Две богатенькие малышки - Миньон Эберхардт

Эмми с трудом сдерживалась.

— Ты не будешь говорить подобных вещей никому. Даже Сэнди. Ты меня понял?

Когда она говорила таким тоном, Джастин обычно сразу унимался. Он пожал плечами.

— Ладно, ладно. Как скажешь. Хотя знаю я нашу Ди… Ну, идемте же!

Он повел их в «Ля Гренвилль» и заказал ужин с вином, изысканный и немыслимо дорогой. К концу трапезы все трое настолько размякли (возможно, благодаря отборным винам), что Эмми никак не могла набраться духу заглянуть в счет. Сэнди оказался решительнее и пробежал взглядом колонку цифр, затем его серо-зеленые глаза посмотрели на Эмми.

— Я всего-навсего адвокат. Неужели это верно?

Джастин с хохотом выложил деньги и добавил щедрые чаевые.

— Совершенно верно, мой мальчик! Ужин прекрасен, а за все прекрасное надо платить!

Джастин довольно мурлыкал себе под нос какую-то песенку, пока они ехали в такси к театру — мимо кричащих огней Бродвея, сквозь праздношатающиеся толпы. Боковая улочка была освещена не так ярко, но над парадным входом в театр светилась красивая вывеска.

— Коррина стоит свеч, — сказал Сэнди, расплачиваясь с таксистом.

В фойе царил полумрак; в окошке кассы, правда, горел свет, но никакого ажиотажа не наблюдалось. Сэнди распахнул дверь, и в ноздри им тотчас ударил запах, который Эмми звала про себя «благоухание театра»: сильный дух чистящих средств, легкий — освежителей воздуха, и надо всем этим, сквозь все это — сладкий до приторности аромат румян, пудры, кольдкрема и еще душный, спертый запах плохо проветриваемых уборных. Для Эмми все это было неотъемлемой частью театральной ауры. Ей вдруг остро захотелось узнать, чувствует ли Дуг то же, что и она…

В былые времена, когда Дуг еще делил свое внимание между Эмми и Ди, он говорил только о театре. Он всегда мечтал быть драматургом, ни о чем другом даже думать не хотел. Эмми всем сердцем надеялась, что его первая попытка покорить Бродвей окажется успешной, но при этом понимала, что риск огромен.

И в партере, и на балконах было темно, свет горел только на сцене. Репетиция давно началась. Эмми и Сэнди крались тихо, как мышки, Джастин же шагал легко и беспечно, и когда он шумно откинул сиденье, удар гулким эхом отразился в зале. Но никто на сцене не обратил на это внимания. Внизу, у оркестровой ямы, сидели несколько человек, их силуэты четко вырисовывались на фоне ярко освещенной сцены. Диана, однако, заметила вновь пришедших. Она встала, разыскала их в темноте и заняла место рядом с сестрой.

— Уже середина первого акта. Пока все идет хорошо.

Все действительно шло хорошо. У Эмми было достаточно зрительского опыта, чтобы понимать это. Декорации получились на славу, световые эффекты срабатывали точно, как часы, бутафория была в порядке, актеры играли отлично. Репетиция шла как по маслу до того самого момента, пока в конце второго акта на сцене не появилась Коррина, держа в руке листочки с текстом роли. С этой секунды, как выразился позже Джастин, «разверзлись врата ада». Один из людей, что сидели подле оркестровой ямы, вдруг подпрыгнул и замахал руками. Только тут Эмми по его пышной шевелюре догадалась, что это Дуг.

— Где твоя голова?! — взревел Дуг, обращаясь к Коррине. — Ты можешь выучить хоть что-нибудь?

Примадонна за словом в карман не полезла:

— Вы только сегодня дали мне этот текст, когда было его учить?

— Любой младенец в состоянии запомнить несколько строк!

— Вот и отдайте их младенцу! — парировала Коррина и метнула листки в Дуга, но попала в оркестровую яму. Глаза актрисы вызывающе сверкнули. — Вам не лишить меня роли! Только попробуйте!

Двое оставшихся у ямы мужчин поднялись на ноги. Один из них — тучный, лысый, в свитере грубой вязки с высоким воротом — бегом припустил к пожарному выходу, скрылся в нем и сразу оказался на сцене. Второй бросился успокаивать Дуга, который по-прежнему кричал и всплескивал руками. Коррина то захлебывалась в рыданиях, то вопила нечто невнятное. Лысый толстячок устремился к ней, но в это время другой человек, молодой и стройный (Эмми он показался смутно знакомым), просто подошел к Коррине и зажал ей рот рукой. Коррина отчаянно вырывалась, но юноша держал ее мертвой хваткой и при этом слегка улыбался. Внезапно Эмми узнала его. Это же тот самый увешанный бусами юнец, что приходил к ней утром! Однако волосы его прилично подстрижены, одет он в приличные серые брюки и в не менее приличный твидовый пиджак… К тому же он, как ни странно, обладает недюжинной силой… Коррина обмякла и перестала кричать. Остальные актеры словно и не заметили этой сцены, только один, пожилой, тяжко вздохнул, огляделся и опустился на стул, всем своим видом показывая, сколько подобных схваток пришлось ему переждать на своем веку… Тем временем толстяк приблизился к Коррине.

— Все, все, Такер. Она будет умницей. Давай, Коррина, читай новый текст.

— Но если ты не выучишь его к завтрашнему вечеру… — закричал Дуг.

— Ладно, Дуг, ладно, — замахал руками толстяк, отступая в глубь сцены. — Все хорошо, Коррина. Давай, поехали!

Дуг снова сел — Эмми едва различала его макушку. Диана наклонилась к сестре и прошептала на ухо:

— У нее было полно времени выучить текст! Там всего несколько реплик…

Мистер Такер отпустил Коррину, вложил ей в руку другие листы взамен выброшенных, небрежно бросил, обращаясь к толстяку: «Она все выучит как надо», и занял прежнее неприметное место в углу сцены. Пожилой актер снова вздохнул, встал со стула — и репетиция пошла своим ходом. Наконец второй акт окончился. Эмми ясно расслышала, как Дуг сказал кому-то (или самому себе?): «Вот теперь все отлично».

— Видела? — снова зашептала Диана. — Она все-таки сняла то черное платье! Знаешь, у нее есть потрясающие наряды. Стоят, наверное, целое состояние. И как она в них хороша! Мне до нее далеко…

Третий акт, по мнению Эмми, прошел так же гладко, как и первый. Пьеса ей понравилась, и она даже зааплодировала, забыв, что это — репетиция «для своих». Но ее аплодисменты пришлись кстати. Занавес вдруг поднялся, и все увидели мистера Такера, снимающего солидный твидовый пиджак. При этом оказалось, что на шее у него по-прежнему тройная нитка бус — он явно не мог расстаться с ними даже на час. И занавес снова опустился.

Сэнди, точно выйдя из глубокого раздумья, обратился к Диане:

— А что, на репетициях всегда так? Я имею в виду эти крики, скандалы и все такое…

Джастин услышал его.

— Мальчик мой, знал бы ты, на каких генеральных репетициях мне доводилось бывать! Да сегодня все являли собой образец хладнокровия! Правда, считается, что чем хуже генеральная репетиция, тем лучше премьера, а чем лучше генеральная репетиция…— Он осекся.— Что-то я запутался. Нет, прекрасная была репетиция! И пьеса прекрасная! Едем домой!

В проходе между рядами показался Дуг. Щурясь, он высмотрел их в полумраке и подошел, утирая лицо.

— Ну как?

Отлично, сказали все. Великолепно. Лучше не бывает.

— Но эта Коррина! — воскликнул Дуг. — Я все равно заставлю ее повторить второй акт с начала до конца… если режиссер мне позволит. Он сегодня на грани нервного срыва. Почему, непонятно. Лично я собран и спокоен.

— Ну да, — буркнул Сэнди.— Само спокойствие…

«Режиссер, — сообразила Эмми, — это тот самый лысый толстячок, который метался по сцене».

— Я отвезу Диану домой, — сказал Сэнди.

Репетиция длилась долго, и на улицах уже почти не было народу, так что Сэнди сразу поймал такси, подбросил Эмми и Джастина до дома и повез Диану дальше.

Эмми еще не уснула, когда зазвонил телефон.

— Эмми, — раздался в трубке голос Дианы, — Дуг еще не пришел, а мне что-то неуютно дома. Да еще этот тип в очках снова прятался у входа в подвал. Я его видела. Я сейчас поймаю такси и приеду к тебе.

7.

— Хорошо, — сказала Эмми, но в тот же миг ее обожгла тревога: — Будь осторожна, Ди! Как бы он не…

— Если это полицейский, то бояться нечего. Но все равно я сначала вызову такси, а когда оно подъедет, сразу выбегу на улицу. Пока.

Диана бросила трубку. Эмми включила ночник. Часы показывали двадцать три минуты третьего. Она выбралась из кровати, подошла к домофону в холле верхнего этажа и позвонила ночному швейцару. Услышав — не сразу — его сонный голос, Эмми сказала, что ждет к себе миссис Уорд и не будет ли он столь любезен встретить ее и проводить наверх. «Да, мадам», — ответил швейцар, и Эмми отчетливо расслышала тяжкий вздох. Она надела пеньюар и тапочки и принялась ждать.

Пробило три, а Эмми все ждала. В три с четвертью она перезвонила Диане, но никто не брал трубку. В полчетвертого она повторила попытку. Без четверти четыре она решила, что пора звонить в полицию. Когда она начала набирать номер, на десятом этаже наконец раздался долгожданный дверной звонок. Эмми бросилась открывать. На пороге стояли Диана и Дуг. Дуг был бледен, с потухшим взглядом. Диана, напротив, выглядела веселой и жизнерадостной.