ПАУК. Смерть врагам! (СИ) - Егор Золотарев

— Где находится этот изолятор? — шепотом спросил я у Михи.

— Где-то в городе, — махнул он рукой. — Бутырка называется. Но я там никогда не был.

— Ой, поглядите-ка, подсолнух созрел! — воскликнула мама.

Миха и я промолчали, а повариха увидела и тоже принялась охать и ахать.

— Пойдем, позанимаемся? — предложил я брату.

— Зачем? — равнодушно спросил он. — Какой в этом смысл?

— Тебя, кроме журнала, уже ничего не интересует? — напустился я. — Ты же совсем распустился!

Я ткнул пальцем в его впалую грудь и потрогал тощие руки.

— Журнал остался еще с тех времен, когда мы жили в особняке на побережье. До этого проклятого сражения, когда мы потеряли всё! — он развернулся и быстрым шагом направился к дому.

— И что теперь? Лечь и ждать смерти?! — крикнул я ему вслед.

— Хотя бы, — буркнул он и с силой хлопнул дверью.

Мама и повариха притихли и с беспокойством посмотрели на меня. Я их успокоил, сказав, что Миха просто не в духе, и зашагал к дровянику. В течение двух часов я таскал тяжелые чурки, отжимался, приседал и растягивался. Я был спокоен, потому что в моем мозгу уже зрел план освобождения.

Когда я подошел к колодцу, чтобы набрать воды, то услышал со стороны леса за речкой пронзительный крик. Я замер и прислушался, но крик больше не повторился. Тревожное чувство в груди не давало расслабиться, поэтому снял мокрую от пота рубашку и со всех ног бросился к лесу. Чем ближе был, тем сильнее мне стало казаться, что кричала птица или животное. Я остановился на берегу реки и прислушался, пристально вглядываясь в лес и тяжело дыша. Сначала ничего не услышал, но когда отдышался, то разобрал какую-то возню. Недолго думая, сбросил кеды и полез в воду. Река была узкая, поэтому уже через минуту я вылез на другом берегу и побежал в густой лес. Звуки борьбы и хруст веток стал ближе. Вдруг среди толстых многолетних берез я увидел девушку в знакомом белом платье, а рядом с ней охранника. Мне было больно идти без обуви по лесу, но я не обращал на это внимания. Тем более, когда разглядел охранника. Это был тот самый «дядя Веня».

Он прижимал зареванную Олесю к дереву, одной рукой закрывая ей рот, а второй разрывая на ней платье. Я понимал, что пока уступаю ему в физической форме, поэтому надо действовать решительно. Устроившись за тополем так, чтобы охранник меня не увидел, я открыл источник и принялся выкачивать из него жизнь. Я очень боялся прихватить силы Олеси, поэтому тщательно фильтровал энергию «пустого» человека.

— Ты что делаешь, ведьма?! — заорал «дядя Веня».

Я выглянул из-за дерева и увидел, что он схватил девушку за шею, а та захрипела. Времени на обдумывание не было, поэтому я заорал диким голосом и побежал к ним. Охранника уже шатало, но он все еще был силен. Увидев меня, он отпустил Олесю и выставил кулаки перед собой. Недолго думая, я подпрыгнул, схватился за толстую ветку и двумя ногами пнул его в грудь. «Дядя Веня» отлетел и грузно упал в малинник. Чертыхаясь, тут же выполз обратно и поднял с земли тонкое поваленное дерево, у которого торчали сучки в разные стороны. В два прыжка я очутился рядом с ним и теперь уже без стеснения распахнул источник и вытягивал из него энергию. Однако у охранника еще были силы, поэтому он замахнулся и ударил. Я пригнулся, но острый сучок успел поцарапать мне шею. Я не обратил на это внимания и с размаху ударил его по горлу, не забывая вытягивать жизнь. Он уронил дерево, схватился за горло и сдавленно застонал. Через полминуты охранник упал и, прямо на глазах, высох и почернел, превратившись в мумию. Я подошел и подобрал с земли амулет с камнями, который выпал из его кармана.

— Надо его спрятать, — услышал сзади хриплый голос девушки.

Повернулся к ней и вдруг почувствовал прилив нежности. Зареванная, испуганная, растрепанная и беззащитная. Она смотрела на меня с таким обожанием и благодарностью, что мне стало неловко.

Я нежно прижал ее к себе и дал в волю поплакать. Она рыдала так, что слезы дождевыми каплями катились по моей груди и пропитывали и без того мокрые штаны. Спустя десять минут, когда Олеся немного успокоилась, я внимательно осмотрел ее: на скуле синяк, руки и ноги в царапинах и кровоподтеках, на шее бордовые кружки от пальцев. Вот урод! Оказалось, что он увел ее из дома под предлогом примерки гуманитарной помощи в виде женских нарядов, которые отправили городские женщины. Такое уже бывало, поэтому ему поверили.

— Его нельзя оставлять, иначе найдут и догадаются, кто это сделал, — настойчиво повторила она.

— Не волнуйся, я избавлюсь от него, — я поцеловал ее в лоб, затем нагнулся и взвалил мумию на плечо.

Если бы охранник остался при прежнем весе, то мне пришлось бы туго, но в виде мумии он весил не больше двадцати килограммов. Олеся показала, где ближайший брод, и мы перешли на другой берег.

— Куда ты его несешь?

— К кострищу. Сожгу эту паскуду!

С помощью энергии, которую вытянул из «дяди Вени», я поджег бревно, на котором сидел старик Воздвиженский, и бросил мумию в пламя. Огонь затрещал, и в небо повалил черный дым.

Олеся не хотела пугать родителей, поэтому попросилась ко мне домой, чтобы успокоиться и привести себя в надлежащий вид.

— А синяки ты куда спрячешь? Завтра они еще сильнее будут видны.

— Я им все объясню. Но позже. Сейчас мне нужно успокоиться.

Я согласился и мы, взявшись за руки, зашагали по тропинке к дому. Мы шли молча, обдумывая произошедшее. Я украдкой поглядывал на нее и с удивлением отметил, что она милая и в обычной жизни я бы не прошел мимо, а обязательно познакомился и, вполне вероятно, начал ухаживать. Но сейчас было точно не до этого. Мне надо было спасти семью, найти виноватых в изменении реальности и вернуть все на прежние места.

Увидев Олесю, мама забеспокоилась и принялась выспрашивать и хлопотать. Царапина на моей шее оказалась глубокой, поэтому кровь успела пропитать рубашку, отчего мама еще сильнее занервничала. Затем причитая и скорбно покачивая головой, быстро обработала рану и заклеила ее пластырем.

Мы плотно пообедали, и я вышел на крыльцо и опустился в кресло-качалку. Мне надо было остаться наедине и хорошенько обдумать новый план. Я вытащил из кармана амулет и приложил к груди. Зажегся всего один камень, но горел ярко и беспрерывно. Этого было мало, очень