МОСКОВСКИЕ КАРТИНКИ - Борис Маркус

Подумать только: сам Пушкин жил тут, среди этих домов, среди этих переулков! Он тут запросто ходил по ним, по Собачьей площадке, наверное, бывал и на Новинском бульваре, и на Кудринке. Ее просто так не объедешь. Невозможно находиться так близко от нее и ни разу не побывать на ней, не проехать хотя бы через нее. Этого не могло быть. Значит, и не было. Только вот дома моего он не мог еще видеть, так как его еще не было. А бульвар был! И знаменитые гуляния на нем были. И проходной двор на Трубниковский был, и церквушка моя была. Мог он и там побывать. А церквушку "на курьих ножках" на углу Борисоглебского переулка и Большой Молчановки не просто видел, не просто ходил в нее, он жил при ней в деревянном доме, которого давно уже не существует. На его месте сейчас угол школы, выстроенной здесь после сноса церкви "на курьих ножках". И может быть, именно она навеяла ему какие-нибудь сюжеты для сказок. Кто знает? Ведь одно название, единственное такого рода в Москве, не могло не навеять ему разные ска-зочные сюжеты. И я старался представить себе, что же тут было во времена Пушкина, еще до войны с Наполеоном и до пожара. Наверное, совсем не так, как сейчас. Вот, хотя бы Юркиного многоэтажного дома вовсе не было. И больницы Снегиревской, и особнячков многих, что на Собачке и на Молчановке стоят, тоже не было. Они же только после пожара, или даже совсем в конце прошлого века появились. Но все-таки что-то осталось и от того времени. Как дом его приятеля Соболевского, раз он в нем жил, как церковь, как другие домики допожарной Москвы, или как первые послепожарные. Ведь и в начале века он здесь был, и в двадцатых-тридцатых годах. А если еще вспомнить, что он бывал у Гончаровых, то это же тут же неподалеку, у Скарятинского переулка на Большой Никит-ской. А венчался-то он в одном из приделов "Большого Вознесенья". А это та же Большая Никитская. А привез Натали он в дом на Арбате. А к приятелям ходил и на Поварскую, и на Гагаринский, и на Пречистенку, и на Арбат.

Все-все здесь можно назвать пушкинским. Пушкинские места! С каким вдохновением рассказывал обо всем этом наш "Одуванчик", наш чудесный Иван Иванович. И мы с ним ходили ко многим из этих мест и очень огорчались, глядя, например, в каком состоянии были дом на Арбате, дом на Собачьей площадке. Молча стояли перед углом уродливой красно-кирпичной школы, той самой, что заме-нила собой сказочно знаменитую церковь "на курьих ножках". Тут он жил. А знает ли об этом кто-нибудь, кроме таких людей, как Иван Иванович, литераторов, историков. Уверен, что многие из живущих здесь, вот, как Юрка, например, просто не подозревали, мимо каких мест они проходили. А в этих запущенных и неухоженных домах, вроде арбатского или углового на Собачке, живут сейчас разные люди. Возможно, даже хорошие и очень хорошие. Но они же в пушкинских домах живут. Но ничего об этом не знают. Непостижи-мо! Ведь сейчас ничего пушкинского в этих домах не осталось. Только рассказы…

Слава богу, теперь, в годы, когда я пишу обо всем этом, хотя бы с арбатским пуш-кинским домом что-то более или менее нормальное сделали. Отреставрировали, правда, не очень достоверно, кое-каких деталей ни в каких архивах не разыскали, сделали по аналогам, по интуиции. Кое-что пристроили ради нужд музея, к счастью, сзади дома, и этого не было видно с улицы. Не сумели восстановить все именно так, как было, но глав-ное сделали: открыли здесь музей-квартиру Пушкина как филиал пушкинского литератур-ного музея. Все-таки не все уничтожено.

А тот дом, что был на Собачьей площадке, и другой около церкви, где Пушкин дольше жил, были безжалостно уничтожен вместе с церковью, вместе с площадкой, с фонтаном, с особняками и домами, связанными с нашей историей, нашей культурой. И никого из власть предержащих это ничуть не волновало. Ужасно.

А сам Юрка Модель жил как раз между двумя этими пушкинскими местами — на углу Большой Молчановки и Борисоглебского переулка, напротив участка церкви "на курьих ножках", где сейчас стоит типовая средняя школа постройки тридцатых годов. Значит, и напротив места, где был дом священника, и рядом с малюсеньким домиком с керосиновой лавкой, что стоит на углу Собачьей площадки и Борисоглебского переулка. Этот домик приткнулся к многоэтажному юркиному дому, самому тут высокому и, пожалуй, довольно красивому. С вазами и украшениями на фасаде, с большими эркерами.

Типичный перворазрядный доходный дом, заселенный до революции небедными людьми, в основном интеллигенцией. Когда из него бежала от советской власти разная крупная интеллигенция, вроде богатых адвокатов, крупных чиновников, его заселили от-ветственными работниками новой власти дореволюционной закалки. Юрин папа был именно таким. Недаром он пострадал в 1937 году. Мне нравилось, что в этом доме всегда царило доброжелательство и взаимное уважение. Я очень часто бывал у них. Мама моя говорила, что я просто днюю, правда, не ночую, в этом доме. Но она очень доверяла этой семье и не возражала против нашей дружбы. А Юрку она просто любила. Даже счи-тала, что он более практичный человек, чем я, и поэтому я должен многому учиться у него. Я, правда, не очень этому следовал, но водить дружбу с Юрой было интересно. И знал он многое такое, чего я не знал. И в технике лучше разбирался. Но это вовсе не означало, что я был пентюхом и сам ничего не умел. Все-таки и я что-то умел, чего Юрка не мог. А отрицать, что я многому у Юрки научился просто не нужно. Так это и было. А еще, что мне особенно запомнилось об этом доме, так это то, что этажом выше над Юркой жил один старик. Худой, высокий, со впалой грудью и чуть-чуть сутуловатый. Вид у него был довольно суровый. Но это только внешне. На самом деле он был совсем не страшным, даже добрым. Это был известный музыкант-пианист Гаврила Иванович Романовский. И часто, когда окна и в его и в юркиной квартире были открыты, оттуда сверху доносилась удивительная музыка. Я тогда еще не знал, что именно он играл, только потом, слушая концерты Бетховена, Шопена, Скрябина или Чайковского, узнавал то, что слушал, сидя в юркиной квартире. Играл он превосходно. Юрка говорил, что он не только прекрасный педагог, но и превосходный исполнитель. Ну, это я и сам понимал, слушая его игру. Юрка еще говорил, что он играл для Цурюпы и даже для самого Ленина. Что ж, возможно. Та-кой вполне мог.

Но вернемся к родным местам, к району Поварской слободы. На Борисоглебском переулке в невысоком краснокирпичном доме жил другой мой товарищ Миша Богатов. Его мать Елизавета Евлампиевна была учительницей в нашей школе. Миша хорошо рисовал, хотел вместе со мной поступить в Архитектурный институт, но немного сорвался на экза-менах и поступил в Технологический. Мишка был очень своеобразным человеком. Гово-рил немного на "о", по-волжски что ли? Интересовался древней литературой, древней живописью, иконами. Помню, писал он сочинение в стихах на тему "Слова о полку Игоре-ве" по заданию Ивана Ивановича. Как переложение с древнеславянского на наш русский язык. Тогда немногие взялись за это. Я, например, писал тогда об импрессионистах. За "Слово" побоялся браться. А Мишка как раз отрывок из "Слова" и сделал. Но не как все. В отличие от других, в его стихах проскальзывало нечто церковнославянское. Меня это удивляло. Но стихи были хорошие.