Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Закат - Вера Камша

Матильда торопливо прижала струны к горячей древесине, успокаивая, будто лошадей. Вспомнила! И опоздала. Ворона и Валме уже не было, только на ставшей пустой стене таяла грубо намалеванная кляча, на которой сидели двое. Ни пестрых деревьев, ни убийств, только исчезающие бесформенные пятна и алая ройя. Живой кровавый мазок средь бесцветной мути… Разбитая в кровь рука!

– …вца заблудшая! Вот ведь неразумная!

«…вот ведь неразумная…» «вот ведь… фокэа!» «Слышите, фокэа? Они идут. Я уйду – они станут видеть; вы скажете – они запомнят. Только не ждите, не слушайте, не отвечайте, пока не скажете все…»

– Маршал Алва! – заорала Матильда. – Рокэ! Зверю цена жизнь, а смерть – цена зову… И еще… Нельзя расплескать колодцы!!! Слышишь?!!

Алое пятнышко не отвечало и не бледнело, а к нему подбирался седоголовый багряный столб. Чтобы заслонить, высушить, выпить…

– Колодцы, – просила алатка, – нельзя… Колодцы…

Багряное затянуло алое и стало серым. Никаким. Пустым. Все ушли, и всё ушло.

– Что такое, овца ты заблудшая? Какие колодцы?

– Это все из-за тебя! – Кулаки с ненавистью замолотили по здоровенной черной туше. – Если б ты меня не уволок… жениться… я бы помнила! Помнила и сказала… Вовремя!..

– Всему свое время! Время помнить и время забывать… Время спать и время бодрствовать. Испей.

– Хряк ты эдакий!

– Пей, чудо ты мое непотребное…

Матильда хлебнула. Это была тюрегвизе! Перец с порохом и память, вот только их сейчас и не хватало… Из глаз хлынули слезы. Сами и много. Сперва слезы, за ними – слова. Великолепную Матильду куда-то вели, волокли, тащили, а она говорила и говорила – ругалась, вспоминала, жаловалась, объясняла, богохульствовала… Отец, Ферек, Анэсти, Адриан, Эрнани с Идой, шад, Робер, Альдо, Удо, Лаци, Левий, даже Бочка с Мупой, даже кладбищенский лев – все они возвращались, чтобы уйти, кто в свою смерть, кто – в свою жизнь… Из ее – в свою! Злоба, обиды, потери осыпáлись, как рыбье дерево: были гадкие рисунки – стали пятна. Были пятна – стали цветы. Розы и колокольчики вновь взлетали к потолку и вновь ложились к ногам сине-красной, пахнущей летом надеждой. Сквозняк растрепал догорающие свечи, гитарной струной тенькнула, просыпаясь, птица… А потом ее высочество обнаружила, что лежит в собственной спальне, уткнувшись лицом в подушки, и на ней ничего нет, а вот в ней, наоборот, кто-то есть. И пропади оно пропадом, это одиночество!

– Тучные пажити вопиют о добром пахаре. – Бонифаций погладил щеку супруги, встал и распахнул окно. Матильда тоже вылезла из постели и не пожалела. Рассвет был красив, и она… они его не пропустили! Женщина всхлипнула и деловито поцеловала его преосвященство в породистый нос. Супруга духовного лица, твою кавалерию!

Глава 6

Талиг. Южная Марагона. Мельников луг. Талиг. Надоры

400 год К.С. 15-й день Летних Волн

1

Утро пришло гораздо раньше, чем хотелось, вернее, оно еще не пришло, а вставать уже пришлось. Бóльшая часть армии спала – накануне сражения солдатам давали отдохнуть подольше, но господа генералы подобной поблажки не имели. Конечно, будь Жермон тонкой натурой, он бы в ночь перед битвой не сомкнул глаз и написал бы какой-нибудь рондель, но генерал уродился человеком грубым и толком продрал глаза лишь над миской с кашей. Рядом зевал столь же неутонченный Арно. Жермон в последний раз потянулся и спросил:

– Не выспался?

– Угу, – признался теньент, потом мотнул льняными вихрами и добавил: – Мой генерал.

– И я «угу»…

До «Маршальского», как уже стали называть курган, откуда вчера следили за подходом Бруно, скакали галопом. Чтобы окончательно прийти в себя.

Солнце только начинало подниматься за спиной у просыпающейся армии, постепенно высветляя противоположный край поля. Фок Варзов еще не появлялся, дриксов было не разглядеть, и Ариго, кивнув свитским, сосредоточился на своей стороне, благо лучшего места для наблюдения нельзя было и желать. Самый высокий из всей с севера на юг пересекавшей Мельников луг гряды, Маршальский предоставлял устроившимся на его макушке отличный обзор, чем Жермон и воспользовался.

Первое, что бросилось в глаза: Вейзель за ночь успел сделать больше, чем можно было надеяться. Три хорошо укрепленные батареи уютно устроились на обращенных к противнику склонах курганов: большая – на Маршальском, чуть в стороне от ставки командующего, две поменьше – на флангах, у Маллэ и на доставшемся Ариго придорожном несчастье с полностью лишенной растительности вершиной. С новым украшением Лысый уже не казался столь уязвимым: пушки за спиной успокаивают, даже если сами являются для противника желанным призом.

– Ну и как? – похвастался Вейзелем подошедший Давенпорт. – Ничего наш бергер нагородил?

– Я не столь сведущ, чтобы в полной мере оценить, но выглядит все очень серьезно.

– Так ведь Вейзель! – явно делано хохотнул Энтони. – Дальность стрельбы этих тяжеловесов, если я не забыл еще цифр, позволяет перекрестным огнем обстреливать вражеский центр, а при необходимости и поддержать свои фланги… Ариго, может, мне не ждать маршала? Вряд ли он изменит диспозицию, а время упустить можно!

– Да, – согласился Жермон. – Я бы двинулся…

И послал бы к Вольфгангу… Или нет? Энтони в любом случае не связан ни дружбой, ни разговорами о преемнике. Он просто командует центром и имеет право знать, все ли в порядке с начальством. Он имеет право, а генерал Ариго обязан, ведь, случись что со стариком, вести начавшееся по сути сражение ему. И не с правого фланга.

Давенпорт распоряжался, Жермон заставлял себя стоять спокойно. Полки потихоньку выползали из проходов между курганами, разворачиваясь в боевые линии у их подошв и на склонах. Все свои силы выводить вперед было незачем, и чуть ли не треть войск центра Вольфганг решил оставить позади курганов. Ночью решил, и Жермон с этим согласился, он и сейчас так считал, а фок Варзов все не появлялся. Страшным это еще не было, все знали свое место, и все делали свое дело, разве что командующему правым крылом уже пора было объявиться на Лысом, а он застрял в ставке. Ничего, Карсфорн и Берк с Анселом пока без начальства обойдутся, а Шарли тем более. Жаль, им с кавалеристом так и не удалось присмотреться друг к другу в Эпинэ, начинать взаимодействие в генеральном сражении, конечно, лихо, но неправильно.

– Мой генерал, доброе утро!

– Доброе утро!

– Доброе утро, Ариго. А денек-то обещает быть славным…

Доброе утро… Доброе…

Где-то там, позади, готовятся к бою бергеры. Невозмутимый Ойген раздает приказы невозмутимым же полковникам, вещает и тычет пальцем в сторону «паршифых фаритоф» Ульрих-Бертольд, торжественно обнимаются и разъезжаются по своим полкам остальные Катершванцы. Бергерам ждать дольше других, они – последний резерв на случай прорыва, а прорыв при таком перевесе где-нибудь да будет.