Стробоскоп Панова - Юрий Шиляев

— Я тоже люблю тебя, сынок, — женщина поцеловала ребёнка.

— Какая трогательная картина! — рявкнул неподалёку уже изрядно набравшийся отец. — Ты ему ещё платье одень.

Мать встала со скамьи.

— Иди в дом, сынок, — ласково сказала она, но Айвен почувствовал боль в её голосе. Впервые почувствовал чужую боль, будто свою. Это испугало мальчика, испугало ещё и потому, что причиной горя матери был отец. Его ненависть и злобу он тоже почувствовал...

***

Айвен плеснул ещё немного в бокал, но пить не стал, воспоминания об отце всегда отбивали желание напиться. Он взял графин с водой и сделал несколько глотков, не замечая, что вода льётся на галстук.

Проклятые журавли... Они только манят, и загадывать желания на журавлиный клин бесполезно.

***

Тогда, в тот роковой день он вдруг понял, что его отца подменили. Раньше мальчику было интересно с ним. Он всегда с радостью слушал его рассказы о рыцарях, о достойных и героических предках. У его отца не могло быть таких злобных, жутких глаз.

— Его захватил чёрт, — на бегу думал мальчик. Он нёсся по саду, к реке, спеша скрыться от чудовища, в которого превратился отец. — Или гоблин, или орк, или злой колдун.

Айвену казалось, что страшные рожи выглядывают из-за каждого куста роз, из-за статуй, украшавших парк, из-за стволов деревьев. Он закричал, но никто не ответил. И тогда мальчику захотелось оказаться в Весёлой роще, рядом с танцующей девочкой и её дедом. Почему-то Весёлая роща казалась в тот момент самым светлым и безопасным местом в целом мире. Он пробежал по мосту, но лес — такой знакомый и привычный, вдруг ощерился миллионами острых зубов, оскалился, вздыбился и поплыл навстречу. А ведь Айвен был всего лишь маленьким мальчиком, которому недавно исполнилось шесть лет. Обессилев, он упал, в ужасе вжался в траву и зашептал:

— У...уходите... ч... черти... — только сейчас маленький баронет понял, о чём говорил пастор на проповеди. Священник рассказывал о страшном месте, которое называлось адом, и куда попадали грешники. И Айвен поверил, что он в таком месте. А, поверив в ад, он вдруг вспомнил о боге. Представил распятье, висевшее над его кроватью и начал молиться — по-детски, неумело, но от всей души — о том, чтобы рядом появилась Джипси и её дедушка, у которого с ним одинаковые имена.

— Чертей не бывает, — раздался совсем рядом знакомый голос.

— Джипси? — прошептал испуганный малыш.

— Джипси, Джипси, — передразнила девчонка. — Ты чего ревёшь?

— А может чёрт вселиться в человека? — спросил Айвен,тут же успокоившись. Он вытер слёзы, сел, потрогал руками траву, будто хотел убедиться, что он действительно перенёсся в Весёлую рощу. Почему-тознал, что здесь с ним не может случиться ничего плохого.

— Легко, если человек в это верит, — ответила юная рационалистка. — Видишь ли, здесь вопрос веры встаёт на первое место. Чёрт — или демон — это просто нечто, чего какой-то человек не может себе объяснить. И он начинает совершенно нерационально использовать эмоции, вместо того, чтобы обстоятельно изучить феномен, который в силу собственного невежества считает чудом.

— Как это? — мальчик не понял ни слова.

— Ну, вместо естественной любознательности вдруг возникает страх.

Эта фраза была простой, но Айвен всё равно не понял, какая любознательность может возникнуть рядом со злобным существом, в которого превратился его отец? И причём здесь чудо? Чудом в понимании Айвена, было что-то прекрасное, а разве черти или демоны могут быть прекрасными?

— Видишь ли, чудо трансцендентально, — продолжила девочка менторским тоном. Она была лет на семь старше Айвена, и сейчас показалась ему гувернанткой, а гувернанток и учителей мальчик привык слушать внимательно. Правда, у них он спрашивал, что означают непонятные слова, но Джипси спрашивать не стал. Просто запоминал — и всё. — Оно имеет личностный характер, — не умолкала та, — и тогда на фоне этого искажения субъективной реальности у человека вырабатывается какое-то переживание, которое становится постулатом веры. А если чудо имело быть предметом наблюдения масс, то это уже предпосылка для массового психоза.

— И это ты рассказываешь мальчику, которому всего шесть лет, и который живёт в мире, где дамы носят кринолины? — К ним подошёл старик, которого тоже звали Айвен Джошуа Чемберс. Он внимательно посмотрел на внучку и, улыбнувшись, заметил: — Тебе бы тоже не помешал кринолин.

— Почему ты в нижней рубашке? — спросил Айвен. — Разве можно приличной девушке ходить без платья?

— Вот дурной совсем, а это что по-твоему? — она покружилась, подол белым облачком взлетел почти до талии. Айвен покраснел. Странные они тут какие-то, подумал он, смущаясь. Его учили, что одежда должна скрывать, а у Джипси всё наоборот.

— Кэтрин, ты совсем запутала нашего гостя, — ласково пожурилдед.

— Мы сегодня проходили психологию толпы, — девочка насупилась, искоса посмотрела на старика и вдруг спросила:

— А что такое кринолины?

— Ага! — Обрадовался Айвен. — Не знаешь! Это такие обручи, на которые крепится подол платья, чтобы было красиво.

— Фи, какая уж тут красота, — сморщилась Джипси, — это же так неудобно! Попробуй покататься на велосипеде в таком платье на распорках, или залезть в кабинку колеса обозрений? А метро?! Прикинь, ты в час пик в вагоне, а у тебя вместо юбки раскрытый зонтик!

— Ничего подобного, — возразил Айвен. — За порядком в метро следят констебли и всех дерзнувших нарушить правила приличия препровождают на свежий воздух. В метро грубиянам и бузотёрам делать нечего. И потом, приличные дамы на метро не ездят, только служанки или работницы. Думаю, ещё гувернантки могут воспользоваться метро — они носят скромные платья без кринолинов.

Джипси всплеснула руками и, закатив глаза, звонко расхохоталась.

— Ага, значит гувернантки неприличные женщины? А как же им тогда разрешают учить и воспитывать детей, а?! Ой, умора!!!— Девочка вытерла выступившие от смеха