Отходной маневр - Андрей Дышев

— Не сгущайте краски! Меня все равно ничто не остановит! И трудностей я не боюсь!

— Я не сгущаю краски, дружище! Тебе когда-нибудь приходилось переходить озеро или реку по талому льду? А ледник Джанлак сейчас представляет собой тонны рыхлого льда! Гигантские обломки все время обрушиваются, появляются трещины, провалы. Это чудовищные жернова, где человеку не выжить.

— Я вам хорошо заплачу.

— Антон, все! Разговор закончен. Я тебе русским языком сказал — не могу! К тому же меня ждет срочная работа. Я завтра должен быть в Минеральных Водах.

Мураш вдруг насторожился.

— В Минеральных Водах? — переспросил он. — А что вы там будете делать?

Я сложил руки на груди и в упор посмотрел на Мураша.

— У тебя еще много вопросов? Возьми лист бумаги и запиши их. Когда вернусь — постараюсь ответить.

Я погасил настольную лампу и повернулся к двери. Мураш вдруг схватил меня за руку.

— Постойте! Дайте сказать! — с волнением произнес он. — Я вам заплачу… Я продам квартиру и заплачу. Хотите тридцать тысяч долларов?

У парня точно поехала крыша от горя. Мне снова стало его жалко. Когда человек впадает в крайность, значит, у него закончились здравые аргументы, и теперь он готов ломать дрова. Я повернулся к нему, посмотрел в его молящие глаза.

— Если бы оставался хотя бы один шанс, что твой отец жив, то ради его спасения был бы смысл рисковать. Но сейчас ему ничем не поможешь. Его уже нет. Зачем усугублять несчастье и приносить леднику новые жертвы?

Мураш скривился, как от боли, стиснул кулаки и выкрикнул:

— Какой же вы… какой же вы непрошибаемый! А за пятьдесят тысяч пойдете? Разве за такие деньги не стоит рискнуть? Да за такие деньги люди на все готовы — и друзей продадут, и невиновного убьют, и позволят о себя ноги вытереть! Что? Разве не так?

Мураш уже был достаточно взрослым, чтобы страдать юношеским максимализмом, и еще слишком молодым, чтобы скрипеть от застарелого цинизма. Потому я почувствовал себя обиженным и скомкал в кулаке его галстук.

— Запомни, Антон! Я рискую и убиваю вовсе не за деньги. А продажей друзей вообще не занимаюсь.

Мураш охолонул, но его щеки все еще полыхали , румянцем, и я даже почувствовал тепло, идущее от них.

— Когда так уверенно, без тени сомнения говорят об этом, — произнес он, скривив рот и покусывая уголок губ, — мне сразу приходит на ум мысль…что этому человеку еще никогда… еще никогда не предлагали больших денег… Очень больших денег… Вы говорите искренне, но все равно заблуждаетесь… Отпустите меня!

Я разжал руку. Мураш поправил галстук и, ни слова не говоря, устремился к двери.

11

Не успел я подойти к двери, чтобы запереть ее на замок, как услышал окрик: «Стоять!» Припал к глазку. Мураш, оцепеневший от испуга, стоял посреди двора, а к нему с двух сторон приближались милиционеры. Лица у защитников правопорядка были мужественными и грозными. Тот, который надвигался на Мураша справа, как бы ненароком поправил лямку автомата, и ствол «калаша» как бы сам собой нацелился точно в живот моему нервному посетителю. Второй милиционер не спешил, предоставляя возможность своему коллеге первому приблизиться к объекту. Мураш растерялся, не зная, какую позу ему лучше принять, чтобы не дать повода думать о себе, как о человеке, оказывающем сопротивление, и тем самым не спровоцировать применение оружия. Благоразумие подсказало ему, что лучше замереть в той позе, в какой его застала команда «Стоять», и теперь Мураш напоминал большую фотографию молодого человека, снятого в тот момент, когда он собирался высоко подпрыгнуть: колени его были слегка согнуты, а руки расставлены в стороны, подобно крыльям.

Я, конечно, зря лелеял надежду, что милиционерам нужен именно Мураш, а не я. Теряя драгоценное время, я продолжал наблюдать за развитием событий вместо того, чтобы незаметно выбраться наружу через окно. Милиционеры подошли к Мурашу и, ни слова не говоря, стали бесцеремонно копаться в его карманах. Со стороны можно было подумать, что два дотошных покупателя заинтересовались костюмом, в который был одет манекен, и вот они щупают ткань, пересчитывают пуговицы, проверяют наличие карманов и все никак не могут найти ценник. Наконец они выудили паспорт, полистали его, воткнули на место и сразу потеряли интерес к Мурашу, как если бы покупатели охладели к костюму из-за его непомерно высокой цены.

Лишь после того, как милиционеры повернулись в сторону агентства и в предстартовой паузе подали плечи вперед, я начал действовать. Быстро вернулся в кабинет, влез на подоконник и приоткрыл окно. Прыгать с первого этажа на пружинистые кусты самшита — одно удовольствие. Но удовольствие быстро закончилось, когда рядом со мной выросла фигура милиционера. Ума не приложу, как я его не заметил. Не успел я отряхнуться от листьев, как он подскочил ко мне и нацелил мне в голову ствол автомата, словно кий в бильярдный шар.

— Не ушибся, пупок с ушами? — спросил он, глядя на меня одним глазом через прорезь прицельной планки.

Мне часто приходилось иметь дела с милицией, я привык работать с операми и следователями в той же степени, как и убегать от них. Но сейчас общение с ними было слишком дорогим удовольствием. Если бы мне не лететь срочно в Минводы, я бы, пожалуй, с удовольствием посидел бы в следственном изоляторе. Нигде и никогда я не спал по восемнадцать часов в сутки, кроме как в поездах дальнего следования и на нарах следственного изолятора. Это роскошь, это удел счастливых людей — располагать временем, которое некуда деть. И еще сизо привлекал меня тем, что, пока я там отдыхал, мою работу кто-то делал за меня. В какой профессии еще можно найти такую халяву?

— Не дергаться! — предупредил милиционер. Мне казалось, что он хочет засунуть ствол автомата мне в рот. — Смотреть на дуло! Осознавать всю безнадежность своего состояния! Мысленно раскаиваться!

— Урою! — прорычал другой милиционер, увидев меня. Он перестал кидаться на железную дверь, но служебное рвение все еще клокотало в нем, и он лягнул Байкала, не вовремя оказавшегося рядом. Пес, отличавшийся необыкновенно добрым нравом, мужественно выдержал пинок и непременно простил бы милиционеру эту грубость, если бы меня не было рядом. Желая доказать мне, что не зря ест свой хлеб, Байкал молча вцепился зубами в резиновый каблук милицейского ботинка.

— Ах ты собака! — взвыл милиционер, прыгая на одной ноге и пытаясь дотянуться до нагрудного кармана, в котором у него лежал свисток. — Урою!

— Что люди недисциплинированные, что собаки, — сделал умозаключение второй милиционер. — Обширный упадок массовой нравственности… Надо плюнуть ему в глаз — сразу отцепится!

Убегать я не собирался, но выпал настолько удачный момент, что не воспользоваться им было грешно: оба милиционера, позабыв про меня, стали плеваться в Байкала: один стрелял слюной редко и обильно, а второй часто и мелко. И я уже был готов сорваться с места и исчезнуть в ближайших кустах, как на дворовый пятачок, где разыгралась никем доселе не виданная тут драма, беззвучно выкатилась старенькая, но ухоженная и до блеска вымытая «Ауди». Передняя дверца раскрылась на ходу, и я увидел сидящего за рулем Мураша. Он смотрел на меня, скалил зубы, дергал головой и махал рукой, бессловесно приглашая меня в машину, что я тотчас и сделал. Уже потом, когда я оказался в салоне и Мураш на приличной скорости принялся кружить по дворам, с визгом закладывая виражи, я понял, что все же не следовало становиться должником этого человека, заведомо зная, что не смогу рассчитаться с ним.

— Не боишься, что они запомнили номер твоей машины и легко тебя найдут? — спросил я, когда Мураш заехал на территорию оптового строительного склада и задним ходом загнал машину под навес.

— А она не моя, — ответил он, выходя из машины. Ключи зажигания остались торчать в замке.

— Угнал?

— Нет, друг дал покататься.

Мы стояли между штабелей блоков, напиленных из ракушечника, и отряхивались.

— За что это они к вам прицепились? — спросил Мураш.

— Подозревают в убийстве, совершенном с особой жестокостью, — ответил я, заправляя майку в джинсы.

— Это серьезно, — покачал головой Мураш. — Надолго бы упекли за решетку, если бы не я. И не видать вам Минеральных Вод во всем обозримом будущем.

Окольными путями Мураш опять начал выкатывать прежнюю тему.

— Все равно не могу, — отрезал я. — Разве что попозже. Вот слетаю в Минводы, решу там все свои проблемы, вернусь, и тогда поговорим про Джанлак.

— Не пойдет, — возразил Мураш. — Потом поздно будет.

— Почему поздно? Несколько дней ничего не решают.

— Они решают все, — упрямо стоял на своем Мураш. Подумав, он уточнил: — У меня отпуск закончится. И вообще…

Я молча протянул ему руку. Мураш выждал паузу, глядя на мою ладонь так, как смотрит покупатель на некачественный товар. Наконец он ответил на рукопожатие — с неохотой, как бы делая одолжение, потому как этот жест означал примирение, отказ от дальнейших попыток уговорить меня.