Пропавшая кузина (СИ) - Казьмин Михаил Иванович

Погуляв на свадьбе офицера своей гвардии, его величество героя не забывал. Катарина родилась, когда у короля прусского гостил король баварский, обговаривая какие-то моменты, которые оба монарха не горели желанием делать предметом официальной дипломатической переписки, и, поскольку охотничьи угодья прусского короля соседствовали с землями Майхоффенов, крестины новорожденной баронессы ознаменовались присутствием сразу двух коронованных особ, причем гостю из Баварии досталась почетная обязанность стать крестным отцом девочки, а через три года уже сам король прусский стал крестным ее младшего брата. А потом полковник Майхоффен отправился на Вторую Датскую войну, с которой вернулся генералом, кавалером ордена Черного Орла и калекой.

Жизнь лекаря барону спасли, а вот с оторванной рукой, перебитыми ногами и изуродованным лицом справиться не сумели. Альберт, стыдливо пряча глаза, признался, что смотреть на барона Майхоффена ему и до сих пор страшновато, а в детстве даже кошмары по ночам мучали. Тем не менее, на семейном счастье Майхоффенов такой удар судьбы отразился не сильно, судя по тому, что у Катарины и ее брата со временем появились еще две сестрички и братик.

Неплохие доходы от поместья и пенсионные выплаты заслуженному генералу, на которые не поскупился его величество, позволяли Майхоффенам нанимать для детей самых лучших учителей, обходясь без гимназического обучения. Результаты работы нанятых педагогов сильнее всего проявлялись, ясное дело, на старшенькой — на Катарине. Альберт чуть ли не в деталях расписывал, как замечательно она поет, как играет на клавире и скрипке, как изящно и грациозно танцует, а также насколько стихи ее сочинения лучше его собственных. Опять же, Господь еще и одарил юную баронессу поистине ангельской красотой (это я Альберта цитирую, если что), и в данное время Катарина по праву считалась в округе невестой номер один.

Честно говоря, пока Шлиппенбах все это рассказывал, я старательно пытался пустить слезу умиления, но, увы, не удалось. Что юная Катарина фон Майхоффен быстро стала любимицей всей своей родни, и в первую очередь, ясное дело, любимицей Шлиппенбахов, поскольку они еще и жили по соседству, я понял, а вот конкретику из Альберта пришлось вытаскивать с помощью наводящих вопросов. Нет, кажется, насчет «будущего гения сыска» я хватил лишнего…

Однако же своими ответами на мои вопросы товарищ частично реабилитировался. Я узнал, что Альбертова кузина моя ровесница, что в Баварии она дважды уже побывала, но до Альп так и не добралась — оба раза застревала в королевских резиденциях Мюнхена и окрестностей, и, самое, пожалуй, интересное, что по итогам экзаменов за пройденный дома гимназический курс юная баронесса получила четвертый разряд магической одаренности. Хм, прямо как я. Сам Альберт, кстати, застрял вообще на втором разряде.

В общем, после такой массированной, хотя и не лучшим образом проведенной рекламной кампании мне даже стало интересно, чем именно может обернуться для меня знакомство с этой самой Катариной, я обратился к своему предвидению… и не получил никакого ответа. Вообще. И поскольку до этого предвидение подводило меня только в случае с другой кузиной, моей собственной, чтоб ей черти в аду побольше угольков подсыпали, такой оборот мне не скажу чтобы прямо так уж понравился.

…Сеанс тяжелого немецкого порно в живом исполнении, но без зрителей сегодня не предусматривался — уж так совпало, что известные женские цикличные проблемы настигли Герту и Аньку почти одновременно. Что ж, значит, у меня есть возможность поработать настоящей головой, а не той, которая загружена в том самом порно. Вспомнились поучения Левенгаупта о том, что предвидение может защищать одаренного не только своим проявлением, но и отсутствием тоже. Я тогда профессора не понял, но поскольку мне и в голову не могло прийти, что он ошибается, попросил разъяснений.

— Знаете, Левской, — сказал мне Левенгаупт, — сильные неприятности, если знать о них заранее, могут оказать очень тяжелое воздействие на душевное и умственное здоровье. Скажем, некто заранее знает о том, что скоро умрет. Он постоянно думает о смерти, о том, как тяжело и страшно будет ему умирать, о том, что его родственники поссорятся из-за наследства, о том, что его возлюбленная будет счастлива с другим мужчиною и так далее. Сможет ли он в таком состоянии принимать продуманные решения? И не легче бы ему было не знать совсем ничего о сроках своей кончины?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Но простите, господин профессор, — возразил я, — в таком положении многие люди вспомнят молитву: «Боже, дай мне разум и душевный покой принять то, что я не в силах изменить, дай мне мужество изменить то, что могу, и дай мне мудрость отличить одно от другого».

— Отлично, Левской! — довольно улыбнулся Левенгаупт. — Это вы верно сказали. Вот только пути Господни, как мы знаем, неисповедимы. Что прикажете делать тем, кому Бог ни разума, ни мужества, ни мудрости не даст?

Да уж, спорить тут было не с чем. Кстати, знай я с самого начала моей жизни в этом мире, что убить меня пытаются мои же родственницы, сильно бы мне это помогло? Вот уж не уверен… А вот выбить из колеи, ввергнуть в панику и привести к вызванным ею неверным решениям — да сколько угодно.

И все же, от каких таких неприятностей уберегает от меня молчащее предвидение в случае с кузиной Альберта? Уж убивать-то меня она точно не будет? Если только… Нет, от этой мысли я отмахнулся, но она тут же и вернулась. Вот что если я влюблюсь? Оно, конечно, любовь — чувство яркое, возвышенное и так далее, но…

Во-первых, не обязательно это будет взаимно. И что тогда? Страдать и мучаться? Во-вторых, даже если обозначится взаимность, кто его знает, как к такому повороту отнесется Альберт? О том, что прочая родня, что с моей, что с ее стороны воспримет такую коллизию без большой радости, и говорить не приходится — как я понимаю, вопрос о моей женитьбе моими родителями уже обсуждается (если не решается), да и Катарину Альберт поименовал первой в округе невестой наверняка не просто так. В общем, проблем с такой любовью мне достанется куда больше, чем того хотелось бы, и если предвидение своим молчанием пытается это хотя бы оттянуть, то спасибо ему большое.

Самое же тут главное — вот прямо сейчас мне это просто никуда не уперлось. У меня есть Герта с Анькой, и на ближайшее время мне ничего другого от женщин не нужно. Жениться еще успею, а пока не успел, погуляю от души.

Хм, а вот интересно, кого из нас в этих рассуждениях больше — меня прежнего или Алеши Левского? В одну личность мы с ним уже давно срослись, но составляющих-то у этой личности две… Скажем, в том душевном спокойствии, с которым я вспоминаю, что собственноручно убил человека (как там полицейские называли того уголовника? А, Петер Заика) причиной однозначно было отношение к этому Алеши Левского, аборигена мира, в котором насильственные смерти случаются куда как чаще, нежели в мире, откуда я пришел, а потому и воспринимаются проще. Здесь не бывает ничего похожего на какой-нибудь «вьетнамский» или «афганский» синдромы, а еще убийство врага, что на войне, что в иных случаях, гораздо чаще происходит, если можно так выразиться, в тесном личном контакте с помощью холодного оружия, а не дистанционно. Да и дистанции тут намного короче — дальность стрельбы даже местной артиллерии сравнивать с радиусом действия пушек, самолетов и ракет бывшего моего мира просто несерьезно. И ладно. Дистанции дистанциями, а в своих мыслях и ощущениях я какой-никакой порядок навел, и потому спать улегся с чувством выполненного долга.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

…Утро очередного дня каникул началось тихо, мирно и спокойно. Умывшись, побрившись и позавтракав, я, так и не придумав себе более приятного занятия, отправился в университетскую библиотеку за книгами из списка, заданного нам на каникулы, а вернувшись, сразу и принялся за первый том «Исторического обзора европейской артефакторики» некоего профессора Дюрнбергера. Надо отдать ученому немцу должное, писал он живо и увлекательно, а потому в его изложении история становления и развития артефакторики в Европе выглядела не просто набором дат, событий и фамилий, а стройным логичным процессом, тесно взаимосвязанным с историей Европы вообще. Интересно, а нечто подобное применительно к русской истории есть? Или и тут Европе удается насаждать мнение о себе как о пупе Земли?