Жребий Флетча - Грегори Макдональд

Вы не можете догадаться, что произошло? Боб, да вы совсем как Апси.

Дверь открывалась вовнутрь. Боб. Из-за гардин Апси не мог этого видеть...

Флетчер? О, он ушел через ризницу.

А я-то думала. Боб, что вы хорошо знаете Флетчера.

ГЛАВА 16

С магнитофонной ленты.

Приемный блок 22

Номер 42 (Леона Хэтч)

– К ленчу готова?

– Уже надеваю шляпку.

– Зачем она тебе? Нам же нет нужды выходить из здания.

– Будь у тебя такие же жидкие волосы, как мои, Нетт...

– Я бы никогда не выходила из номера, – ответила Нетти Хорн. – Как будто кто-то смотрит на наши волосы.

– Мне нравится носить шляпку.

– Я удивляюсь тебе, Леона. При твоем-то тщеславии и так напиваться.

– О чем ты говоришь?

– Вчера ты так набралась, что не дошла до столовой.

– А ты?

– Я дошла.

– А как ты вела себя после обеда?

– Точно не помню. Кажется, пела у пианино...

– Нетти, вчера вечером я просто легла спать пораньше. Легла, как полагается. Разделась, аккуратно повесила одежду, даже сняла корсет. Причем полностью расшнуровала его. Сделать это, уверяю тебя, весьма непросто. Ума не приложу, зачем мне это понадобилось. Сегодня я битый час зашнуровывала его. А где ты спала этой ночью?

– Проснулась я в кресле в своей комнате.

– Полностью одетая?

– Ну...

– Я знаю тебя, Нетти. Кто-то втащил тебя в номер и бросил в кресло. Скорее всего, коридорный. А я спала в кровати со снятым корсетом. Так что не тебе говорить, что я напиваюсь на людях...

Флетч выключил чудо-машину, чтобы ответить на телефонный звонок.

– Флетчер, старина, дружище ты мой!

– Дон?

– Да, сэр. Я здесь.

– Если это Дон Джиббс, то позвольте напомнить вам, что в ходе нашего разговора, когда я звонил вам из Вашингтона, мы установили, что никогда не были близкими, тем более закадычными друзьями, и наши отношения подпадают под категорию «случайные знакомства».

– Как ты можешь так говорить? Перестань. Разве мы не разучивали вместе марш Северо-Западного университета?

– Мне не удалось продвинуться дальше первого куплета. Что это с тобой, Дон? Ты сегодня само добродушие.

– И как оно на вкус? Чем-то напоминает бербон «Дикая индюшка»?

– Вы там на государственной службе привыкли к изысканным напиткам.

– Лично мне редко предоставлялась возможность выжать хоть цент из кошелька налогоплательщика. Как идет конгресс?

– Если я спрошу, где ты сейчас, могу я надеяться на ответ?

– Попробуй.

– Откуда ты говоришь. Дон?

– Отсюда.

– Потрясающе. Не можешь ли ты расшифровать термин «отсюда», дать конкретную привязку к местности?

– Плантация Хендрикса, Хендрикс, Виргиния, Соединенные Штаты Америки.

– Ты здесь?

– Наконец-то до тебя дошло.

– И что ты тут делаешь?

– Да вот решили подъехать, посмотреть, как у тебя дела.

– Решили?

– Да, со мной Боб.

– Какой еще Боб.

– Боб Энглехардт, глубокоуважаемый и всеми любимый начальник моего отдела.

– И каким ветром вас сюда занесло?

– Убили Уолтера Марча, Флетч. Естественно, нас это тревожит.

– Почему? Причем тут ЦРУ? Убийство гражданина Соединенных Штатов на их территории – сугубо внутреннее дело.

– У «Марч ньюспейперз» есть зарубежные представительства, не так ли?

– Чувствуется ваше нетривиальное мышление.

– Между прочим, ты что-нибудь выяснил насчет убийства?

– Даже знаю, кто прикончил Марча.

– Правда?

– Будь уверен.

– Поделись.

– Еще не время.

– Подожди, Флетч. С тобой хочет поговорить Боб. А потом я снова возьму трубку.

– Мистер Флетчер? – Роберт Энглехардт пытался изгнать из голоса начальственные нотки. – Могу я называть вас Флетч?

– Валяйте.

– Так вот, нам нужно, чтобы вы нас прикрыли. Потому-то Дон и звонит вам заранее, чтобы, внезапно увидев нас в отеле, вы от удивления не произнесли вслух название государственного учреждения, в котором мы работаем. Флетч, здесь мы – наблюдатели от Канадского союза журналистов.

– Кто-нибудь в Канаде знает об этом?

– Нет. Наша официальная «легенда» такова: мы намереваемся организовать аналогичный конгресс в следующем году. В Онтарио. Естественно, мы ожидаем, что вы никому не скажете, ни сейчас, ни потом, кого мы представляем на самом деле.

– С какой стати я должен вас прикрывать?

– Причины вам уже назывались.

– Значит, опять за старое?

– Уклонение от уплаты налогов, незаконный вывоз денег с территории Соединенных Штатов...

– Не зря мне столько раз говорили, что сохранить состояние куда труднее, чем сколотить его.

– Так мы рассчитываем на ваше полное содействие?

– Как вы могли подумать иначе?

– Отлично, – подвел черту Роберт Энглехардт. – Даю вам Дона.

В паузе Флетч услышал, как звякнул кубик льда, брошенный в бокал.

– Флетч? – голос Джиббса. – Это Дон.

– Послушай, Дон, твой шеф не сказал, что с нетерпением ждет встречи со мной.

– Откровенно говоря, Флетч, такого желания у него нет.

– Как интересно, Дон.

– Как работает магнитофон? Что-нибудь уже записал.

– Изумительная машина. Очень чувствительная.

– Так что ты нарыл?

– В основном спускаемая в туалетах вода, струя душа, бьющая в ванну, треск пишущих машинок, да журналисты, говорящие сами с собой. Я и не подозревал, что журналисты очень одиноки.

– Это все?

– Нет, полностью записал «Симфонию нового мира», которую кто-то слушал по радио.

– Я думаю, ты записал что-то более важное.

– Храп, кашель, сопение...

– Ладно, Флетч, мы еще увидимся.

– Между прочим. Дон, а где вас поселили?

– В третьем «люксе». Том самом, где убили Марча. Все остальные заняты.

– Роскошно живете, а?

– В инструкции записано, что мы можем снять «люкс», если нет других свободных номеров.

– Как хорошо, что я не налогоплательщик. Чао, – и Флетч положил трубку.

Флетч переключил свою чудесную машину на приемный блок 5, установленный в третьем «люксе».

– ...учились вместе, – говорил Дон Джиббс. – Всегда был сам по себе.

– Что еще? – спросил Роберт Энглехардт.

– Никто не мог понять, что это все значит. Уходил неизвестно куда вечер за вечером. Никогда не участвовал в наших пирушках. Скоро по кампусу начали ходить шутки, начинающиеся с вопроса: «Где Флетч?» Ответы могли быть самые разные. К примеру: «Обнюхивает сидения велосипедов около женского общежития».

– Понятно. Допивай бокал и пойдем на ленч.

– Эй, Боб. Мы же работаем под журналистов, не так ли? А журналисты никогда не приходят вовремя. В одном фильме...

ГЛАВА 17

1:00 Р. М. Ленч.

Большая столовая.

Флетч припозднился и, подойдя к столу, протянул руку уже сидевшему за ним Роберту Макконнеллу.

– Боб, я извиняюсь. Давай выпьем. Позволь мне угостить тебя.

У Роберта Макконнелла отвисла челюсть, глаза вылезли из орбит, лицо стало белым, как мел. Макконнелл отпрянул от стола, вскочил и, как ошпаренный, вылетел из столовой.

Кристал Фаони смотрела на Флетча.

– Что это с ним? – пожал он плечами. – Я лишь хотел извиниться за то, что обвинил его в убийстве...

Фредди Эрбатнот после тенниса благоухала, как садовая роза. Свежая, чистенькая, она, несомненно, опять помыла колени.

Льюис Грэхэм занял одно из пустующих мест. Флетч пожал ему руку.

– Несете вздор? – пробурчал Грэхэм.

На телевидении Льюис Грэхэм играл ту же роль, что передовица – в газете. Седовласый, с длинной физиономией и узким подбородком, обычно с грустно-унылым выражением лица он ежевечерне отнимал у телезрителей девяносто секунд, со скоростью пулемета выстреливая в них комментарий к какому-либо событию дня или недели, позволяя гражданам Америки осознать, что без его высокоинтеллектуального комментария они никогда бы не разобрались в происходящем.

К сожалению, его коллеги читали «Нью-Йорк таймс», «Вашингтон пост», «Атланта конститьюшн», «Лос-Анджелес таймс», «Тайм», «Ньюсуик», «Форин Эфеэз» и Старый завет, а потому могли точнешенько определить, откуда взяты те или другие факты или предположения, изрекаемые с экрана. Потому-то журналисты и называли Льюиса Грэхэма не иначе, как Ридерз дайджест эфира.

– Я не знал, где сесть, – объяснил Грэхэм свое появление за столом Флетча. – Полагал, что ленч для всех одинаков.

Кристал Фаони не отрывала взгляда от Флетча, даже когда тот сел.

– Играли мы на равных, – подала голос Фредди. – Шесть-четыре в вашу пользу, шесть-четыре – в мою, и семь-пять – в нашу.

– В мою, – поправил ее Флетч.

– То говорит ваш мужской шовинизм.

– В мою, в мою, – упорствовал Флетч.

– Это не чистая победа. Ваши руки и ноги длиннее моих.

– Особенность тенниса состоит в том, что кто-то должен выиграть, а кто-то – проиграть, – вмешался Льюис Грэхэм.

Кристал Фаони перевела взгляд на него.

– В теннисе всегда ясно, кто выиграл, – добавил Льюис Грэхэм.

– Где вы это вычитали? – поинтересовался Флетч.