ВСЕ НА ЗЕМЛЕ - Олег Кириллов

Гуторов взял с вешалки дождевик, закрыл кабинет. Думал о том, что любопытно будет сегодня глянуть на то, как новый первый секретарь будет проводить совещание по сельскохозяйственным вопросам. Так ли он будет уверен, как в проблемах горного дела?..

А Рокотов, стоя у окна и наблюдая, как Гуторов усаживается в машину, размышлял о другом. По давно установившейся привычке «прокручивал» в памяти весь разговор от начала до конца. Нашел только один «прокол» — надо было яснее показать Гуторову, что относится к нему по-доброму. А ведь можно и обидеть человека. Сидел как мумия… Мумия… мумия… Что-то связано с этим словом? Ах, да… Игорь говорил, что так называют в Чили тех, кто цепляется за свои бывшие привилегии… Жуткое слово. Как там они: Франсиско и Виктор Олеанес с его наскоками на вечного своего оппонента, за которыми кроется самая настоящая привязанность к Франсиско, человеку и пожившему больше, и видавшему всякие беды? Трудно им там, ох как трудно.

Вспомнил почему то руки Франсиско, крупные, узловатые. Пальцы с расколотыми ногтями. Человек знает цену тяжкому крестьянскому труду. Удачи тебе, компаньеро.

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Был день двадцать девятого июня. Для Рокотова денек что надо. С утра исполком. В два часа совещание с секретарями промышленных парткомов по обмену партдокументов. В пять часов выступление на занятиях университета марксизма-ленинизма. Потом подготовка к разговору, для которого вызывали его назавтра в обком. Причем заместитель заведующего отделом, с которым происходил телефонный разговор на эту тему, предупредил:

— Будь готов по всем вопросам, в особенности по сельскому хозяйству. Что-то сводки вы не очень крепкие даете.

Все надо, а времени где брать? Где его найти, золотое, прямо скажем, времечко, когда часы, тик-так, минуту за минутой вычеркивают. И везде хочется успеть самому, Хоть руки уже болят от руля и скорости газика не хватает.

В девять утра начало исполкома, а в половине восьмого вылез перед зданием райкома из роскошной своей «двадцатьчетверки» Насонов. Потоптался перед крыльцом, сокрушенно вздохнул и полез на третий этаж по крутой лестнице, хоть и устланной ковром, да не такой уж легкой по теперешним насоновским годам. Стукнул в дверь рокотовского кабинета и, не дожидаясь приглашения, всей своей нескладной широкоплечей фигурой втиснулся в комнату.

— Рановато, Иван Иванович.

— Извиняй, Владимир Алексеевич, — Насонов шумно вздохнул, перевел дух, — извиняй., Ночь, понимаешь, не спал, мозги наизнанку выкручивал. Никогда Иван Насонов в делах разных замешан не был. Повиниться приехал, товарищ первый секретарь.

— Та-ак… Предисловие веселое. Ну давай.

— Так я о бумаге.

— О какой бумаге?

— Да о той, что у Дорошина… О выписке.

— О постановлении общего собрания?

— В том-то и коленкор, что не было общего собрания.

Рокотов встал из-за стола, медленно обошел его, стал напротив Насонова:

— Что же было?

— А что? Дорошин приехал, пообещал свинарник новый на полторы тысячи голов силами стройуправления комбината построить., Ну, мы собрали восьмерых членов правления, кто был на тот час, посоветовались и бумагу сочинили.

— У вас же двенадцать членов правления?

— Остальные в отсутствии были.

— А документ написан от имени общего собрания?

— То-то и оно. Мы сразу Дорошину справку не дали, а вот когда свинарник сделал — вручили.

— Свинарник какой, где?

— В Ильинке.

Хитровато поглядывал Насонов на Рокотова, хоть и старательно морщил красный крутой лбище, всем своим видом показывая, как он страдает от собственной своей мужицкой хитрости и желания получить для колхоза как можно больше прибытку. И было в его лице открытое: ну чего же ты думаешь, соображаешь чего? Я тебе прямо все выложил: решение незаконное, теперь тебе карты в руки, а за мою хитрость готов хоть сейчас выслушать ругань любую, мы, председатели, народ к ней привычный. Ну, уж коль ты такой кровожадный, так за всю мою неразумность могу принять и выговор, только лучше, чтоб без занесения: за общее дело страдал, за резкий и неуклонный подъем сельского хозяйства. А для Дорошина тоже все как надо: ну прости, ну не знал, что это дело голосами всех колхозников решается. Коли начальство скажет, так мы со всей нашей душой соберем собрание и будем решать этот вопрос заново.

— Что еще скажешь? — сухо спросил Рокотов, а в мыслях — сплошной круговорот: ах, сукин сын, вот это подстроил, вот это удружил.

Да как же тут быть, как же выходить из положения До сих пор все было предельно ясным: исполком начнет обсуждение вопроса и на нем Рокотов выступит с обоснованием своей идеи — новые скважины на бросовых землях с подключением всех возможных сил для скорейшего выхода к руде. И Дорошин никуда не денется — умный же он человек и всегда отличался умением ориентироваться.

Насонов глядел тревожно, последняя фраза Рокотова прозвучала почти зловеще. Уж он-то, с опытом прожитых лет, мог разобраться, что к чему, и в сдержанной сухости секретаря райкома видел, прежде всего, растерянность, желание выиграть для размышления минуты, чтобы определить свое отношение к неожиданной вести. И ему нечего было напоминать, как не любит начальство тех, кто ставит его в подобное положение. Да и будучи на месте Рокотова, думать иначе невозможно. Весть-то сообщил за час до исполкома. Все было Насоновым твердо взвешено, даже время, а нет, вот не учел того, что Рокотов мог растеряться.

Глядел Насонов на пальцы начальства, вроде бы бездумно перебиравшие лежащие на столе бумаги, и пытался прикинуть, что может быть? Выговор без занесения— нет, тут не вытанцуешь! Как бы строгачом не запахло… Ой-ей, не нравится ему красное пятно, которое появилось на щеке Рокотова. И глаза кровью наливаются… Да что он так? Или впервой слышит про такие штуки? Ну покричит Дорошин, ну арбитраж привлечет. Ну возьмут с Насонова стоимость свинарника… Так ведь не в деньгах дело. Он готов три стоимости этого самого свинарника отдать, слава богу, урожай в прошлом году, в отличие от других хозяйств района, более или менее неплохой взяли. Дело в том, что строителей, подрядчиков найти сейчас невозможно. А Дорошин построил своими силами. У него стройуправление— что твой трест по мощности. Вот за это ему и спасибо.

— Так что мне говорить? — Насонов честно глядел в глаза Рокотову. — Готов понести ответственность… Хотя прошу учесть, что не для себя делали все… Для общества… Дорошину этот свинарник — раз плюнуть. Он такие объемы строит.

— Поговорим на исполкоме, — сказал Рокотов. — Можете быть свободны.

Насонов поднялся, сокрушенно вздохнул; почесал затылок, пошел к двери. Чувствовал на спине своей взгляд секретаря, поэтому, прежде чем выйти, головой покачал, будто осуждая себя: «Ах ты, старый, ну как же ты проморгал такое дело, а?»

А в приемной, присев на диван, прикинул: «А ничего… Вроде и полегче стало. Пусть теперь у Рокотова голова болит. Кисляков из «Салюта» небось позавидует… А то донимал все: «Землицу за свинарник уступил… Хозяин». А теперь как узнает, что придумал Насонов, небось позвонит с извинениями. А вдруг все ж оттяпают землю? Ведь у Дорошина бумага с печатью. Какое ему дело до того, как решали вопрос? Основание имеется? Согласие колхоза. Одна надежда на законника Рокотова. Ох и закрутил ты историю, Иван Иванович… Но, с другой стороны, если б знать, что удастся Рокотову дело с пастбищными землями? А с Дорошиным у них уже стычка состоялась. Иначе не было б днями звонка Павла Никифоровича. Ночью, когда люди добрые уже сны двадцатые видят… Никак часа в три ночи. Вскочил тогда Насонов от резких звонков, лапнул по столику, отыскивая трубку телефонную… А в голове уже варианты: пожар на откормочнике — сухота стоит жуткая три дня… Падеж на свиноферме — рыбу с душком вчера завезли, а ну как отравились свиньи? Или еще хуже — инфекция какая… Не дождался, пока собеседник слово скажет, почти закричал: «Ну, что там, говори!»

А в трубке, сквозь легкий треск, полунасмешливый голос Дорошина:

— Во-во, не спишь спокойно… Чуешь грех на душе?

— Никак ты, Павел Никифорович?

— Я. Ты что ж это, Ванька, со мной комедию ломаешь?

— Я? Да бог с тобой?

— Ты чего ж это через Рокотова норовишь опять идейку свою протолкнуть? Насчет бросовых земель?

— Не было такого, Павел Никифорович. Ей-богу, не было.

Дорошин покашлял:

— Ладно, не заливай… Только помни, пустые хлопоты. Ты меня знаешь. Ежли со мной человеком быть, так и я человек. А по другому закону жить не хочу. Ясно выражаюсь?

— Да уж куда ясней… — хмуро признал Насонов.

— Вот и гляди, — почти добродушно посоветовал Дорошин. И добавил: — Карасей в пруду еще не дергал?