Новейшая оптография и призрак Ухокусай - Игорь Мерцалов

И потому в «Спиритографическом ателье г. Сударого» втайне от всех шла бурная, увлекательная и бескорыстная работа. Что будет, если запечатлеть по новейшему методу обыкновенного щенка? Горшок с геранью? Наведенную иллюзию? Гусеницу? Алхимическую реакцию в колбе? Соседского кота, ради которого, бандита рыжего, пришлось Персефонию удерживать тяжеленный «Зенит» на весу подле окна?

Одного лишь удавалось избежать без особого труда – создания автопортрета. Мало ли что там оптография покажет… Это с гусеницы спроса никакого. Оплелась да обернулась бабочкой, как и ожидалось. И не стесняться же криволапому щенку мечтаний о задержании шести воров с поличным…

– Ерунда, – решительно заявил Персефоний, уже недурно разбиравшийся в технике оптографии. – Призматический объектив сам по себе чудес не творит. Для того чтобы отобразилась духовная сущность, нужны специальные чары, особый состав…

– Верно, – важно кивнул Переплет, который в оптографии не разбирался совершенно, но, как и положено порядочному домовому, наперечет знал все запасы в доме. – Четвертого числа реактивов взято только на один снимок.

– Глупости ты говоришь, Персефоний, – решительно заявила Вереда. – То есть ты прав, что Непеняй Зазеркальевич не прав, но он не прав совсем из-за другого. Я знаю Простаковью – это чудесная девушка. Если бы вы случайно и сняли с нее портрет по новейшей методе, ничего бы в нем не могло быть такого, чтобы расстроить Залетая Высоковича. Говорю вам: она человек чистейшей души…

– Верно, – опять кивнул Переплет. – Почтенного семейства барышня, это уж достоверно. Братец мой троюродный в жилище их домовует, от него знаю: солидный человек господин Немудрящев, и с воспитанием у него строго.

– Однако иных объяснений я не вижу, – вздохнул Сударый. – Залетай Высокович бросил мне обвинение в использовании каких-то незаконных чар, а поскольку ничего, кроме того снимка, нас с ним не связывает, остается предположить, что снимок получился… не такой, какой можно было ожидать.

– Но обрабатывали мы его по обычной методе, – стоял на своем упырь.

Сударый пожал плечами:

– Возможности призматических объективов огромны, все их свойства еще не выявлены до конца. Об этом и Подаряев пишет в «Призматическом разложении ауры». Кстати, у него говорится о том, что крайние позиции спектра ауры содержат довольно четкие образы натуры, так почему не допустить, что в определенных условиях один из этих образов – по всей видимости, отрицательный – проявился на пластине? В конце концов, может, у нас в лаборатории все еще витали пары особого состава…

– Это точно, – опять ввернул Переплет. – Как вы начнете зелья кипятить, так в раболатории и впрямь дышать нечем, хоть сам воздух подметай.

– Предполагать можно до бесконечности, – покачал головой Персефоний. – Надо выяснить все достоверно. Вереда, ты не могла бы по знакомству как-нибудь разузнать, что там с этим портретом?

– Я попробую, – неуверенно ответила девушка. – Мы с Простаковьей не то чтобы очень близкие подруги…

– Все-таки надежда есть. А я попытаюсь выяснить что-нибудь своими силами. Теперь вот о чем: Непеняй Зазеркальевич, кого вы собираетесь пригласить в секунданты?

– Ох господи, я ведь почти забыл о самой дуэли! – воскликнул Сударый. – Вообще-то я рассчитывал на твою помощь, Персефоний…

– Не сомневайтесь в ней. Позвольте поблагодарить вас за высокую честь, которую вы мне оказываете своим доверием, – сказал упырь, и как-то так по-особенному сказал, без малейшего намека на позу и пафос, но вместе с тем настолько весомо, что молодой оптограф теперь только почувствовал в полной мере реальность и неизбежность предстоящего поединка. – В таком случае переговоры с секундантами Пискунова-Модного я беру на себя и попытаюсь выяснить, что в действительности послужило причиной для вызова. Впрочем, если дело и правда в портрете, всей правды он не скажет даже своим секундантам.

– Ты так полагаешь?

– Уверен. Ведь тогда в его глазах это вопрос чести дамы. Однако не будем загадывать наперед, у нас и так забот хватает. Вереда, помнится, у нас на сегодня три сеанса?

– Разве их не придется отменить? – удивилась девушка. – Как можно работать, если…

– Так же, как и всегда. Дуэль в провинциальном городе – это в первую очередь секретность, да и во вторую тоже. Никто не должен ничего заподозрить, поэтому мы будем вести себя как обычно. Секунданты Пискунова-Модного, думаю, тоже это понимают и придут попозже, чтобы не привлекать лишнего внимания. На сколько запланирован последний сеанс?

– На два сорок, – ответила Вереда.

– Отлично. Полагаю, у нас будет не меньше трех часов, чтобы подготовиться…

С этой минуты главным в ателье стал Персефоний.

Сударый не возражал. Мысль о дуэли мучила его, ему было неуютно от многоопытной деловитости упыря, но он понимал, что своими сомнениями и неловкостью только усугубит и без того неприятное положение.

Не то чтобы он боялся… Хотя нет, и боялся тоже – боялся в равной степени как умереть, так и убить. Но куда больше, чем страх, угнетало его осознание того, что истинной причиной дуэли послужила конечно же его собственная вспыльчивость – и, если уж на то пошло, глупая боязнь оскандалиться в публичном месте. Достаточно было проявить чуть больше настойчивости, может быть, мягкости и отзывчивости – и все бы выяснилось тут же. И пожалуй, никакого скандала бы не случилось, а пожали бы они друг другу руки при всем честном народе…

Ну это, наверное, и впрямь слишком уж наивное мечтание, могли просто поговорить спокойно. Да хоть и покричали бы друг на друга – что с того? Все лучше, чем шпаги скрещивать. Опять же если скандалов опасаться, так с дуэли лучше живым не приходить, а и погибнешь – будешь знать, что ничего хорошего тебе вслед не скажут.

Вероятно, страха перед дуэлью не испытывают только совершенно отчаявшиеся и совершенные подлецы. Ни к первым, ни, слава богу, ко вторым Сударый себя не относил и потому конечно же боялся.

Так или иначе, а попытки Сударого вести себя как обычно проваливались с треском, пусть это и трудно было заметить со стороны. Сосредоточиться на работе не удавалось, он не раз и не два ловил себя на том, что думает о Залетае. Каково-то сейчас модному юноше, боится ли он, сомневается ли, сожалеет? Или у него и правда есть какая-то веская причина для искренней ненависти?

По счастью, упырь быстро разобрался в причинах угнетенного состояния Сударого. Как только выпало свободное время, он сказал:

– Насколько я вас знаю, Непеняй Зазеркальевич, вы меньше всего хотели бы доводить дело до кровопролития, не так ли? Это очень похвально с вашей стороны. Я приложу все усилия, чтобы привести вас к примирению, пусть только Залетай Высокович извинится за резкость.

Охваченный мрачными мыслями, Сударый едва не сказал, что свои извинения модный юноша может забрать себе и сидеть на них хоть до скончания века, однако вовремя спохватился. В чистых, прямо глядящих глазах Персефония он увидел на миг свое отражение и очень оно ему не понравилось.

«Да что со мной такое? – сердито подумал он. – Ситуация, конечно, неприятная, ну так с ней делать что-то надо, делать, а не скулить и не ныть!»

– Разумеется, – сказал он вслух.

Но, видно, не слишком убедительно сказал. Во всяком случае, Персефоний секунды две или три внимательно смотрел на него, а потом, очевидно, как-то по-своему истолковав выражение лица Сударого, заявил:

– Когда закончим с повседневными делами, надо обязательно выкроить часок для урока. Не знаю, каков из Пискунова-Модного фехтовальщик, но, учитывая его репутацию, полагаю, что неплохой, хотя едва ли опытный. Так или иначе нелишне будет преподать вам сегодня особенный урок.

Однако народ пословицы недаром складывает: легко сказать, да трудно сделать – это как раз к сегодняшнему дню подходило.

Такого густого наплыва посетителей ателье господина Сударого еще не знало. В первой половине дня еще ничего, только трое господ вполне солидной наружности да один юноша с нигилистической полуулыбкой, а вот к обеденному перерыву началось форменное паломничество. И народ пошел весьма разношерстный.

Были господин судья с письмоводителем и господин начальник акциза, а также старейший упырь губернии, уже который век успешно переизбиравшийся старшиной ночных племен. Был околоточный надзиратель. Был настоятель храма отец Неходим. Была сдержанно-шумная компания из трех молоденьких барышень с загадочными глазами и при сердитых няньках. Были две весьма экзальтированные дамы без спутников.

Были потом сразу трое юношей с нигилистическими лицами, а при них еще один, с лицом совсем уж глумливым, и какая-то развязная девица с личиком миленьким, но глупеньким.

А кроме них было не менее дюжины представителей народу разночинного и вообще разномастного, включая уличных мальчишек, которых мрачневшему с каждой минутой Персефонию пришлось просто выставить за дверь.