Никто не хотел убивать - Фридрих Незнанский

– Ты бы особо-то не горячился, – остудила его праведный пыл Ирина Генриховна. – Правду рассказать да дровишек наломать при этом, особого ума не надо. Тем более в таком деле. А вот заставить Шумилова развернуться к сыну лицом...

– Ну и что ты конкретно предлагаешь? – не очень-то учтиво перебил ее Турецкий, раздраженный тем, что его, хоть и бывшего, но все-таки «важняка» Генеральной прокуратуры России, опять начинает поучать жена, неизвестно кем возведенная в ранг психолога-криминалиста.

– Трудно, конечно, сказать что-либо конкретное, – даже не обратив внимания на этот его всплеск, негромко произнесла Ирина Генриховна, – однако прошу тебя быть с Шумиловым поделикатнее, все-таки отец, и не наломать дров. Жалко, конечно, что меня при этом не будет, но... Короче говоря, постарайся не открывать ему все карты, мы и сами пока что всего не знаем.

– Что же мне, прикажешь его жалеть, если он Игната упустил? – взвился Турецкий.

– Можно и пожалеть иной раз, – все так же негромко произнесла Ирина Генриховна. – И даже правдой поступиться.

– Ну, знаешь ли!..

И он почти бросил трубку.

Взведенный разговором с женой, Турецкий прошел в ванную комнату, однако, пока брился и одевался, его раздражение понемногу рассосалось, и он уже более спокойно позвонил на мобильник Голованова, который, кажется, уже сжился с отведенной ему ролью «пастуха» из службы негласного наблюдения. Не вдаваясь в подробности, спросил, что с Шумиловыми?

– Живут своей естественной жизнью, – скучающим голосом отозвался Голованов. – Бабенка Шумилова, я имею в виду его молодую жену, с утра пораньше умоталась поправлять здоровье в свой фитнес-клуб, ну а сам хозяин уехал к девяти на работу. Правда, как-то не в себе был, когда выскочил из подъезда. Будто завел мужика кто-то. Рванул дверцу машины так, словно вырвать ее хотел вместе с петлями, после чего ударил по газам и...

Он замолчал было, но, видимо, все-таки решив поделиться с Турецким своими выводами, произнес, усмехнувшись:

– Видать, бабенка эта своими фитнесами вконец мужика расстроила.

– А что наш подопечный?

– Пока еще не показывался. Хотя в это время ему уже давно пора в школе сидеть.

«В школе сидеть...»

– Тебе все это не кажется странным? – спросил Турецкий. – Взвинченный отец, у которого сынок, судя по всему, в очередной раз потребовал деньжат, и его отсидка дома, вместо того чтобы идти в школу?

– Ты имеешь в виду очередную ходку за дурью? – насторожился Голованов.

– Да.

– Я уже думал об этом. И как только он нарисуется со своим мотороллером...

– Только не упусти на этот раз!

– Постараюсь!

Отключив мобильник, Турецкий все еще продолжал держать его в руке, размышляя о том, будет ли правильным, если он позвонит Игнату перед тем, как ехать к его отцу, и решив, что это, пожалуй, не помешает, набрал номер телефона квартиры Шумиловых.

– Слушаю? – отозвался Игнат.

– Привет, это тебя мент поганый беспокоит, – напомнив о разговоре в парке и в то же время довольно миролюбиво поздоровался с ним Турецкий. – Не хотел бы поговорить со своим «дядей Сашей»?

– Уже поговорили! – сказал, словно отрезал Игнат. – И вообще, какой вы к черту «дядя»?!

В трубке надрывались короткие гудки «отбоя», а Турецкий все еще продолжал ее держать около уха.

«Какой вы к черту дядя»?!

М-да, ради подобной концовки стоило крестить сына друга, а потом бороться за его жизнь.

Не получилось нужного разговора и с отцом Игната, хотя Турецкий не особенно и рассчитывал на взаимопонимание. Шумилов-старший, видимо поддаваясь чисто родительскому чувству, когда мать, страшась смотреть правде в глаза, пытается выдать желаемое за действительное, не хотел даже думать о том, что ЕГО ИГНАТ, ЕГО СЫН, которого он уже видел продолжателем своего дела и готовил его для Сорбонны, довольно плотно сел на наркотики. И он не переставал твердить Турецкому, что это всего лишь «юношеская шалость», хоть и страшная по своей сущности, но все-таки «дань времени», о которой «его мальчик сразу же забудет», как только сдаст последний экзамен и «уберется из этой чертовой Москвы».

– Хорошо, – соглашался с ним Турецкий, – пусть будет по-твоему. Но чего ты в таком случае хочешь от меня?

– Чтобы ты оградил его от этого окружения!

– От какого «окружения»?

– От тех, кто пытается пристрастить его к наркотикам.

– И как же ты все это видишь? Я имею в виду «ограждение от окружения»?

– Я... я не знаю. Но может... может, к нему охрану приставить? Я ведь в состоянии проплатить любой контракт.

– Это ничего не даст!

– Но почему?!

– Да потому что в школу, тем более на уроки, твоего охранника никто не пустит, а если Игнату понадобится дурь, то ее и в школу ему принесут.

– Неужели ты думаешь...

– Я не думаю, я знаю это!

– Но что же в таком случае делать? – вырвалось у Шумилова, и он глазами больной, побитой собаки уставился на Турецкого. – Что делать, Саша?!

И уже как последний довод:

– Ведь он... он же твой крестник!

«Ага, крестник, пославший крестного папочку на хер!» – едва не вырвалось у Турецкого, однако он нашел в себе силы сдержаться и, как бы ставя точку в этом бесполезном разговоре, уставшим голосом произнес:

– Хорошо, со своей стороны я попытаюсь сделать все что смогу. Но и ты не сиди сложа руки.

– А я-то что могу сделать? – вырвалось у Шумилова. – Он ведь меня даже слушать не хочет.

– У тебя есть люди, которые могли бы вывести нас на приличную частную клинику?

– Ты имеешь в виду наркологическую клинику? – мгновенно насторожился Шумилов.

– Естественно, не для венерических больных!

– Ну-у, можно, конечно, найти. Но ведь не думаешь же ты, что Игнат настолько далеко зашел, что ему потребуется серьезная реабилитация?

– Не знаю, пока ничего не знаю, но о клинике такой все-таки позаботься.

После разговора с Шумиловым, у которого вконец испортилось настроение, Турецкий, пересилив все еще режущую неприязнь к Плетневу, зашел в кабинет начальника службы собственной безопасности, который теперь занимал Антон. Заставил себя поздороваться с ним за руку, вроде бы даже улыбнулся ему и негромко спросил, присаживаясь в кресло подле журнального столика:

– Что-нибудь новенького есть?

– Только что собирался тебе звонить.

– Даже так! – удивился Турецкий. – И что за новость?

– Прозвонился Петя Щеткин и, можно сказать, обрадовал.

Плетнев говорил в привычной для него манере, и это не могло не взбесить Турецкого.

– Ну же! – потребовал он.

– Короче говоря, есть предварительное заключение патологоанатома, и...

– Ну?!

– Савина никто не убивал. А умер он от обширного инфаркта, как заверил Щеткина трупный доктор.

– Не понял!

– Вот и я то же самое сказал Петру, – как бы винясь в столь неожиданной для всех новости, пробурчал Плетнев.

– А он что? Я имею в виду Щеткина.

– Сказал, что и сам не очень-то поверил в этот диагноз, но... Короче говоря, мол, а почему бы и Савину не умереть от инфаркта, если от этой чумы двадцать первого века умирают сотни тысяч людей в одной только России.

– Да, железная логика, – хмыкнул Турецкий. – Но главное, при таком раскладе с того же Щеткина снимается еще одна головная боль. Помер Максим, да и хрен бы с ним. На одно уголовное дело меньше, да и убийцу искать не надо.

В Турецком просыпался следователь по особо важным делам, и он уже не мог оставаться всего лишь частным детективом, который по предоплате работает на очередного заказчика. И Плетнев, кажется, почувствовал это.

– Сам-то веришь в подобное? – спросил Турецкий, доставая из кармашка мобильный телефон.

– Всякое, конечно, случается, – уклончиво ответил Плетнев. – Я даже был свидетелем, как один спецназовец, правда первогодок начинающий, прыгнул с парашютом и его хватил все тот же инфаркт еще до того, как он успел за кольцо дернуть. Как вцепился в него рукой мертвой хваткой, так и в землю свечкой вошел.

– Ну, здесь, положим, не прыжки с парашютом, а всего лишь ночное дежурство в лаборатории, да и...

В этот момент в мобильнике прорезался голос Шумилова, и Турецкий, не вдаваясь в подробности, спросил:

– Дима, вопрос на засыпку. Когда принимаешь сотрудников на работу, твой отдел кадров как-то учитывает состояние здоровья претендентов?

– Ну-у, в общем-то да, – не очень-то уверенно произнес Шумилов. – По крайней мере, требуем справку из того же психоневралогического диспансера, ну и... А почему ты заинтересовался?

– Ну, об этом чуть позже, а пока что... Твой Савин жаловался когда-нибудь на сердце?

– С чего бы?! – удивился Шумилов. – Сердце! Я, положим, еще мог бы предъявить ему свои претензии относительно спиртного, но чтобы сердце...

– Может, он просто никому никогда не говорил об этом? Все-таки двадцать восемь лет... и в этом возрасте жаловаться на сердце?

– Да ты о чем, Саша! – возмутился Шумилов. – Савин в теннис как бог играл, а на корте, как тебе известно, слишком долго с больным сердцем не побегаешь.