Утро дней. Сцены из истории Санкт-Петербурга - Петр Киле

   Гости входят в дом.

Сцена 3

Неаполь. Крепость Сент-Эльма. Комнаты царевича Алексея.

Царевич Алексей и Евфросинья. Входит секретарь вице-короля графа Дауна.

С е к р е т а р ь. Ваше высочество! С согласия вице-короля господа Толстой и Румянцев намерены посетить вас сегодня в полдень.

А л е к с е й. Хорошо. Моего согласия уже не спрашивают.

С е к р е т а р ь. Эти господа очень настойчивы. Да и вы сами заявили, что вам надобно время для размышлений. (Выразительно взглядывает на молодую женщину.)

А л е к с е й. Поди к себе.

            Евфросинья уходит в соседнюю комнату.

С е к р е т а р ь. Что касается протекции цесаря, между нами, государь царевич, она не столь беспредельна.

А л е к с е й. Что вы хотите сказать? В прошлый раз граф Даун подтвердил мне, что я вполне могу положиться на покровительство цесаря.

С е к р е т а р ь. Да, в разумных пределах. С оружием защищать вас не станут, да от кого? Отца вашего, государя столь славного, каких ныне нет. Рассудите сами.

А л е к с е й (теряясь, бегает по комнате). Боже!

С е к р е т а р ь. Вы знаете, вице-королю не нравится, что у вас живет беременная девка. Это просто не принято. В подобных случаях их удаляют. Ну, это между нами.(Уходит.)

Е в ф р о с и н ь я (показываясь в дверях). Что он сказал?

А л е к с е й. Боже мой! Нас могут разлучить. Уже всем бросается в глаза, что ты беременна. О, как бы я хотел на тебе жениться! Да при нынешних обстоятельствах это невозможно.

Е в ф р о с и н ь я. Ежели бы ты послушался отца и не просился в монастырь, мы могли бы пожениться. Почему не поехал к нему в Копенгаген, куда он тебя звал на морские учения объединенного флота четырех стран? Ужели звал погубить? Все это Кикин!

А л е к с е й. Перестань.

Е в ф р о с и н ь я. Кикин! Все это он делал не для тебя, а для Екатерины, чтобы только тебя погубить. И царю насолить. Недаром бороду отрастил. Это он в ней усмешку прятал, этих самых кикимор.

А л е к с е й (рассмеявшись, очевидно, принимая слова девушки всего лишь за шутку). А как весело мы путешествовали! Я в качестве офицера Коханского, а ты - моей супруги.

Е в ф р о с и н ь я. Затем я переоделась в мужской костюм и играла роль пажа польского кавалера, каковым ты предстал.

А л е к с е й. Наконец, мы добрались до Вены, и меня приводят к вице-канцлеру венского двора Шенборну, который уже собрался лечь спать. "Мой отец говорит, - сказал я, - что я не гожусь ни для войны, ни для правленья; у меня однако же довольно ума, чтоб царствовать. Бог дает царства и назначает наследников престола, но меня хотят постричь и заключить в монастырь, чтобы лишить прав и жизни. Я не хочу в монастырь. Император должен спасти меня."

Е в ф р о с и н ь я. И нас укрыли в замке Эренберг в горах. Там нам было хорошо, правда? Как это нас нашли? Теперь этот старик, который на всех языках говорит, как дьявол, не отстанет от тебя.

А л е к с е й. Покоя уже не будет.

Е в ф р о с и н ь я. Может быть, он прав? Надо послушаться царя, пока он вконец не разгневался? Ты не любишь читать его писем, а пишет он тебе все же по-хорошему. Дай я прочту.

А л е к с е й (достает письмо из ящика стола). Хорошо. Может, не с его, а с твоего голоса я лучше все пойму.

Е в ф р о с и н ь я (читает не без пафоса). "Мой сын! Понеже всем есть известно, какое ты непослушание и презрение воли моей делал и ни от слов, ни от наказания не последовал наставлению моему; но наконец, обольстя меня и заклинаясь Богом при прощании со мною, потом что учинил?"

А л е к с е й (усмехнувшись). Да, что учинил?

Е в ф р о с и н ь я (продолжает). "Ушел и отдался, яко изменник, под чужую протекцию, что не слыхано... чем какую обиду и досаду отцу своему и стыд отечеству своему учинил!"

А л е к с е й. Фрося! Хватит.

Е в ф р о с и н ь я. "Того ради посылаю ныне сие последнее к тебе, дабы ты по воле моей учинил, о чем тебе господа Толстой и Румянцев будут говорить и предлагать. Буде же побоишься меня, то я тебя обнадеживаю и обещаюсь Богом и судом его, что никакого наказания тебе не будет, но лучшую любовь покажу тебе, ежели воли моей послушаешь и возвратишься."

А л е к с е й (ломая руки). Могу ли я поверить?

Е в ф р о с и н ь я (звенящим голосом). "Буде же сего не учинишь, то, яко отец, данною мне от Бога властию, проклинаю тебя вечно. А яко государь твой за изменника объявляю и не оставлю всех способов тебе, яко изменнику и ругателю отцову, учинить, в чем Бог мне поможет в моей истине. К тому помни, что я все не насильством тебе делал, а когда б захотел, то почто на твою волю полагаться - чтоб хотел, то б сделал."

А л е к с е й. Ефросиньюшка! Ты-то что меня терзаешь?

Е в ф р о с и н ь я. Государь царевич, здесь же все яснее ясного сказано. Толстой тебя пугает, царь прощает.

А л е к с е й. Возвратиться к отцу опасно. Что он скажет, как узнает, что я писал письма сенаторам и архиереям? Начнется розыск и полетят головы, и моя тоже.

Е в ф р о с и н ь я. Опасно и здесь оставаться. От царя не спрячешься.

А л е к с е й. Император не защитит, поеду в Рим.

Е в ф р о с и н ь я. К папе римскому? Да ведь ты православный. Изменишь и вере?

А л е к с е й. Ефросиньюшка, ты вроде поумнела, как брюхата стала. Возвратиться? Лишь бы отец простил, а я отрекусь от наследства в пользу младшего брата, женюсь на тебе, и мы заживем в моих деревнях тихо и мирно, как в замке в горах.

Е в ф р о с и н ь я. Справься у отца прежде, позволит он жениться тебе на мне. Это все лучше, чем монастырь.

А л е к с е й. Боже! Они идут. Поди к себе, Ефросиньюшка. Не подслушивай. Все узнаешь.

Входят Толстой Петр Андреевич и гвардии капитан Румянцев.

Т о л с т о й. Государь царевич! Только что я получил письмо от его царского величества. Он вспоминает, что, отправившись с великим посольством за границу в конце прошлого века, он непременно желал побывать и в Италии, где я почти что один обучался, но из-за стрелецкого бунта ему пришлось прервать ученье и путешествие по странам Европы и поспешить в Москву. Ныне, побывав весной во Франции впервые, он намерен приехать сюда.

А л е к с е й. Как!

Р у м я н ц е в. Да, это стоит вторжения всей русской армии в цесарские владения.

А л е к с е й. Еже всеконечно ехать к отцу отважиться!

Т о л с т о й. Это будет самым разумным решением, государь царевич. Лишь послушанием и искренним раскаяньем можно избежать худшей беды, когда вина столь велика есть.

А л е к с е й. Господа! Завтра я вам скажу. Завтра. Я вижу, мне предстоит долгая дорога обратно до моего отечества, откуда я бежал, яко изменник.

Толстой и Румянцев выразительно переглядываются и раскланиваются.

Сцена 4

Петергоф. Дворец Монплезир. Май 1718 года. Кабинет-секретарь Макаров и канцлер Головкин Гавриил Иванович.

М а к а р о в (доставая бумагу из папки). Из Дании пишут, что там весьма обеспокоены возможным началом мирных переговоров между Россией и Швецией на Аландах, что можно счесть благоприятным итогом долгой заграничной поездки его царского величества по странам Европы.

Г о л о в к и н. Даже Англия и Франция, держась стороны Швеции, ныне склонны подталкивать ее к миру, а наши союзники - против.

М а к а р о в. Датский король опасается Карла, что тот, заключив с Россией мир, свои потери в войне пожелает возместить завоеванием Норвегии, входящей в Датское королевство.

Г о л о в к и н. Карл там сейчас и воюет. Дании следовало активнее помогать нам в море, а то мы, поди, одни против Швеции воюем много лет и на море.

М а к а р о в. К счастью, весьма успешно, и теперь мир может быть заключен несомненно на более выгодных для нас условиях, чем после Нарвы или Полтавы. Первый министр Карла барон Герц, видя, что страна разорена военными поборами, опасается уже катастрофы с нею, как и с армией у Полтавы.

Г о л о в к и н. Дай Боже нам наконец мир.

Входят князь Меншиков и тайный советник Толстой.

М е н ш и к о в. Государь еще спит.

М а к а р о в. После обеда спать на корабле его величество особенно любит.

М е н ш и к о в (Толстому). Что же теперь будет? Алексей оговорил многих и понапрасну. Кто из нас не был любезен с ним, наследником? Брат адмирала Апраксина чуть не поплатился жизнью, фельдмаршал Шереметев слег в Москве; пишет, нога распухла, и опухоль доходит до живота; боюсь, плохи его дела. Я не говорю о Кикине. Он колесован и поделом.

Г о л о в к и н. Не дай, Боже, нам такой конец. Без рук, без ног лежал на колесе, а голову поднимает, точно ищет их, где они.

Т о л с т о й. Затем и головы с бородой лишился. Палач поднял ее и на кол.