Больше, чем ты знаешь - Джо Гудмэн

То ли от боли, то ли от удивления Клер сдавленно ахнула. Она инстинктивно отпрянула в сторону от рухнувшего кресла и тут же с размаху налетела на стол.

В то же мгновение Рэнд, нагнувшись, чтобы поднять упавшее кресло, неловким движением смахнул со стола пепельницу, которая и свалилась ему на голову. Удар был не слишком силен, но пепельница потянула за собой севрскую вазу, в которой стояли свежие цветы. Поток воды вместе с розовыми бутонами усеял заставленный французским фарфором стол.

– Что за… – рявкнул Рэнд, оглянувшись, чтобы встать и поставить наконец на место тяжелое кресло. Увы, он повернулся не в ту сторону, куда следовало, и это было роковой ошибкой. Блюдо с десертом, словно лезвие пилы, с размаху врезалось ему в грудь. Удар был настолько силен, что у Рэнда захватило дух. Он попытался было подхватить проклятое блюдо на лету, но промахнулся и мог только беспомощно смотреть, как оно, ударившись об пол, разлетелось вдребезги.

Ошеломленный, он оказался совершенно неподготовленным к следующей атаке Клер. Единственное, что он успел, – это юркнуть за угол буфета. Стремительность маневра спасла его – брошенный Клер бокал пролетел мимо, но вино, расплескавшись, залило ему рукав сюртука.

– Довольно, Клер! Я хочу… – начал Рэнд и тут же осекся, краем глаза заметив, как голова Клер повернулась на звук его голоса. Ее руки слепо шарили по столу в поисках чего-нибудь тяжелого, что можно было бы метнуть ему в голову, и он испуганно вздрогнул, увидев, как она схватила со стола тяжелую серебряную вилку. Ни минуты не колеблясь, Клер швырнула ее вслед за бокалом. Она промахнулась, но Рэнд почувствовал, что с него довольно. – Проклятие, Клер! – взревел он.

Теперь у нее под рукой оказался целый арсенал: вилки, ножи, ложки – и все из тяжелого серебра. Набрав полные руки, она выразительным жестом дала ему понять, что вооружена.

– Оставайтесь на месте, капитан!

Между ними было не более четырех футов. Рэнд медленно поднял вверх руки.

– Сдаюсь! – покорно пробормотал он. И заметил, что она колеблется. Ободренный этим, Рэнд продолжал: – Честное слово, Клер! Я выкинул белый флаг!

Клер все еще колебалась.

– Я не верю вам, – заявила она. И, немного подумав, добавила: – Кроме того, я не давала вам разрешения называть меня по имени.

В этот самый момент боковая дверь распахнулась и они оба, вздрогнув от неожиданности, повернулись на шум. На пороге столовой, с самым невозмутимым лицом взирая на сцену разгрома, стоял дворецкий герцога.

– Не следует ли доложить его светлости?..

Клер незаметно разоружилась, опустив на стол весь свой внушительный арсенал.

– Нет-нет, Эммерет! В этом нет никакой необходимости!

– Очень хорошо, мисс Банкрофт. Потому что я подумал…

Клер, улыбнувшись, кивнула:

– Благодарю вас. – Услышав, как скрипнула дверь, она окликнула дворецкого: – Эммерет!

– Слушаю, мисс!

– Скажите, Эммерет, капитан Гамильтон действительно поднял руки вверх?

– И даже размахивает в воздухе салфеткой, – сухо подтвердил дворецкий, в то время как Гамильтон еще выразительнее замахал импровизированным белым флагом. – Похоже, вы одержали верх, мисс, – как Веллингтон у Ватерлоо.

– Спасибо, Эммерет! – весело рассмеялась Клер.

Кивнув, дворецкий попятился и бесшумно прикрыл за собой дверь.

Нащупав рукой край стола, Клер отодвинула в сторону вилки.

– Конечно, Эммерет и словом не обмолвится его светлости о том, что он увидел, но уж в том, что на половине слуг будут чесать языками весь вечер, можно не сомневаться.

– И завтра тоже, – поддакнул Рэнд, – или я недооценил огонек, блеснувший в глазах этого вашего Эммерета.

– Огонек?! Да вы шутите! Более унылой личности, чем наш Эммерет, и представить себе трудно! Помню, еще маленькой я до смерти его боялась.

– Это был огонек, а может, слезы, – буркнул Рэнд, – по вашему севрскому фарфору.

– Господи помилуй! Неужели я его весь перебила?!

– Боюсь, что так. Впрочем, кажется, пепельница целехонька.

Клер испустила тяжелый вздох.

– Боже правый, а Стикль без ума от севрского фарфора! «Скорее всего так оно и есть», – подумал Рэнд.

– Позвольте предложить вам руку?

– А вы их до сих пор так и держите над головой?

– Конечно. А то как же!

– А белый флаг?

– Я размахиваю им над головой.

– Ладно, можете перестать дурачиться, но руки лучше держите при себе, идет?

Рэнд уронил салфетку на пол.

– Как прикажете, – кивнул он, опуская руки.

Клер прислонилась спиной к столу, пальцы ее по-прежнему сжимали его край.

– Мне бы все-таки хотелось знать, почему вы меня поцеловали? – невозмутимо поинтересовалась она.

– Попытался поцеловать, – поправил Рэнд, – только попытался. То, что произошло, трудно назвать поцелуем.

– Наверное, вы правы.

«Стало быть, ей все-таки кое-что об этом известно», – усмехнулся про себя Рэнд. Самое же неприятное было то, что Клер, казалось, без труда могла читать его мысли.

– Должно быть, решили, что у меня богатый опыт по части поцелуев, верно, капитан? Что ж, не буду скрывать, кое-какой опыт у меня есть, но это естественно для женщины в моем возрасте. Мне ведь уже двадцать четыре. Я много читала и неплохо разбираюсь в культуре многих народов. Но признаюсь, ваш поцелуй был первым с тех пор, как я ослепла. Поцелуи крестного не в счет, не так ли?

– Н-нет, – пробормотал Рэнд, – не думаю. – Итак, – решительно заявила она, словно уже придя к определенному выводу, с чем Рэнду оставалось лишь смириться, – теперь у меня больше не осталось сомнений, что вы считаете меня достаточно привлекательной, капитан. Тем не менее еще вчера вы едва замечали мое присутствие. Рассчитывали застать меня врасплох? Или просто хотели дать мне понять, чего следует ожидать на борту вашего «Цербера»?

Рэнд мучительно покраснел. Последний раз он получил такой щелчок по носу, когда был еще зеленым юнцом, рыскавшим на половине слуг в расчете сорвать поцелуй с уст зазевавшейся цветной служанки. Ему было всего лишь тринадцать, когда мамаша Комати застукала его и тотчас приняла надлежащие меры – мощная затрещина заставила Дженни Энн кубарем вылететь из подвала. А его нещадно отдубасили деревянной поварешкой по тощему заду. Но удары еще можно было стерпеть. Куда больнее жалили слова, что он тогда услышал: «Нет никакой заслуги получить то, в чем тебе не имеют права отказать. И нет ни малейшего удовольствия сломить бесправного и беззащитного. Ты и сам знаешь, что я права, малыш. Тебя воспитывали не для этого!»

И вот сейчас Рэнд поймал себя на том, что нисколько не удивился бы, если б снова почувствовал хлесткий удар деревянной поварешкой.