Новейшая оптография и призрак Ухокусай - Игорь Мерцалов

– С этим… сопляком, пустозвоном… – выцедил из себя Персефоний. – Эта «личность нового склада», как он себя именует, явно не прочь поразвлечься за чужой счет. Такая наглость… Признаюсь, у меня было сильное желание послать ко всем чертям дуэльный кодекс и разобраться с ним по-простому.

– Ты правильно сделал, что сдержался, – поспешил сказать Сударый. Срок условного освобождения его помощника еще не истек, и за любое правонарушение он рисковал вновь очутиться в каталажке.

– Знаю, – с видимым неудовольствием кивнул упырь. – Но поверьте, сделал это не ради себя, а ради вас. У меня вообще сложилось стойкое впечатление, что слухи расползаются по городу именно благодаря этой «личности нового склада».

– Думаю, ты ошибаешься. Залетай Высокович не выбрал бы в секунданты разумного, которому не доверяет.

– Он уже два года живет в столице и наверняка считает, что друзья его остались такими же, какими он их помнит. А зависть со временем способна убить самую крепкую дружбу. Нет, я за честность этого секунданта и гроша бы ломаного не дал.

– Однако для него огласка так же губительна, как для всех остальных участников дуэли.

Персефоний поморщился:

– Кто его знает… Но, так или иначе, я не проломил ему голову и кое о чем мы договорились. Бой состоится через день. Завтра за вами и Залетаем Высоковичем будет неотступно следить весь город, так что ни о какой скрытности речи быть не может. С другой стороны, тянуть время тоже нет смысла: и вы изведетесь, и модный юноша какую-нибудь глупость сделать может, особенно если потрясатель основ и с ним разговаривает в таком же язвительном тоне. Разумнее всего завтра усиленно распускать слух о примирении, а уж на следующее утро постараться улизнуть от внимания общества.

– Слух о примирении? – с сомнением переспросил Сударый. – В него никто не поверит.

– Да, это главная проблема, – согласился Персефоний. – Вот если бы вы с Залетаем Высоковичем завтра встретились в людном месте и поговорили с дружеским видом… Собственно, я это и имел в виду на переговорах. Пришлось опять терпеть насмешки потрясателя основ, который усмотрел в моем предложении «типично провинциальный страх перед мнением всесильного общества». Выгода от встречи была бы двойная: и народ успокоить, и получить лишний шанс разъяснить недоразумение. Но, по крайней мере, в одном Принципиалий был прав: Пискунов-Модный на разговор вряд ли согласится.

– Кто-кто?

– Возражун Принципиалий Поперекович – это имя личности нового склада. Ввиду того, что вызванную сторону представляю только я, он остается единственным секундантом Залетая Высоковича. Второй, Чихаев Курет Эпсумович, выступит в качестве врача – он студент-медик.

Принципиалий… Не тот ли Принцип, о котором шептались по углам у Немудрящевых?

– Есть один вариант, – продолжал между тем Персефоний. – В окрестных лесах появились волки, завтра егеря устраивают облаву, зовут и нас, из подотдела. Я могу согласиться, а вы со мной пойдете, вроде как поснимать на пленэре, мы и камеру возьмем. Когда под вечер все закончится, тихо скроемся и заночуем в лесу, а наутро выйдем к поляне, на которой и назначим поединок.

Сколь ни был Сударый малоопытен в делах такого рода, однако не мог не заметить:

– А ты уверен, что облава закончится к вечеру? Что мы не заплутаем, что не заплутают наши противники? Что, наконец, они сумеют правдоподобно объяснить, чего ради их понесло в лес посреди ночи?

– Мы не заплутаем, – сказал Персефоний. – Но вы правы, это единственное, в чем я уверен.

– Вот что, утро вечера мудренее, – решительно сказал Сударый.

– Правильно, – подхватил Персефоний. – Вы отдыхайте, а я, если позволите, потренируюсь в наведении иллюзий.

Непеняй Зазеркальевич удалился в спальню и лег в постель, однако сон не шел – напротив, ум Сударого, воспитанный и дисциплинированный более научными занятиями, нежели житейскими перипетиями, только сейчас и перестал метаться и заработал в полную силу, когда ему показалось, что имеющихся данных достаточно для анализа ситуации.

Даже теория возникла – скороспелая и ни на что не годная, поскольку подразумевала злой умысел со стороны Принципиалия и отдавала детективщинкой. Не годился сверхнигилист на роль полновесного злодея. Во-первых, потому, что Сударый не мог представить, как разумный, растрачивающий себя в демонстрации презрения к обществу, оказался бы способен что-нибудь изобрести. А во-вторых, изобретать было нечего: никаких маготехнических возможностей для того, чтобы воздействовать на готовый оптографический снимок, просто не существовало.

Конечно, вид скандалезного бунтаря может оказаться маской, а снимок не так уж трудно подменить, однако изготовить подмену непросто: для этого надо не только владеть приемами оптографии, но еще иметь актрису, которая сумела бы достоверно изобразить девицу Немудрящеву, причем не такую, каковой она является на самом деле, а Простаковью – ужасную грешницу.

Эх, если бы хоть глазком взглянуть на этот портрет, будь он неладен, если бы знать…

Часы пробили один раз, и Сударый на миг призадумался: это половина которого часа, все еще третьего или уже четвертого? Тут до слуха его донеслись из гостиной шорох и ворчание. Без особого сожаления Сударый поднялся с постели.

Как он и предположил, возвратившийся домовой отчищал стол от капель воска.

– Извини, Переплет, случайно так вышло…

– Вижу, что случайно, – буркнул тот, хотя на лице было написано нечто противоположное, так что Непеняй Зазеркальевич на миг вновь ощутил себя ребенком, который во власти азарта сродни научному ползает по столу со свечой и изучает чрезвычайно важный вопрос: а что из всего этого получится?

– Хорошо ли погостил? – спросил Сударый, чтобы переменить тему.

– Отчего бы не хорошо? Чай, не чужой пришел, своя кровь. Посидели, побалакали… Ну, правду молвить, не толково говорили. О важном, о чем промежду нами, домовиками, говорить положено, едва попомнили, а все больше о суетном. Так что поделать: суетно нынче в доме Немудрящевых.

– Погоди, – оживился Сударый. – Ты хочешь сказать, что ходил в гости к своему брату, кажется, двоюродному, который…

– Не двоюродному! – перебил домовик. – Никакому не к двоюродному. Чего я к двоюродному пойду, если он сам каждую неделю прибегает, непоседа? Троюродный брат мой у Немудрящевых обретается.

Только сейчас заметил Сударый хитрую искорку в глазах Переплета.

– И что? – поторопил он.

Однако домовик не спешил.

– Так я и говорю: свиделись, потолковали, как промеж родных положено. Живут они не тужат, наш дом похвалили, да и своим гордятся. Так-то все у них ладо́м, и тяга в печи, и все такое прочее… Ну, в общем, видал я тот портрет, – без всякого перехода объявил Переплет.

– И что с ним?

Подробный ответ домового заставил Сударого рассмеяться, ибо хотя ровно ничего сам по себе не решал, зато подтверждал некоторые догадки… и, кажется, подавал надежду.

Отдыхать Сударому пришлось совсем немного, но проснулся он на удивление бодрым и даже раньше обычного, так что, когда Персефоний прокрался в спальню, чтобы разбудить оптографа традиционным внезапным нападением, Непеняй Зазеркальевич уже повязывал галстук.

– С добрым утром! – поприветствовал он упыря. – Извини, сегодня тренировку придется отложить. Вереда уже пришла?

– Да, кормит своего питомца шоколадом. Кто бы он ни был, по-моему, она его балует.

– Тогда выждем немного, пускай существо спокойно поест. Сколько у нас готовых к работе пластин?

– Пять штук.

– Маловато… Впрочем, помнится, сегодня клиентов немного, успеем сделать, если понадобится.

– Понадобится для чего?

Однако Сударый показал жестом, что не хочет говорить заранее.

– Выбор места и времени дуэли согласно правилам остается за мной? – уточнил он.

– Конечно, ведь вы – сторона вызванная. Вот если бы вы пожелали воспользоваться пистолетами – другое дело, тогда место и время выбирает вызывающая сторона.

– Но ты говорил, что огнестрельным оружием пользоваться на дуэлях запрещено.

– Не совсем так. Разрешено в виде исключения, но не рекомендовано. Да и без рекомендаций мало кто выберет пистолет, ведь в большинстве стран дуэли запрещены, а обеспечить надежную магическую защиту от мошенничества, сохраняя секретность предприятия, практически невозможно. Как помню, последним бретёром, дравшимся исключительно на пистолетах, был известный Жуликомо Козоностро, прирожденный маг и редкостный мошенник.

– Да-да, я как раз вчера о нем читал, – кивнул Сударый. – Только ничего толком не помню…

– Ну, некоторые из его фокусов не принято упоминать… Ловкач был редкий. На что только чары не накладывал: на порох, на кремень, на пыжи. В то время как раз ужесточили правила дуэльного кодекса, маги перед схваткой проверяли все подряд, так Жуликомо, мерзавец, что придумал: накладывал на шомпол «спящие» чары и, уже выйдя к барьеру, требовал перезарядить оружие. Все вокруг, понятное дело, спокойны, а он шепнет словечко – и готово, пуля мимо не пролетит. – Рассказывая, Персефоний увлекся. – В последний раз он стрелялся в Закордонии с неким Франтуаном де Фасоном с пятнадцати шагов. Как обычно, из-за женщины. Зима, а с Козоностро пот ручьем и вообще вид болезненный. Просит он у секунданта своего платок, становясь к барьеру, пот утирает, и вдруг его начинает, простите за подробность, тошнить, да так, что он аж на колени падает. Все, конечно, кричат, мол, поединок надо отменить, а он говорит, что ему уже лучше, только вот капсюль слетел и в снег упал (тогда как раз капсюльные пистолеты в моду вошли). Ему предлагают перезарядить оружие, а он: «Не надо, говорит, вот он!» – поднимает капсюль и насаживает под боек. Потом как ни в чем не бывало выпрямляется и стреляет в противника – бац! – наповал, точно в сердце. Секунданты, конечно, поспорили, но сошлись на том, что правила соблюдены – ведь сигнал к началу дуэли уже был дан, соперники встали к барьеру, а все остальное не более чем случайность.