Рыжий дьявол - Михаил Демин

И он задумался, умолк. И потом с легким вздохом:

— Сколько еще есть неясностей, парадоксальных вещей' Человеческая психика полна загадок…

— Ну, насчет парадоксов не знаю, — сказал я, — но что касается детишек, то могу вам посоветовать, приставьте к ним Сему. Уж он-то не сбежит! Я ручаюсь.

— Да, это надо обдумать, — медленно проговорил врач, — да, да, пожалуй…

— А эти дети, — спросил я, — они отчего такие страшные?

— Ну, отчего, — сухо усмехнулся врач. — Тут много причин. Но, в основном, грехи родителей. Алкоголизм, наркомания… Вообще дурная наследственность.

— Но раз они в вашем отделении, значит, у них еще и тут чего-то не хватает, — я покрутил пальцем у виска, — ведь так?

— Естественно, — сказал врач. — У каждого из них свой душевный надлом… Вот, например, там есть Костя — с шестипалыми руками — видели?

— Жутковатое зрелище, — поежился я. — Ведь шесть пальцев, по народным поверьям, бывают у домовых, у леших. Это признак нечистой силы.

— И вот потому-то родители и хотели его убить!.. Утопить в болоте… Спасла Костю счастливая случайность. Но с тех пор он всегда сидит в помещении, гулять не ходит. У него так называемая „боязнь открытого пространства".

— Что ж это за родители? — пробормотал я. — Их самих надо бы утопить…

В этот момент в кабинет ввели Петра Азарова. Он был зол и отчаянно вырывался из цепких рук бритоголового санитара.

Когда санитар ушел, Петр прошипел, потирая левой рукой запястье правой:

— Жандарм!

И потом, обращаясь к врачу:

— Где вы их набрали? Им только в тюрьме служить или в лагере…

— А они там как раз и служили, — отозвался с улыбкою врач. — Тут неподалеку расформировался один лагерь, ну и мы взяли кое-кого из охраны. И для нашей работы, я думаю, подходят неплохо.

Затем мы стали прощаться. Пожимая мне руку, врач сказал вдруг:

— Да. Чуть не забыл! Относительно нашего подопечного — Алексея… Вы знаете, он пошел на поправку.

— Он разве был у вас?

— Неделю назад. И перемена весьма заметная. Вот видите, что значат домашние условия! Теперь вам больничная обстановка понятна; представьте, что было бы, если бы он лежал здесь?!

— Стало быть, он скоро поправится окончательно?

— Ну, не совсем, — покачал головой врач. — Кое-какие явления остались… Например, шофером ему уже не быть никогда. Я специально проверял его реакции. Он не выносит шума мотора. И вероятно, долго еще будет бояться темноты.

ДРАМА В ТУАЛЕТЕ

Ну, а как же обстояли дела в моем клубе? На этот вопрос мне, признаться, не так-то легко ответить… В общем, клуб я постепенно отремонтировал, привел в порядок. И теперь он весь блистал. Блистали вымытые окна. Блистали начищенные полы во всех комнатах. В кинозале стояли скамейки, заново покрашенные и правильно пронумерованные; для них я раздобыл специальный лак. И теперь они тоже были исполнены блеска.

Но этим блеском, собственно, все и исчерпывалось. Молодежная работа как-то не двигалась. В клуб иногда сходились — посмотреть кино, потанцевать… Однако в самодеятельности участвовать никто не хотел. И грандиозный сельский хор, о котором я все время мечтал, так и не складывался, не получался.

И все же я настойчиво добивался своего. Ходил по домам, уговаривал, упрашивал… И однажды — уже в начале лета — мне наконец удалось заманить в клуб нескольких девушек и парней.

Мы приготовились к репетиции. Но баяниста почему-то не оказалось на месте; он куда-то исчез. Прождав его часа два, я, взбешенный, послал за ним клубную уборщицу, тетю Настю… Вскоре она явилась и сообщила, что Петр болен и прийти не может.

— Чем это он болен? — грозно спросил я.

— Не пойму, — ответила Настя, — такого я сроду не видела… У него зашиблена голова и обожжена вся задница.

Репетицию поневоле пришлось отменить. И молодежь, хохоча, разошлась.

И на этом, собственно, и кончается рассказ о создании народного хора… Дитя померло, так и не успев родиться.

Вскоре, в конце июня, я простился с Очурами и уехал в Абакан. Но до этого произошло еще немало удивительных событий. И поскольку они как-то связаны между собой, я расскажу обо всем по порядку…

А пока что вернемся к Петру.

Он лежал на кровати на животе. И голова его, действительно, была забинтована, и задницу тоже украшала белоснежная марлевая повязка.

И когда я спросил, что это с ним, Люда воскликнула негодующе:

— Он сам во всем виноват!

— Ну, виноват, — пробурчал в подушку Петр, — не отрицаю. Но откуда же я знал, что так все получится? Если б не этот сортир…

— А кто его сотворил? — крикнула Люда. — Кто построил?

— А кто все время твердил: „Хочу жить по-городскому, по-западному! Не желаю бегать на двор!" Сама же спровоцировала… Зимой, дескать, холодно, летом — комары. И вообще, неизящно.

— Я правильно говорила! Да, хочу по-западному! Чтоб было в доме… Но разве ж я могла предположить, какие фокусы ты начнешь устраивать в туалете?

Туалет! Я припомнил, что эта тема волновала Петра уже давно; он переписывался с Абаканом, заказывал там какие-то трубы и особый, мраморный стульчак… И как-то раз я встретил его идущим по улице с надетой на шею овальной покрышкой от стульчака. Покрышка эта болталась, как гигантский деревянный ошейник. И выглядел Петр дико. Но это его ничуть не смущало. Он шел, посвистывая, вперевалочку, и явно был доволен собой.

Теперь он, очевидно, идею свою осуществил. Но о каких же „фокусах" шла речь? Мне надоела унылая их сортирная перебранка и я потребовал объяснений. И вот что Петя мне рассказал.

Все началось с того, что однажды на абаканском черном рынке Людмила приобрела заграничную синтетическую редкостного покроя кофточку. Была она полупрозрачна и имела множество забавных мелочей — какие-то разрезы, клапаны, кружевца. Когда Людмила ушла на работу (она служила в местном магазине), Петр принялся разглядывать шикарную эту новинку. А так как он перед этим что-то писал — и продолжал по забывчивости держать авторучку в пальцах, — он случайно испачкал кофточку чернилами. Посадил крупную кляксу, засуетился. И тут же посадил вторую. Нагрел в тазике воду и начал кофточку стирать… И в результате, испачкал ее всю.

Тогда он побежал к приятелю, жившему по соседству, и попросил у него бензина. Бензина у приятеля не оказалось, но зато нашлась какая-то другая жидкость — некий химический препарат, действующий, по его словам, еще сильнее…

Вернувшись домой, Петр вылил жидкость в тазик; он думал, что растворятся, растают грязные пятна на кофточке. Но, к его глубочайшему удивлению, начал таять сам этот материал.