Бургдорф. Входит Вюст с сообщением, что русские всего в двухстах метрах от бункера.

Кребс. А бои еще идут?

Вюст. Так точно, господин генерал. Фольксштурм, гитлерюгенд и армия еще дерутся за каждый камень.

Кребс (немного пьян). Собственно, этого уже и не нужно, правда?.. Если учесть, что война уже давно проиграна.

Бургдорф (тоже пьян). Это героический дух германской тра… традиции. (Смотрит на Вюста.) А вы тот самый сентиментальный гауптман, верно? Конечно! Нежная душа!

Вюст. Если вы называете каплю разума и человечности сентиментальностью, то да, я сентиментален. Но вообще я провел четыре года на фронте, был четыре раза ранен и заслужил свои награды в бою, а не в штаб-квартире в тылу.

Кребс. Гауптман, вы с ума сошли? Что это значит?

Бургдорф. Оставьте его, Кребс. Очень инт… интересно, что творится в некоторых головах. Этот господин уже критиковал фюрера. (Вюсту.) А вы не думаете, что война проиграна?

Вюст. Так думает фюрер. Иначе он не стал бы кончать жизнь самоубийством!

Бургдорф. Я хотел сказать, что война уже давно проиграна.

Вюст. Так точно, война проиграна уже давно. И любой военачальник, понявший, что война проиграна, должен ее закончить, иначе…

Бургдорф. Иначе что?

Кребс (очнулся от своего отупения). Гауптман, замолчите! И отправляйтесь назад в…

Бургдорф. Иначе что?

Вюст (медленно). Иначе это уже не война, а бессмысленное убийство. И всякий, кто ее поддерживает, поддерживает бессмысленное уничтожение людей.

Сцена происходит под вспышки и грохот взрывов, иногда наступает неожиданная тишина, потом снова грохот, так что оба вынуждены кричать.

Бургдорф. Все не так просто, гауптман! Можно еще бороться за лучшие условия заключения мира.

Вюст. Лучшие условия получают в тот момент, когда понимают, что война проиграна. Не потом, когда она становится все безнадежнее. Как вы можете сегодня ожидать лучших условий, чем год тому назад?

Бургдорф (пристально смотрит на Вюста). А честь? О том, что можно бороться за свою честь, вы, кажется, и не думаете?

Вюст. Честь! Где тут честь? Разве честь в том, чтобы приказывать бессмысленно убивать тысячи людей? Такая честь – ложь. Я знаю, что такое честь.

Бургдорф. Любопытно было бы узнать…

Вюст. Честь – это мужество и ответственность, господин генерал!

Бургдорф. Это у нас есть.

Вюст. Вот как? И вы берете на себя ответственность за то, что бессмысленно утопили тысячи немцев?

Бургдорф. Это был приказ фюрера.

Вюст. А тот, кто привел его в исполнение, не несет ответственности?

Бургдорф. Он выполняет приказ и не несет за него ответственности.

Вюст. И сохраняет при этом свою честь? Честь солдата, человека и гражданина?

Бургдорф. Да.

Вюст. Даже если он убивает невиновных, нарушает законы, ведет себя бесчеловечно и совершает преступления? Раз он делает все это по приказу, так он и не теряет чести?

Бургдорф. Это трагично для вас и по-человечески тяжело, но он исполняет приказ и не роняет своей чести.

Вюст. Вот что для вас значит властвовать? Подчиняться при всех условиях?

Бургдорф. Подчиняться, чтобы потом начать приказывать.

Вюст. Чтобы потом начать приказывать то же самое?

Бургдорф молчит и пристально смотрит на Вюста.

Кребс растерянно сидит с бокалом в руке, не успевая вставить ни слова в быстрый диалог.

Вюст. Честь, господин генерал, – это мужество и ответственность, а не умение спрятаться за чужим приказом.

Грохот взрывов как аккомпанемент этого разговора.

Бургдорф. Вы забываете, что мы приносили присягу. (Пристально смотрит на Вюста. Вюст коснулся вопросов, о которых Бургдорф часто размышлял, вот почему он чувствует себя оскорбленным и совсем не думает о своем чине.)

Вюст. А кому вы приносили присягу? Фюреру или Родине?

Бургдорф. Фюреру – а тем самым и Родине.

Вюст (все возбужденнее. Все, что ему пришлось раньше молча сносить, вырывается наружу). А если фюрер довел Родину до беды?

Бургдорф. Присяга есть присяга.

Вюст. Тогда вы – слуга фюрера и предатель Родины.

Бургдорф. Наглец, что вы себе позволяете, это вы – предатель! Вы знаете, чем вы рискуете?

Вюст. Так точно, господин генерал. Тем, чем вы никогда не рисковали. Вы и многие другие. Я рискую жизнью. Ею рискует любой фронтовик. Но чем выше люди поднимаются, тем меньше они рискуют. Знаете, что скрывается за словами «присяга есть присяга»? Трусость! Страх за свою жизнь. А поэтому надо истощить, утопить, задушить еще тысячи и тысячи честных, порядочных людей.

Бургдорф долго смотрит на Вюста.

Вюст (он очень бледен). Можете позвать постовых эсэсовцев, господин генерал.

Бургдорф. Я не позову СС. (Смотрит на Вюста. Начинает очень тихо.) Трусость, бесчестность – как просто все это говорить! Да что вы знаете о преданности, верности, подчинении… вы… вы… бунтарь… Но есть одно, чего нельзя допустить! Нельзя, чтобы верность умерла, а такие предатели, как вы, оставались в живых! Нам не нужна помощь СС. Нам не нужен трибунал! Наверху люди болтаются на деревьях за гораздо меньшие провинности. Вам с вашими идеями не улизнуть. Я позабочусь об этом! (Вырывает револьвер, стреляет в Вюста.)