Последний крик моды. Гиляровский и Ламанова - Андрей Добров

Служащий, сидевший за простой темно-коричневой конторкой при входе, быстро выписал мне пропуск, и я поднялся на второй этаж в кабинет номер 205. Обставлен он был скупо — стол с настольной лампой, непременный портрет императора позади кресла да железный шкаф возле двери.

— А, Владимир Алексеевич! Здравствуйте! — сказал Архипов, приподнимаясь и указывая на старый венский стул перед столом. — Садитесь. С чем пришли?

Я снял папаху, расстегнул пальто и сел.

— С вопросами, Захар Борисович.

— Спрашивайте.

— Слыхал я, что сегодня утром нашли мертвым некоего Аркадия Брома.

— От кого слыхали? Я пожал плечами:

— Сказал один хороший человек. Архипов прищурил глаз:

— А этот хороший человек случайно не по нашему ведомству проходит? А то некоторые редакции взяли моду выплачивать нижним чинам ежемесячно чуть не жалованье, чтобы первыми узнавать про все преступления.

— Знаю. Только это — не про меня. Я уж двадцать лет как репортерствую, Захар Борисович. Мне такое ни к чему. Нет, человек, рассказавший про Брома, — не по вашему ведомству проходит.

Архипов расслабил плечи.

— А, ну ладно. Да, нашли вашего Брома.

— Почему моего?

— Конечно, вашего. Вы ведь меня вчера сами на него вывели. Помните, когда рассказали про повесившегося студента? Это дело Федотов вел. Так я вчера взял материалы и прочитал. А особенно — записку доктора Зиновьева, который считает, что это не самоубийство. И знаете что? Зиновьев оказался прав.

— Вот как?

— Да. У Брома при обыске тела обнаружили кистень. Такой небольшой. Круглая свинчатка на цепочке. Но вполне совпадающий с вмятинами на черепах Юрия Фигуркина и вчерашнего нашего покойника Ковалевского. — А еще что-нибудь у Брома нашли?

— Вы спрашиваете, ограбили ли его после убийства?

— Д-да.

Архипов сцепил пальцы и задумчиво посмотрел на меня.

— Нет, его не ограбили, — сказал он наконец. — В портмоне остались деньги — сумма приличная. Пять тысяч. Очень приличная сумма, не правда ли?

Тогда я решил задать свой главный вопрос:

— А больше… ничего при нем не нашли?

— Что вы имеете в виду?

Я помедлил. Раскрывать карты мне не хотелось, но другого пути не было.

— Например, фотографию какую-нибудь?

Архипов отодвинул свой стул, встал и прошелся у меня за спиной по кабинету — так что пришлось мне развернуться на стуле и подождать, пока он обдумает мой вопрос.

— Что за фотография? — спросил наконец Захар Борисович. — Значит, не нашли? — уточнил я. Архипов подошел ко мне ближе и остановился.

— А! Я понял. Вы имеете в виду того фотографа в притоне извращенцев? Но почему вы спросили про фотографию? Как фотография?.. — Он снова задумался, затем сел за стол. — Владимир Алексеевич, рассказывайте. Я вздохнул:

— Эта фотография… я ее видел. Недавно. Ковалевский, убитый на Петровке, был на этой фотографии. Правда, в маске.

— Как же вы его узнали?

Нельзя было говорить про Ламанову! Я и так ступил на зыбкую тропинку, раскрывая все больше и больше из того, что хотел оставить в тайне. Такой бульдог, как Архипов, вполне был способен поймать меня на мельчайшем намеке! Но тут мне в голову пришла простая и элегантная идея.

— По маске, Захар Борисович. Я узнал его по маске. — А что маска? Простая, черная.

— По маске и нижней части лица. У меня профессиональная память, Захар Борисович. Платье, маска и нижняя часть лица — мне достаточно, чтобы вспомнить и узнать.

— Так-так, — задумчиво произнес Архипов. — А где же вы, Владимир Алексеевич, видели эту фотографию?

— Вот этого я вам сказать не могу.

Он постучал кончиками сцепленных пальцев по губам.

— Арестовать бы вас, Владимир Алексеевич, за препятствие следствию. Да только дело закрыто уже. — Как закрыто?! — удивился я.

— А что вы хотите? Факт убийства двух человек господином Бромом установлен. Сам обвиняемый был зарезан. Так что у нас больше некого разыскивать. Мое начальство решило дело закрыть. Так что с формальной точки зрения меня даже не должно интересовать, где вы видели эту фотографию. — Но мотивы преступника… Архипов махнул рукой и ничего не сказал. Я встал.

— Что же, — проговорил я, застегивая пальто. — Это все, что мне хотелось узнать. Спасибо вам, Захар Борисович! Всего доброго. — Всего, — буркнул он в ответ, не вставая. Я направился к двери.

— Владимир Алексеевич! — вдруг позвал меня Архипов, когда я уже взялся за ручку.

— Что?

— Формально дело закрыто. Но ведь оно не кончено, не так ли? Я пожал плечами:

— Надеюсь, что кончено.

— Почему Бром ходил с кистенем? Кто его убил? За что? Почему он убил Фигуркина и инсценировал самоубийство? Но при этом ограбил Ковалевского, не пытаясь даже замести следы? И при чем тут фотография?

Я вернулся к стулу.

— Знаете, Захар Борисович, мне ведь тоже хотелось бы узнать ответы на эти вопросы. Я не знаю, почему он убил Юру. Могу только предположить, что ему было от юноши что-то надо, а тот не согласился выполнить его просьбу и, возможно, даже накинулся на Брома. Тот и ударил его, защищаясь. А потом придумал повесить, чтобы скрыть следы. Например, так. Но мог убить и из других соображений. Теперь уже не спросишь ни у кого. Все участники дела мертвы.

— Да, — согласился Архипов. — Тут можно догадываться. Есть только факт — Бром убил юношу и инсценировал самоубийство.

— Но тогда в деле с Ковалевским все понятней, — продолжил я, усаживаясь на стул. — Скорее всего, Бром пришел его шантажировать. Шутка ли! Группа мужеложцев пытается совершить насилие над юношей, а тот на следующий день вешается. И только Бром точно знает, кто участвовал в этой оргии. К тому же у него на руках есть фотография участников. Пусть переодетых и в масках, но этого может быть достаточно.

— Но зачем тогда убивать Ковалевского? — спросил Архипов. — Решили все полюбовно.

— Наверное, не получилось полюбовно, — предположил я. — И вот тут Бром специально убивает Ковалевского и обряжает его в платье и маску. Потому что это…

— Послание остальным участникам оргии, — перебил меня Архипов.

— Ему были нужны деньги. Любой ценой, — снова предположил я. — Но тех, что он нашел у Ковалевского, оказалось недостаточно. Сейф он вскрывать не стал, потому что не «медвежатник» — шума много и возни. Послание… да.

Я не стал уточнять, что послание было адресовано Ламановой. К тому же Архипов мог быть прав — если Брому отчаянно нужны были деньги, то он мог оставить послание в виде обряженного в платье трупа не только Надежде Петровне, но и остальным участникам событий.

— Возможно, — снова вздохнул Архипов. — Впрочем, теперь дело, как я говорил, официально закрыто. Да и Бром уже мертв, так что все остались при своих.

— Ну и хорошо, — сказал я.

Мы простились со следователем. Выйдя на улицу, я сел к Ивану в пролетку и попросил отвезти меня на Большую Дмитровку, к Ламановой, чтобы сообщить ей радостное известие — больше никто не будет ее шантажировать.

Я ошибался. Мертвец восстал.

10

Cбежавшая «Кукла»

— Похоже, у меня хорошие новости, Надежда Петровна! — сказал я, входя в кабинет Ламановой. — Человек, который вас шантажировал, сегодня утром найден мертвым в Замоскворечье.

Ламанова, сгорбившись, сидела за своим столом, глядя в самый его центр.

— Что с вами? Что-то случилось? Она кивнула.

— Что?

Она открыла ящик стола и вынула оттуда лист бумаги, передала его мне и снова уставилась в центр стола. Никогда еще я не видел ее в таком подавленном состоянии духа.

Это было письмо от шантажиста. Новое письмо!

«Пусть ваш человек принесет деньги сегодня в девять вечера на Петровский бульвар. И встанет в конце его — у Трубной площади. К нему подойдет мой посыльный и отведет в нужное место. Но предупреждаю — сначала мой посыльный проверит, пришел ваш человек один или привел с собой полицию. Если окажется, что за ним следят, я буду считать, что вы нарушили все условия. И расплата будет мгновенной. Конверты с фотографиями и объяснительными записками уже лежат на почте. Если завтра утром я их не заберу, они уйдут в три газеты».

— Этого не может быть! — пораженно сказал я. — Шантажист мертв, я ведь говорил вам!

Ламанова подняла на меня глаза.

— Очень надеюсь, Владимир Алексеевич. Очень надеюсь. Но это письмо принесли всего полчаса назад. И не все чернила еще высохли. Письмо написано недавно. Как это можно объяснить?

Надежда Петровна встала, медленно подошла к окну, достала из шкафчика давешнюю бутылку рома и наполнила две рюмки. Мы выпили молча.

— Сегодня утром, когда я проснулась, — сказала Ламанова устало, — мне показалось, что все это было просто кошмарным сном. Я приехала в ателье и много работала — у меня были две трудные клиентки, бессмысленные, как орловские несушки. С таким же интеллектом, я имею в виду. Работа — лучшее противоядие против плохого настроения и мрачных воспоминаний, не так ли, Владимир Алексеевич?