Соловей для черного принца - Екатерина Левина

В отличие от мрачного Равен-Хауса, здесь царила совсем другая атмосфера. Оурунсби был просторным с высокими потолками и большим количеством окон, отчего в доме всегда было светло. По-видимому, здесь любили цветы. Так как и на столе, и на каминной полке, и даже на полу стояли пузатые расписные вазы, в которых благоухали лиловые флоксы. А на стенах повсюду висели красочные акварели с яркими букетами цветов.

— А вот и они, — объявила миссис Тернер, вводя нас в комнату. — Виолетта встречай гостей.

Ее дочь, сидевшая на диване, поднялась с места и протянула нам руку, в знак приветствия. В белых кружевах и с распущенными по спине локонами, девочка была очаровательной. Мы же, в своих темных строгих платьях, совсем терялись на ее фоне и выглядели еще более заурядными, чем обычно. Правда, я заметила, что она была бледна и немного нервничала. Я, было, подумала, что она переживает за себя и свой внешний вид. Но совершенно неожиданно обнаружила, что Виолетту волновала наша длительная задержка.

— Мы с матушкой так сильно испугались, что вас нет, — сказала нам вместо приветствия девочка. — Уже стали гадать, не сделали ли чего плохого эти мерзкие люди.

— Летти, эти мерзкие, как ты говоришь, люди — родственники Сибил.

— Тоже мне родственники! Только запугивают детей, — упрямо ответила девочка.

Мы расселись. Мать с дочерью сели на диван, а я и раскрасневшаяся Сибил на стулья. Миссис Тернер предложила Летти поухаживать за гостями и разлить чай. Сама же раздала каждому по бутерброду с тунцом. На подносе также была тарелка с печеньем и розетка с джемом.

— Ну же, поведайте, как все прошло в Равен-Хаусе! — сказала миссис Тернер после того, как мы сделали по глоточку чая. Она живо интересовалась этой историей, так как сама приняла в ней активное участие. После того, как я закончила рассказ, миссис Тернер воскликнула:

— Такое поведение просто недопустимо! Я, конечно, знала, что эти люди далеко не добросердечны, но не предполагала, что все так серьезно…

— А я бы никогда не смогла пойти в этот унылый дом! — заявила Виолетта, прервав мать. — Не понимаю, как Сибил там живет. Он похож на склеп.

— На самом деле дом не такой страшный, как кажется, — тихо ответила та.

— Если убрать плющ, чтобы лился свет в комнаты, и открыть окна, — проветрить сырость, — то будет самый обычный дом. Единственное, что меня напугало, так это чучело громадного ворона над парадной дверью.

— О! — воскликнула Виолетта и захлопала в ладоши. — Надо же какая необычная вещь.

— Чучело и меня пугает. Я не могу без страха пройти мимо него, — отозвалась Сибил. Виолетта взглянула на нее презрительно, как бы говоря, что ничего другого от нее и не ожидала.

Я поведала о вороне и о том впечатлении, которое он произвел на меня своим пристальным немигающим взглядом.

— По-моему, это чучело даже страшнее, чем мистер Пешенс, — сказала я в заключение, отчего все засмеялись. Сибил тоже слабо улыбнулась.

— А почему Руфус прибил его над дверью? — спросила миссис Тернер.

— Оно висело там еще до того, как он купили дом. По крайней мере, так сказала тетя. А дядя считает, что у ворона взгляд, как у "архангела Гавриила, следящего за всеми прегрешениями рабов Господа и возвещающего благую весть избранным". Иногда, дядя так выжидательно смотрит на чучело, словно надеется, что оно оживет и возвестит об его избранности.

Мы все снова засмеялись. Владевшее мной напряжение понемногу отступало.

— Ну, веселитесь теперь без меня, — сказала миссис Тернер, поднимаясь с дивана.

Уже в дверях она обратилась к дочери:

— Сокровище мое, будь примерной хозяйкой. И помни о своем хорошем воспитании.

В ответ на это Летти скривилась и уже закрывшейся двери показала язык. Я прыснула. А она обернулась к нам и спросила:

— Не желаете еще чаю?

Дружеская, несмотря на немного надменные взгляды, которые бросала Виолетта, атмосфера расслабила Сибил, и она вела себя не так принужденно. Мы постоянно болтали, интересуясь друг другом. И даже Сибил говорила, почти наравне с нами.

— Иногда мне хочется убежать из Равен-Хауса. Я даже представляю, как буду странствовать по дорогам. Мне кажется это лучше, чем часами стоять на коленях и читать епитимью за то, что посмотрела не так смиренно, как надо, или съела чуть больше хлеба, чем необходимо.

— Какой ужас!

— На самом деле дядя заботится обо мне. Я подолгу молюсь каждый день, чтобы получить прощение у Бога, но, видимо, не достаточно, так как все равно попаду в ад.

— А он, конечно, попадет на Небеса?

— Ну конечно, он же все время думает о Боге

— Как все запутанно! У меня от этих мыслей разболелась голова, — капризно заявила Виолетта.

— А тебе нравится учиться? — спросила я ее, чтобы сменить тему.

— Конечно же нет! — с жаром ответила Виолетта и обвинительно посмотрела на нас, будто бы подумав об обратном, мы сильно оскорбили ее. Поскольку она не успевала в учебе, то решила, что учение — удел тех, кто обделен внешними достоинствами.

— Будь моя воля, я бы только выучилась читать и писать. Читать — чтобы читать письма моих поклонников, а писать — чтобы отвечать им.

Мы с Сибил переглянулись, и я представила Гаден-Роуз, заполненный толпой влюбленных в Виолетту молодых людей, лихорадочно строчащих пачки писем своей даме сердца.

— Но матушка говорит, что через год меня отправят в школу, где обучаются все девочки Уэстермлендов. Там меня научат этикету, манерам, пению и танцам…В общем придадут мне, по словам матушки, светский лоск. А потом я отправлюсь в Лондон и покорю всех своей красотой, — последнюю фразу она произнесла с высокомерием, достойным любой светской львицы.

— И в тебя влюбится прекрасный герцог или сам принц Уэльский, — сказала я иронически.

— Вот увидите, обязательно влюбится, — ответила она с убежденностью, не заметив иронии.

— Только все герцоги обычно старики, а принцы — пьяницы.

— Нет, подобные типы меня не привлекают. У меня будет уйма молодых поклонников. Они будут ходить за мной попятам и подбирать платки, которые я буду специально бросать в лужу.

Тут мы с Сибил не выдержали и прыснули со смеха. Увидев это, будущая покорительница мужских сердец надулась, но мы хохотали так заразительно, что и она не утерпела и рассмеялась.

Чем дальше, тем свободнее мы болтали, и я почувствовала, что мы все трое вполне могли бы стать хорошими подругами.

— У тебя такое необычное имя, Найтингейл. Ты знаешь, почему тебя так назвали?

— Конечно, Мэг рассказала мне. В день, когда я родилась, за окном пели соловьи. Моя измученная после родов матушка, услышав их трели, попросила открыть окно и долго слушала. На следующий вечер соловьи опять пели, и так в течение нескольких вечеров. Хотя обычно в Литтл-Хаусе было тихо, и соловьи редко баловали нас. Но не в тот сентябрь. И матушка, сказала, что соловьи радуются моему рождению. Поэтому я и стала Найтингейл.