Вересковая пустошь - Энн Мэтер

Она отвернулась от зеркала. Скоро придет горничная, чтобы застелить кровать и прибраться в комнате. После завтрака надо будет распаковать вещи, а прямо сейчас необходимо привести себя в порядок.

Девушка распустила волосы и принялась расчесывать их гребешком, удивляясь тому, что столь простое действие может принести облегчение и успокоить нервы. Она старалась не думать об откровениях Мелани, и все же один вопрос продолжал ее преследовать. Как теперь она могла оставаться здесь, зная, что ее считают приживалкой, что над ней просто сжалились? Она должна бежать отсюда, найти работу! О, насколько беспечным был Генри Фэрридей! Даже если бы он оставил ей немного денег, чтобы она могла закончить учебу, она бы справилась.

Домине была в процессе раздумий над тем, каким будет ее первый шаг, когда раздался стук в дверь. Думая, что это Лили, она крикнула:

— Входи! — и продолжила расчесывать волосы. Густые и шелковистые, они спадали блестящими волнами, обрамляя ее лицо, и привлекали внимание к большим темным глазам.

Но когда открылась дверь, на пороге появилась вовсе не Лили Манверс, и Домине сразу съежилась под хмурым и злым взглядом безжалостных голубых глаз. Мэннеринг закрыл за собой дверь, и девушка вскочила со стула у туалетного столика, раздосадованная вторжением в свои невеселые мысли. Она словно бы видела себя со стороны: красиво уложенные волосы не скрывали высохшие ручейки слез на щеках, и она откинула челку со лба, с мрачным предчувствием повернувшись лицом к нежданному гостю.

Мэннеринг запустил пальцы в свою шевелюру, затем довольно сухо произнес:

— Я хочу знать, что сказала тебе Мелани только что, на конюшенном дворе, и отчего ты помчалась сюда так, словно сам дьявол гнался за тобой по пятам.

Домине прижала ладонь к горлу и покачала головой.

— Я… я бы не хотела говорить об этом прямо сейчас, — выдавила она. — У меня… не было времени обдумать ее слова.

— О, ради бога! — воскликнул он. — Я догадываюсь, что она сказала!

Домине покраснела.

— Зачем тогда спрашивать? Вы должны знать, что я почувствовала, когда это услышала. Мелани не сделала ничего дурного, всего лишь прояснила вашу позицию. Теперь мне нужно время, чтобы прояснить свою.

— То, что ты узнала от Мелани, для тебя ничего не меняет, — отрезал он.

— Напротив, — неуверенно возразила девушка. — Я… я не могу больше здесь оставаться. Мне не нужна ваша жалость. Я вполне способна устроиться на работу и…

— Ты так думаешь? — с иронией поинтересовался он.

— Я знаю это.

Домине отвернулась, кусая губы, чтобы они прекратили дрожать. Такое с ней случалось и раньше в присутствии Джеймса Мэннеринга, но на этот раз предательские слезы никак не хотели отступать.

Воцарилась тишина, и Домине глубоко вздохнула, обрадовавшись передышке. Затем опекун произнес тихим голосом:

— Теперь я скажу тебе, что ты сделаешь, ладно? — По его тону было ясно, что он не потерпит никаких возражений.

Когда Домине не ответила, он продолжил:

— Ты забудешь каждое слово, что произнесла Мелани. Она не так уж бессердечна, ты убедишься в этом, когда узнаешь ее поближе, но, как и моя мать, она привыкла драться за то, чего хочет, и иногда забывает о том, что в мире есть люди, не похожие на нее.

Домине уставилась в пол.

— Вы не можете вынудить меня остаться здесь, — сказала она, не поднимая головы.

— Еще как могу, — сухо произнес он.

— Я для вас ничто, чужой человек. — Домине решительно взглянула ему в глаза. — Мне казалось, что вы будете только рады избавиться от своих обязательств!

Он сурово взглянул на нее:

— И что это значит?

— Я не хочу здесь оставаться в любом случае. С тех пор как я приехала сюда, я слышу только колкости и насмешки. Вам не надо притворяться, что ваша мама и Мелани огорчатся, если я уеду.

Он шагнул к ней, его глаза метали молнии — еще бы! — какая-то девчонка осмелилась перечить самому Джеймсу Мэннерингу! Возможно, он рассчитывал, что она безропотно согласится с ролью пешки на шахматной доске, которую по своей прихоти передвигает рука опытного игрока, размышляла Домине, притихшая и беспомощная. Теперь он обнаружил, что у нее тоже есть характер.

— Почему вы не оставили меня в монастыре? — печально спросила она.

— Потому, что я был настолько глуп, что решил, будто ты будешь рада покинуть этот сиротский приют ради нормальной домашней жизни, — в бешенстве процедил он.

— Здесь?

— Где же еще? А если ты все еще хочешь сбежать, тогда мне придется подумать, как помешать тебе, — заявил он. — И поверь мне, я найду какой-нибудь способ.

— Но почему?

— Потому что я не могу бросить на произвол судьбы беззащитного ребенка. И в отличие от старого Генри мне не нужны для этого более весомые причины!

— Но дедушка Генри забрал меня из приюта, когда погибли мои родители! — с возмущением напомнила ему Домине.

— Не спорю. Но мы до сих пор не знаем его мотивов.

— Это же чудовищно! — воскликнула она. — Как вы можете быть таким бессердечным по отношению к своему отцу!

Мэннеринг иронично прищурился:

— Представь себе, могу. В любом случае — ты останешься. Что тебе терять? Придется потерпеть шесть месяцев, а потом можешь делать все, что тебе заблагорассудится.

— Что ж, посмотрим.

— И не пытайся надуть меня фальшивой покорностью! — рявкнул он, схватив ее за плечи твердыми, сильными пальцами. — Я сказал, что ты останешься, и ты останешься. Поняла?

У Домине перехватило дыхание. Несмотря на то что его пальцы впивались в нежную кожу, оставляя синяки, она не пыталась вырваться. От внезапно накатившей слабости у нее задрожали колени — он никогда еще не подходил так близко, и она могла чувствовать тепло его тела, которое почти касалось ее, и видеть в расстегнутом вороте рубашки темные волосы на его груди. Пушистые ресницы, казавшиеся почти черными на фоне голубых радужек, смягчали выражение его глаз. Золотые часы окольцовывали левое запястье, а на безымянном пальце правой руки сверкал перстень с рубином.

— Вы делаете мне больно, — задыхаясь, произнесла Домине и тут же получила свободу.

— Прости, — буркнул Мэннеринг, отступив на шаг и странно взглянув на нее. — Но ты разозлила меня.

— Я тоже прошу прощения, — смущенно пробормотала девушка.

— Ты остаешься. — Это было утверждением, не вопросом.

— Да. — Она чувствовала себя опустошенной, и у нее не осталось сил, чтобы продолжать бороться с ним.

— Хорошо.

Больше не проронив ни слова, Мэннеринг повернулся и покинул комнату. После того как он ушел, Домине некоторое время стояла опустив голову. Никогда раньше она не представляла себе, какую бурю эмоций мужчина может вызвать в душе женщины, и теперь сосредоточенно прислушивалась к тому, что происходило в ее сознании.