Шаг в палеолит - Сергей Николаевич Быков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда мы подошли к берегу, стайки уток и немногочисленные гуси неспешно отгребли подальше от нас, к центру реки. Дед проводил их пристальным взглядом, да уж, не с его копьём на такую дичь ходить. Найдя удобное местечко и привязав блесну, отработанным движением я закинул её подальше. Рывок, рывок, потяжка – пусто. Ещё заброс, рывок, рывок – есть! Небольшая щучка у меня в руках.
– Ого! – воскликнул дед.
Ясно, что такой способ ловли он видит впервые.
– А то, – согласился я. – Сам до сих пор охреневаю.
Дальше всё по алгоритму: блесну снять, тройник, грузило поставить, щуку режем на куски, нанизываем – и в воду. Дед внимательно следил за всеми моими действиями, но молчал и под руку не лез. Закинув снасть, я удовлетворённо потёр руки и уселся на камень. Подождём.
– Ну что ж, пока суд да дело, давай-ка, дед, мы с тобой пообщаемся, ибо чувствую я непреодолимую тягу к изучению вашего языка. Начнём с простого. – И, стукнув себя в грудь, произнёс: – Я – Пётр! – И ткнул пальцем в деда: – Э? – Мол, я – Пётр, а ты?
Ха, да уж, это тебе не киношный абориген, который в умильном идиотизме повторяет произнесённое Большим Белым Братом, как попугай. Дед прекрасно всё понял.
– Ых Хатак!
– Ых, я так понимаю, это – я, а Хатак – имя. Хатак, Хатак. – Я потыкал в него рукой.
– Так, так, Хатак. – И он изобразил пальцами идущие ноги, – Хатак. Пётр, э?
– Ба-а, дед, да ты Ходок. Неужто по бабам?
– Э, Пётр?
– Пётр. – Я поискал глазами и поднял небольшой камень. – Пётр!
– Пётр – канам? – указывая на камень, уточнил дед.
– Так, так… – закивал я.
Тут наша содержательная беседа была прервана поклёвкой. После недолгой, но напряжённой борьбы я вытянул на берег сомика килограмма на три.
– Ого! – опять воскликнул дед. – Гуг, Пётр, гуг!
– Гуг, Хатак, гуг. – Я нанизал новый кусок наживки и, размахнувшись, запустил снасть в воду. – И, надеюсь, будет ещё лучше.
Так, общаясь и вытаскивая время от времени сомиков, мы просидели почти до вечера. Солнце уже почти опустилось к горизонту, предвещая скорые сумерки, и я решил, что семи сомиков, каждый примерно по три кэгэ, для пяти человек достаточно, даже если ушедшие охотники вернутся ни с чем. Подойдя к лозиннику, я достал топорик и срубил несколько штук под внимательным взглядом Хатака, а потом протянул топорик ему и предложил продолжить. Взяв в руки топорик, Хатак долго изучал лезвие, пробовал на остроту, бил заскорузлым ногтем и внимательно слушал раздававшийся звук, даже лизнул, короче, дед ушёл в созерцание.
– Хатак, эй! – позвал я его и, когда он сфокусировал на мне свой взгляд, сделал несколько рубящих махов рукой: – Руби, руби!
Дед ловко подсёк лозинку, посмотрел на срез, потом на лезвие.
– О-о-о-о! – выдал он заключение. И пошло: удар, исследование результата: – О-о-о!
Я же стал разделывать ножом рыбу на куски, тут же нанизывая их на очищенные лозинки. Потом мы переносили всё поближе к костру. Молодой весьма удивился, когда увидел столько рыбы, но это не помешало ему быстро допрыгать вглубь ниши и притащить большой тонкий и очень ровный камень, который стал пристраивать над углями. Вот вам и первобытная сковородка, и, судя по следам, пользовались ей не раз. Также с большой сноровкой он стал прилаживать над углями прутики с рыбой, и уже вскоре в вечернем воздухе поплыл дразнящий аромат жареного.
Не успела приготовиться первая партия, как вернулись охотники, с недовольными и уставшими лицами. За всё это время они смогли добыть лишь пару птичек с куропатку размером и одного большого суслика. Этого было мало на такую ораву голодных мужиков, и они это прекрасно понимали, а тут такой приятный сюрприз. Лица их сразу посветлели, на них появились улыбки. Охотники оживлённо загомонили, видать, выясняли у деда подробности, откуда такое богатство. Дед тыкал в меня пальцем, часто употреблял слова «Пётр», «гуг», «шаам», «ого», короче, разворачивал перед слушателями красочное полотно эпической рыбалки. Потом Хатак начал представлять имена остальных охотников. Честно говоря, набор звуков, которые должны были что-то значить, сразу запомнить я даже не пытался. Про себя я их оставил как: Молодой, Первый, Второй и Раненый. Ну а я был представлен как шаам Канам, то есть шаман Пётр.
А тут и рыба прожарилась, народ подсел костру и дружно навалился на подрумяненные, истекающие соком куски. Мужики явно расслабились, они стали перебрасываться фразами, иногда смеялись, глаза их лучились довольством. Ещё сегодня днём они вполне могли стать пищей для гиен. Но они победили, они целы, они сыты, они живы.
Когда ели рыбу, произошло одно очень значимое событие. Дело в том, что в то время, как охотники хватали горячие куски рыбы, не сильно заботясь, чтобы они прожарились получше, рвали их руками и с большим удовольствием закидывали в рот, я поступал как культурный человек. Дожидался, пока рыбка пропечётся, разламывал аккуратно, дул, не спеша пережёвывал, чем явно веселил остальных. А ещё посыпал кусочки солью, беря её маленькими щепотками из небольшой солонки, которую носил с собой. Охотники с любопытством поглядывали на это, но помалкивали, и лишь ближе к концу трапезы, когда эти проглоты почти всё сожрали, Хатак, как самый авторитетный, осмелился и, протянув руку, попросил:
– Та ме. – «Дай мне».
Ну, я и сыпанул жменьку, думал, он, как и я, по чуть-чуть посыпать будет, а он возьми да и закинь всё сразу в рот. Пару секунд он ещё крепился, а потом начал плеваться, тереть язык, рожи корчить. Остальные аж напугались. Дальше последовал, как приблизительно я перевёл, следующий диалог.
– Что? Что случилось, Хатак? – загомонили охотники.
– Шаман Пётр ест горький камень! Он дал мне тоже попробовать – ужас! – трёт язык Хатак.
– Шаман Пётр ест горький камень! Почему? Зачем? – удивляются охотники.
– Потому что Пётр – это и значит – камень. Может, горький камень – это камень его силы? Значит, правильно, его нужно
