Первое задание - Владимир Сысоев

Смех затих окончательно, всё внимание партизан переключилось на командира отряда.

— Нет, врач запрещает.

— Иван Иванович, ведь Матвей Борисович-то наш — известный перестраховщик. Я совсем здоров. Целую неделю в постели провалялся.

— А сегодня встал самовольно, — в тон Тихону продолжил комиссар и спросил: — А в зеркало ты сегодня смотрелся?

— Не выдержало.

— Как это?

— Зеркало, говорю, лопнуло.

— Вот видишь!

— Подумаешь, физиономия! Не жениться ведь собираюсь, товарищ командир.

— А нога, рука?

— Всё на месте, — упрямо повторил Тихон.

— Вот и хорошо, — примирительно сказал Иван Иванович, — значит, останешься в лагере. Тут тоже боеспособные люди нужны. И смотри, чтобы всё было в порядке, как вчера договорились.

— Товарищ командир…

— А чтобы ты не скучал — вот тебе помощник. Тоже в бой рвётся.

Лицо Тихона исказилось, будто он против своей воли тронул языком больной зуб, он даже не взглянул на своего товарища по несчастью.

Громко прозвучала команда:

— Повзводно, в походную колонну, становись!

— Пойдём отсюда, — обратился Тихон к другу-горемыке, — всё равно не возьмут. Чего зря нервы трепать! — И вдруг только теперь к великому своему изумлению заметил, что перед ним — девушка. Он опешил, но замешательство длилось недолго. Уже в следующее мгновение Тихон лихо сдвинул шапку на затылок и начал бесцеремонно разглядывать незнакомку. Модное оранжевое пальто не гармонировало со старой, обгоревшей у лесного костра солдатской шапкой и тем более — с огромными кирзовыми сапогами, из широких голенищ которых торчали тонкие ноги.

Но уже через секунду Тихон забыл о внешнем виде девушки — он не мог оторваться от её лица. Это была его мечта, таинственная девушка-пианистка. Она повернула голову и уставила на Тихона свои голубые глаза.

Пауза затянулась.

Но вот в глазах девушки Тихон уловил жалость. Странные, противоречивые чувства овладели им. И как тогда, в гестапо, чувствуя неловкость из-за своей несуразной внешности, он не смог удержаться от бессмысленно-иронической ухмылки.

— Кто это вас так? — прервала неловкое молчание девушка.

— В гестапо, — глухо произнёс он и попытался улыбнуться, но мышцы лица не послушались, и улыбки не получилось. Неожиданно он облегчённо вздохнул, так глубоко и громко, будто стог сена сбросил с плеч. Удивляясь ясности и остроте нахлынувших на него чувств, он с какой-то непонятной ему, необычайной лёгкостью рассказал обо всём, что произошло с ним за последние дни.

Девушка внимательно слушала, и глаза её в это время выражали нечто большее, чем простое сочувствие и любопытство. Тихон почувствовал это, и сердце его защемило больно и сладко.

В лесу стало совсем светло. Тихон улыбнулся девушке как мог — с усилием, криво, а она ответила ему молодо, задорно, но он успел заметить в её глазах какую-то жалкую, быстро угаснувшую искру. И вдруг лицо девушки приняло робкое выражение. Он снова улыбнулся. И она опять ответила ему как-то совершенно по-детски, торопливо и мягко, но уже без задора.

— Как вас зовут? — неожиданно для себя и Тихона спросила она.

— Тихон, — охотно ответил он.

— Тарасов? — глаза её стали круглыми. — Я слышала про вас.

— И я вас знаю. Вас зовут Таней, вы — дочь бургомистра.

— Ну и что? — поджала она губы.

— Ничего, просто я про вас всё до тонкостей знаю!

— Что? — вся вспыхнув, резко спросила она.

— А всё! — с восторгом выпалил он. — Где вы живёте, про музыку и…

— Не нужно, — умоляюще перебила она его и окинула неприязненным взглядом. Из глаз, помимо её желания, потекли слёзы. Кусая губы, Таня еле сдерживала рыдание. Она расстегнула пальто, подставила лицо ветру, но воздуха всё равно не хватало.

Тихон растерялся.

— Таня, Танечка! Перестань плакать. Объясни, в чём дело?

А ей тепло этих слов показалось неестественным и неправдоподобным. «Неужели все уже знают о моём позоре?!» — И она грубо ответила:

— Нечего возле меня вертеться!

Тихон мгновенно обиделся, а она стояла оцепеневшая, неприступная, похожая на взъерошенного воробья.

— Таня?

— Не нужно!

— Что случилось?

— Не твоё дело!

— Танечка!

Она молчала.

— Смотри, — чтобы хоть что-то сказать и отвлечь её от мрачных мыслей, вымолвил он, показав пальцем на большую стаю ворон.

Она ничего не ответила, ушла в землянку и унесла с собой всё — доброту ясного утра, синеву глаз, восторженность и радость.

В глухую лесную деревушку Медведевку в пятницу днём приехали партизаны. Их было немного, и они сразу разбрелись по деревушке, не забыв ни одной хаты. А через пару часов дружно заскрипели крестьянские подводы, нагружённые ребятишками и кое-каким нехитрым деревенским скарбом. Лихие, лет двенадцати-четырнадцати извозных дел мастера, весело гикая и посвистывая, подгоняли своих вислоухих пузатых лошадёнок в лес, на дальнюю, глухую поляну. Хозяйственные медведевские женщины прихватили на всякий случай своих кормилиц, и поэтому обоз, кроме делового крика и воинственного вопля увозимых от греха подальше ребят, сопровождался мычанием коров, блеянием коз и овец, бестолковым кудахтаньем кур.

А вечером в осиротевшей, притихшей деревушке появился взвод партизан под командой Потапова. С ним приехал и Николай. Партизаны выставили дозоры вокруг деревни, по-хозяйски обосновались в школе и двух соседних домах. Вскоре из чердачных окон на пустынную площадь, улицу и лес уставились тупорылые «максимы», остроносые стволы ручных пулемётов, автоматы и винтовки. Каждый боец имел своё место.

В это время партизанский отряд неторопливо подвигался к Медведевке. Командир с комиссаром ехали верхом рядом.

Густой, липкий чернозём смачно чвакал под копытами, в стороны разлетались большие жирные брызги.

— О чём задумался? — весело спросил комиссар.

— Совестью мучаюсь: напрасно мы разрешили Николаю участвовать в операции. Зачем этот риск?

— Последнее дело: решить, сделать, а потом по-бабьи охать да ахать.

Но Иван Иванович не обиделся на резкость друга.

— На поводу пошли, уговорил, как детей!

— Ещё что?

— Ещё не совсем понятно, почему Шварца мы должны приберечь, оставить живым и на свободе?

— Неужели не понимаешь?

— Так точно.

— Какой же дурак будет убивать на мясо дойную корову? Убьём Шварца — поставят другого, положение Наташи усложнится.

— Это понятно.

— А в чём же тогда дело?

— Надоел он мне!

— Это в тебе чувства говорят, а ты разум подключи.

— Убедил, — заражаясь оптимизмом друга, сказал Иван Иванович и слегка огрел жеребца плёткой. Свист рванул вперёд и понёс по обочине дороги, загребая и разбрасывая задними ногами крупные комья земли.

Утром деревню окружили основные силы партизан, разбитые на две равные группы: одна из них вместе с командиром расположилась на лесной горе, другая, во главе с комиссаром, залегла за узенькой, мелководной речкой в густом кустарнике.

Ясное солнечное утро сменил дождливый, пасмурный день, но это не могло испортить приподнятого настроения партизан. Вчера было принято официальное сообщение об окружении и начале уничтожения громадной фашистской армии под Сталинградом. В Кавказских горах гитлеровские дивизии, неся большие потери, безуспешно топтались на крутых перевалах, и черноморское побережье Кавказа так и осталось для них розовой мечтой.

Красная Армия начала своё могучее наступление…

Шварц не сомневался в полном успехе предприятия по захвату партизанских вожаков. Главная ставка в его плане делалась на неожиданность, быстроту и большое превосходство в силе.

Фашисты — всего около ста пятидесяти человек — двинулись к Медведевке на грузовых машинах с двух сторон. Километрах в пяти от деревни колонны были обстреляны жидким оружейным огнём, который после первого же организованного залпа гитлеровцев прекратился. «Всё правильно, они такой силы не ожидали», — подумал Шварц. В это же время серая, невзрачная личность приблизилась к остановившейся машине и елейным голоском проговорила:

— Дальше всё свободно. Желаю успеха, господин майор.

— Отлично! — самодовольно ответил Шварц и приказал дать полный газ.

Дорога до деревни была пустынна. Только уже на самой окраине капитан Фогель, ехавший на первой машине, увидел седого старика в старой, рваной шубе и заячьем треухе. Дед пас гусей и, часто размахивая хворостиной, проклинал вслух своих горластых подопечных.

— Эй, дед! — крикнул Фогель, высунувшись из кабины.

— Чаво, родной? — с готовностью ответил тот, мелкой трусцой подбежал к машине и приложил руку к уху.

— Ответь мне, дед, кто в деревне есть?

— Народу нету. Почитай, только я да гуси.