Отходной маневр - Андрей Дышев

— Быстрее, гражданин! Что ж вы так плететесь, будто с жизнью прощаетесь?

Наверное, это было проявлением своеобразного авиационного юмора. Я улыбнулся женщине и пошел к самолету, который уже свистел двигателями, распространяя вокруг себя волнующий запах горелого авиационного топлива.

В салоне, тем не менее, еще не воцарилась атмосфера смиренного ожидания, какая охватывает кинозал в момент медленного угасания света. Пассажиры еще суетились и теснились в проходе, заталкивали сумки в багажные ящики, устраивались в креслах, опускали и поднимали спинки. Где-то громко разревелся малыш, требуя, чтобы ему позволили «сесть на окошко». Мамаша, густо краснея, стала шипеть на него, выдавая отрывистые фразы, в которых ключевыми словами были «прибью», «дрянь такая» и «все нервы мне измотал». На малыша угрозы не подействовали, он стал кричать еще пронзительнее, изображать удушье и захлебывающийся кашель и, наконец, повалился на пол посреди прохода, симулируя приближение смерти. В воспитательный процесс вмешались другие пассажиры.

Я не без труда протиснулся к своему месту, сел в кресло и сразу пристегнулся ремнем. Как раз в этот момент поединок мамаши и ее отпрыска достиг апогея. Я не видел, что именно происходило в проходе, но зато отчетливо услышал серию громких хлопков, какие происходят при взбивании подушек, а вслед за этим салон пронзил вопль малыша — нота, которую он тянул, была столь высока и проникновенна, что я сначала подумал, что пилоты запустили двигатели в форсажном режиме. Кажется, многим пассажирам стало дурно, и я увидел, как десятки рук потянулись к кнопкам вентиляторов.

Неожиданно вопль малыша резко оборвался, как будто его маленький ротик заткнули глыбой кускового шоколада или нее пилоты, спасая нервы пассажиров, позволили малышу сесть за штурвал управления. Как бы то ни было, салон с облегчением вздохнул. Я выудил из кармана сиденья рекламный буклет, повествующий о незабываемом удовольствии, которое доставляет полет на самолетах авиакомпании, но не успел раскрыть его, как до моего плеча кто-то дотронулся. Эта была та самая женщина, чей ребенок только что поставил под сомнение силу голоса непревзойденного Робертино Лоретти.

— Будьте добры, поменяйтесь со мной местом, — жалостливо попросила она, сдувая влажную спиральку волос, упавшую ей на глаза.

Во мне изначально заложена готовность отозваться на любую просьбу; я сначала помогаю людям, а только потом задумываюсь, чем обернется мне моя доброта. Я кивнул, тотчас отстегнул ремень, встал и с опозданием подумал, что мамаша, по-видимому, предлагает мне сесть рядом с ее деточкой, чтобы я своим внушительным видом сдерживал устремления малыша пробиться к иллюминатору. Но я не подал виду, что опечалился, и выбрался в проход.

— Вот там, крайнее, в четырнадцатом ряду, — сказала мамаша, показывая на свободное сиденье.

Зря я плохо подумал о женщине, она вовсе не собиралась подложить мне свинью в виде своего шаловливого сыночка. Моим соседом оказался грузный мужчина, который не знаю как впихнул свое обширное тело в кресло и сейчас помахивал буклетом перед влажным и раскрасневшимся лицом. Я сел рядом и пристегнулся. Теперь можно закрыть глаза, расслабиться и погрузиться в размышления. Моей голове есть над чем поработать.

Только я начал выстраивать в хронологической последовательности цепочку событий, которые привели меня в самолет и посадили в это кресло, как мамаша снова появилась рядом со мной. Глаза мои были закрыты, но я угадал ее присутствие по приторно-сладкому запаху духов.

— Вы не могли бы поменяться со мной местом? — с мольбой в голосе обратилась она теперь уже к моему соседу.

Мужчина скривился от перспективы вытаскивать свое тяжелое и неповоротливое естество и переносить его в другую часть самолета. Чувствуя, что сейчас получит мотивированный отказ, женщина принялась уговаривать:

— Вам там будет удобнее! Там вентиляция лучше, и спинку можно откинуть!

— Скорее я ноги откину, — пробормотал мужчина и, хотя он был наполнен ненавистью к женщине и злился на себя, все же принялся выбираться из кресла. Я встал, пропуская его. И чего мамаше все неймется? К чему эти рокировки?

Женщина села на освободившееся рядом со мной место, перекрестилась и полезла в сумочку за пудреницей. Грузный мужчина не без труда протискивался по узкому проходу, наступал кому-то на ноги, задевал руками головы, причиняя беспокойство всем, кто оказывался на его пути. Но он не извинялся, не пытался передвигаться аккуратнее, и его нездоровое лицо вовсе не выражало чувства неловкости; скорее, он испытывал некоторое мстительное удовольствие, будто пассажиры были виноваты в том, что их среда выдавила из себя столь бесцеремонную и наглую гражданку. Наконец он занял место, которое по билету принадлежало мне, и еще долго устраивался в кресле, подпорчивая настроение своим соседям с четырех сторон.

Я снова закрыл глаза. Мамаша не проявляла ко мне интереса и читала помятую книжку, страницы которой лежали в мягкой обложке как денежные купюры в портмоне. Через час стали разносить еду. Пассажиры поедали холодный рис с куриными косточками с таким аппетитом, будто голодали несколько дней кряду. Моя соседка, поднявшись на ноги, высмотрела своего сыночка и громко спросила у него:

— Ты все скушенькал, зайчишка? Все?.. Ешь все, я тебе сказала! И кашу тоже! Хватит в окошко смотреть, уже нос себе отморозил! Если не съешь кашу, я тебе, паразит, устрою, когда прилетим! Про качели можешь забыть сразу, дрянь такая!

Кто-то подавился. В иллюминаторах, покрывшихся узором из кристалликов льда, темнело. Стюардессы повезли по проходу тележку, собирая использованные пластиковые тарелки и вилки. Многим пассажирам приперло в туалет, и в проходе выстроилась длинная колонна, разделенная пополам тележкой. С одной стороны стояли те, кто уже посетил туалет и хотел вернуться на свое место, а с другой — те, кто еще не облегчился. Кое у кого терпение подходило к концу. Об этом можно было догадаться по своеобразной позе, выражающей скрытое страдание и напряжение.

Самолет пошел на снижение и вскоре коснулся колесами посадочной полосы, задрожал, завыл тормозным реверсом. Пассажиры поблагодарили экипаж жиденькими аплодисментами и начали вставать со своих мест. Стюардесса, вооружившись микрофоном громкоговорящей связи, стала убеждать всех оставаться на своих местах до полной остановки двигателей. Пассажиры чихали с высокой башни на нее, потому как здесь, на земле, после удачной посадки, власть экипажа заканчивалась. Летчикам уже не дано было повлиять на судьбу людей, и люди опять единолично распоряжались своими жизнями. Я думал, что толпа пассажиров ринется в проем и .сметет хрупкую стюардессу, но тут вдруг в салон ворвался один из пилотов. Что это пилот, я понял по его синему кителю с погонами и золотистыми шевронами. Он выхватил из руки стюардессы микрофон и с неожиданной злостью рявкнул:

— А ну, сели все на свои места! Я кому сказал?! Подчиняться мне, командиру самолета! Пока не дам команды идти на выход, с кресел не вставать! Вещи не брать! Сидеть молча на своих местах! Кто не подчинится, будет иметь бледный вид!

Я часто летал, но мне еще ни разу не приходилось быть свидетелем такого милого общения командира самолета с пассажирами. Вот ведь как допекли экипаж, что даже пилот на крик сорвался! Противиться авторитету самого главного человека на борту никто не стал. Люди вернулись на свои места. Проход освободился. В салоне стихло.

— Вот так, — добавил пилот, убедившись, что его приказ выполнен. Он вышел, плотно задернув за собой шторки. Стюардесса, словно надсмотрщица в женской колонии, встала в проходе, широко расставив ноги и заведя руки за спину. По рядам прошелся шепоток недоумения. Люди крутили головами, пытаясь понять, что происходит. Самолет давно остановился, двигатели стихли, в темных стеклах иллюминаторов мерцали блики неоновой вывески, которая возвышалась над зданием аэропорта как корона: «Минеральные воды». Подали трап. Было отчетливо слышно, как передвижная лестница мягко стукнулась о борт самолета. Мне почему-то стало не по себе. Я посмотрел на иллюминатор, но сквозь мутное стекло не было видно ничего, кроме нескольких оранжевых и синих огней. Происходило какое-то странное действо, не совпадающее с рабочим сценарием авиакомпании. Не думаю, что командир самолета просто навел порядок в пассажирском салоне. Он явно выполнил приказ, спущенный сверху, откуда-то из властных структур, и для какой-то цели задержал выход пассажиров.

Мне не хотелось думать о том, что уже навязчиво кружилось в мыслях. Я отгонял от себя дурную догадку. Я изо всех сил разводил себя и застывший в лучах аэродромных прожекторов самолет, не желая видеть в себе причину происходящего. И напрасно ждал, когда шторки раскроются и стюардесса пригласит всех на выход. Шторки распахнулись, но вместо стюардессы в салон вошли трое молодых людей. Я только глянул на них, на их цепкий взгляд, подвижные глаза, на аккуратные прически и сразу понял, что они пришли за мной… От напряжения у меня онемели кончики пальцев. Сбылись мои худшие опасения. Меня все-таки разыскивали, за мной гнались. Кто поднял тревогу — вдова или гаишник, который был свидетелем, как я буксирую автомобиль с трупом? Да какая разница! Это уже не имеет значения… Ох, как все плохо! Жизнь Ирины висит на волоске, помочь ей могу только я. Я! Бесценный и уникальный человек! Я обязан донести себя в целости и сохранности до того места, которое определит убийца. Обязан! И не попасть под машину, и не утонуть в озере, и не отравиться грибами, и не впутаться в случайную пьяную драку. Я слишком дорого стою…