Кузница милосердия - Алексей Смирнов

А без колпака - извините.

Горнило

Люди делятся на деликатных и не деликатных.

Деликатным жить трудно, остальным - легко.

Помню, был у меня больной, которому, хоть он и больной был, было легко, а мне, здоровому, с ним было плохо. Потому что я ставил ему банки.

Я был студент и подрабатывал медбратом. А эта туша отдыхала ничком, на рыболовецком пузе: румяная, многосочная, с легким бронхитом. Я ставил банки, а туша хакала-крякала: "Эх! Эх!" Потом с удовольствием испортила воздух, сама того не заметив. Вернее, не придав значения. И снова закрякала.

Скольких проблем не стало бы, если б так уметь.

У меня есть приятель, очень робкий и тревожный на людях. В студенческие годы у него тоже случился похожий Урок Мужества - правда, чуть иного рода. В колхозе.

Один студент сгонял на выходные в город и вернулся с банкой ветчины.

Выставил людям, те быстренько сомкнулись в круг, а мой приятель остался за его пределами. И там подскакивал, за магическою чертою, заглядывая через плечо.

Наконец, умирая от неудобства, осведомился у хозяина ветчины, под дружные звуки большой коллективной ротоглотки:

- А можно мне взять один кусочек?

Один едок, сидевший ближе других не сдержался. Его мой приятель уже достал своими аристократическими вывертами.

- Чтоооо?!.... Кусочек?!........ Сожри всё!... и еще пизды ему дай!.....

Бутон

Оперативная медицинская сводка.

Дежурная новогодняя бригада приехала на синий труп. Мужчина лет тридцати без следов закуски; в комнате пустовато, на полу (как выразился рассказчик) "лужа любви".

Гражданская вдова с диким воем бросается на покойного:

- Юра!!... Юра!....

Мой друг доктор придержал ее за локоть:

- Погоди, ты не очень бросайся: у тебя же заячья губа, разобьешь...

- Это не заячья губа! Это он меня пиздил!...

Унтер-антидепрессант

Сколько я перевел всякой всячины про депрессию и как ее лечить - уму непостижимо.

И вот блиц-сеанс из жизни.

Есть одна воинская часть, под Питером, и прибыло в нее пополнение. Молоко там, не молоко - черт его разберет, что у них; короче, не обсохло еще. Ходят ошалелые, форма мешком болтается. Вчера писали диктанты, а сегодня уже служат.

И вкалывают с ночи до ночи: копают, носят, перетаскивают, складируют.

Через несколько дней на утренней поверке одного недосчитались: нету.

Старшина, или кто там распоряжается, пошел искать.

Завернул в сортир, начал проверять кабинки. Заглядывает в одну и видит: нашелся боец. Сидит, заливается слезами и пилит себе вены.

- Ты чего это? Ты что тут делаешь?

Солдат, всхлипывая:

- Я... я... никому, никому здесь не нужен...

Старшина изумился так, что на минуту лишился речи. Он совершенно искренне поразился и даже обрадованно всплеснул руками:

- Как? Почему? Как это не нужен? Работы сколько! Быстро пошел, быстро бери лопату!...

Ренессанс

Немного неприлично, так ведь и жить неприлично, при наших-то обстоятельствах зарождения. Получается, что помирать - гораздо пристойнее.

Приехала скорая помощь к одной бабушке.

Бабушка блатная была, с горздравом обрученная, но в тот момент ей это не особенно помогало. Совсем она стала плохая и, пожалуй что, помирала.

Доктор затеял ее лечить; бригада суетится, бегает. Доктор лечит, а сам по привычке вокруг поглядывает. И замечает, что в бабушкиной квартире больно много разных картин: репродукции, конечно, зато сплошные великие мастера. Однако тематика почему-то все эротическая: обнаженная Маха, Даная, какие-то плодородные совокупительные мотивы, и так далее.

Стали бабушку одевать-раздевать: смотрят - белье. Ну, не бабушкино белье совершенно: модное, розовенькое, узенькое в полоску, кружевное.

Бабушке все лучше и лучше.

"Экая ты бабушка", - думает доктор.

Ежели прозвучал горздрав, то и больницу дали хорошую, современную. Привезли, бабушка оживает, везут ее в реанимацию, завозят. И видит доктор, что бабушка усиленно косит глазом на соседнюю койку, просто не отрывается. А там лежит синий, в пятнах, человек, уже не вполне в реанимации и даже не в нашем мире, где-то на перепутье. Очевиднейший посиневший бомж. И ожесточенно дрочит.

- Ну, бабушка, ты правильно попала, - гадко просиял доктор.

Ступенчатая терапия

Привез один знающий доктор в больницу инфаркт.

Вернее, он понимал, что инфаркта нет, но в приемном покое были уверены в обратном.

- Нет-нет! - закричали два приемных доктора. - Везите в реанимацию. В шестнадцатый павильон.

- На ВДНХ, что ли? - мрачно обронил доктор.

- Нет, в наш шестнадцатый павильон.

- Тогда давайте проводника, я сам не найду.

Жалко, но все-таки пожертвовали пьяного санитара.

Доехали, а в шестнадцатом павильоне - четыре ступеньки вверх. Доктор растерялся: не самому же заносить носилки, никак! А больше никто не понесет.

- Сам дойдешь четыре ступеньки? - спрашивает у больного без инфаркта.

- Дойду, - трубит больной без инфаркта.

И дошел.

Вернулся доктор в приемное отделение, отдал санитара и говорит:

- Знаете, а я к вам больше инфаркты не повезу, раз у вас четыре ступеньки.

Приемные возмутились:

- Зато у нас очень хорошая реанимация. В ней еще НИКОГДА НИКТО НЕ УМЕР.

- Конечно, не умер. Раз на четыре ступеньки поднимается.

Непристойное предложение

Ночь. Ординаторская. Я дежурю.

Спать неудобно, лежать приходится на смотровой кушетке. Она узкая и жесткая. За стеной - сестринская, в сестринской - Галя и Оля.

В стене есть дырочка, сквозь которую просачиваются разговоры и прочие звуки с запахами. Заснуть невозможно, приходится слушать. В сестринскую пришел квадратный мужчина, больной.

- Оль. Оль, пошли в процедурную. Слышь, Оль?

- Идите спать.

- Оль. Оль, пошли в процедурную. Слышь, Оль?................

Через сорок минут:

- Оль. Оль, пошли в процедурную. Слышь, Оль?

...............

Через двадцать минут:

- Оль. Оль, пошли в процедурную. Слышь, Оль?

...............

Через тридцать минут:

- Оль. Оль, пошли в процедурную. Слышь, Оль?

...............

Через сколько-то времени: вздох. Одинокое тело уходит. Шаркает в коридоре, харкает.

Смешки, звон посуды.

- Чего ему надо-то, а?

Галя:

- Ты скажи мне, скажи, чё те надо, чё те надо...

Оля (подхватывает):

- Я те дам, я те дам, што ты хошь, что ты хошь...

Зловещий ведьминский хохот. Свет гаснет. Бормочет телевизор.

.............

Энергия, не нашедшая выхода в квадратном мужчине, направилась в уголовное русло. Через два дня его выгнали: немного выпил и ударил соседа отверткой, а потом еще гонялся за ним, с нею.

Баня

В нашей больнице случалось мероприятие, в котором мне так и не довелось поучаствовать: Баня. В эту развратную Баню ходил помыться наш приемный покой, когда возникало настроение.

По этому поводу можно сказать, что совершенство всегда требует некоторой незавершенности. Так, например, мои дядя и отчим изъездили якобы, за грибами - всю Приозерскую ветку и везде отметились, выпили. Кроме далекой станции Мюллюпельто. Там они не были ни разу. Я, помню, спрашивал дядю: отчего бы вам туда не поехать? А он мне задумчиво и тоскливо рассказывал про художественную незавершенность. Они туда, дескать, из принципа не поедут.

Так вышло и с баней, хотя не совсем.

Что в ней творилось, я представить себе не могу. Но ужасы обязательно. Один мой всеядный приятель-уролог стоил целого гусарского эскадрона. И не то чтобы, заметьте, он был бисексуал какой: чтобы быть моно-, би-, стерео там, квадро, нужно прежде всего осознать себя таковым, а он не осознавал, он просто подминал под себя все, что попадалось. И вот! неразрешенная загадка: в эту баню ходила одна дородная терапевтиха, ягодка опять. Всех, по словам уролога, было можно, а вот ее - нельзя, хотя и ходила. Потому что у нее была крыша: мужчина-хирург, который не ходил, но если что, бил насмерть. И я все думаю: как же они там управлялись, при ней, если с нею нельзя?

Ну, ладно.

Однажды я уж было пошел в эту баню. Сберечься мне помогла ссора с одной медсестрой.

Эта медсестра приемного покоя пила до постоянного изменения в лице. И в баню, конечно, не упускала сходить. Как-то раз я дежурил, и она дежурила, внизу, и нажралась, как собака. Составили акт и позвали меня расписаться. Такой был порядок: если какая сволочь нажрется, все под этим подписываются: дежурные терапевт, хирург и невропатолог. Вижу - сидит, ноги свесила, курит, нагло глядит. Деваться некуда, я расписался. Ей-то, понятно, ничего не сделали, зато меня невзлюбили всем приемным покоем. Я и сам был не рад, что ввязался - подумаешь, принципиальный какой.

Приблизительно через годик вышел случай, что больные подарили нам с урологом чего-то прохладительного, которое на поверку оказалось горячительным. Сначала друг повел меня в общежитие, пообещав, что там мне мало не покажется. К какой-то мрачной девушке. И не обманул: нас выставили вон, потому что он уже там напаскудничал, но то ли забыл, то ли не придал значения.