Театральный маньяк - Бабицкий Стасс

Но друзья остались в тишине. Напряженной. Каждый прятался за своими мыслями, а в них не было ничего хорошего.

Поэтому заказали еще водки.

– Жизнь, братишки, напоминает мой пиджак, – Генка давно скинул импортную вещицу, перебросил через спинку скамейки и тыкал в него вилкой, как в наглядное пособие на школьной доске. – Сплошная клетка…

– Почему не полоса? – вынырнул из задумчивости Костик. – Обычно вы, миряне: ох-ох-ох, черная полоса началась.

– Просто в нашем возрасте у всех есть клетки, из которых нет выхода. Работа. Семья. Дети… Уже не сорвешься, ничего не поменяешь. Мы все в заточении. Без разницы какого цвета прутья – черные, белые, золотые… Главное: выхода нет.

– А я сразу подумал про шахматную клетку, – Эдик налил всем по стопочке. – Обрадовался. Там же четко, по клеточкам. Количество черных и белых заранее определено – поровну. И если знать, что в жизни будет 32 беды на 32 счастья, то в принципе, не так уж обидно.

– С другой стороны, получается, не стоит сильно радоваться, когда начался позитивный период, – продолжал гнуть свою линию Генка. – Ты движешься по белой диагонали и загоняешь себя в угол. Безвыходный!

– И люди вокруг тоже, как фигуры шахматные – либо черные, либо белые? – уточнил Жорка.

– Хуже. Мы серые. И становимся серее год от года…

– Эх, надо было тебе в детстве набор фломастеров подарить, – подытожил Костик. – Двенадцать цветов. Глядишь, заиграла бы жизнь новыми красками.

За это и выпили.

– Знаете, мы все время живем, будто черновик пишем, – не унимался Генка. – Помните, на выпускном экзамене сочинение писали – я со страху столько ошибок наделал. Потом переписал заново, получил пять. С минусом, правда. Вот я и думаю: может, хорошо, что мы в жизни ошибки совершали? Теперь пишем начисто, без помарок и клякс.

– А шпаргалками пользоваться разрешается?! – настроение Эдика резко менялось, от горькой тоски и задумчивости до истеричной веселости. – У тебя же огромная коллекция блондинок, брюнеток и каштанок.

– Ты осторожнее, – поддержал друга Костик, но совершенно серьезным тоном. – А то, не приведи Господи, узнает жена и конец твоему сочинению. Придется и впрямь с чистого листа начинать.

Генка плеснул себе водки. Выпил, не поморщившись. Сбил набежавшую слезу мизинцем.

– А она уже узнала…, – и снова потянулся к графинчику. – Приехала от мамы – неделю гостила, – и с порога: здесь ночевала другая женщина. Я в панике озираюсь по сторонам. И ведь вроде никаких улик. Собрал волосы с расчески, пропылесосил, запахи чужих духов перебил своим одеколоном. Отнекиваюсь. Жена стоит на своем и показывает на зеркало в прихожей. О, ужас: помада. Красная. Видимо, одна из моих макияж подправляла, пальцем помаду тронула. А потом пыль с зеркала смахнула, чтобы лучше видеть… Бросился в ноги – прости. Жена повернулась и ушла. Удачно, говорит, что вещи не успела распаковать. Месяц живет у подруги. Со мной не разговаривает. На развод подавать будет. А мы ведь с ней десять лет вместе… Были.

Генка уже не стесняясь размазывал кулаком пьяные слезы. Друзья сочувственно смотрели в стол.

– Все ошибки, которые мы совершаем – из-за женщин, – начал Эдик утешительно.

– Ну, нет, – перебил Жорка. – Все наши ошибки от глупости. Прав Костик, мы сами привозим себе неприятности. И незачем винить женщин, мужчин, партию и правительство или инопланетян. Я, например, как сел в тюрьму? Однажды зимой, за полночь звонит девушка, которую я любил – тайно и безнадежно. Бьется в истерике, кричит: я человека сбила! В двух шагах от моего дома. Оделся наспех, выскочил на улицу. Зима, холодина лютая… Она у машины мечется, как птица с перебитым крылом. Обнимаю, чтоб утешить и понимаю – пьяная. Не в стельку, конечно, так, на пару коктейлей. Смотрю: мама родная, сбила-то двоих – парочка дорогу переходила. В положенном месте – все есть: и знак, и «зебра». Судя по крови на снегу, врачи уже не помогут. Виновата, со всех сторон виновата… И пришла мне в голову идея: спасу любимую. Сунул ей ключи, отправил к себе в квартиру – рыдать и прятаться. Сам думаю – спишу на метель, видимость плохую и скользкую дорогу. Дадут пару лет условно. У меня же характеристики идеальные: не был, не состоял, не привлекался… Собрался звонить гаишникам, а тут машины с мигалками. Видимо, кто-то из окна увидел, вызвал. Скрутили меня, особо не слушали. Повезли в участок. И тогда вспомнил – вот в чем глупость-то: я тоже вечером выпил водки. Из головы вылетело, стресс же, а экспертизу не обманешь… Дальше вы знаете, в газетах читали: пьяный отморозок на чужой машине сбил Ромео и Джульетту, которые только-только поженились. За особый цинизм получил восемь лет. Никогда бы и самым близким друзьям не рассказал. Но девушку защищать больше нет смысла…

Первым догадался Костик. Не мудрено, он ведь был самым трезвым.

– Элька?

Жорка кивнул. Приятели смотрели на него с раскрытыми ртами. Один Эдик не выглядел удивленным.

– Ты знал? – спросил его Генка.

– А ты как думаешь?! – отгрызнулся Эдик. – Только устроился в полицию – молодой, борзый, до самых корней докапывался. Мне поручили допросы проводить. Конечно, знал. Но не мог посадить любимую девушку…

– Зато посадил лучшего друга, – печально подвел итог батюшка.

– Он сам выбрал свою судьбу, – жестко сказал Эдик. – Никто не заставлял.

Резко встал и пошел к выходу. Вернулся.

– Генка, я накину твой пиджак. А то стоит полицейский на улице, курит. Я же должен пример подавать. Пусть и в жопу пьяный… Честь мундира, мать ее!

Рекламщик махнул рукой, впрочем, сейчас он думал о другом. Даже не думал. Мозг бился в конвульсиях. Отказывался вмещать всю эту историю.

– Он прав, – не стал спорить Жорка. – Каждый выбирает по себе. Не знаю про религию, но женщину и дорогу – однозначно. Я сам ввязался в это дело. Элька меня ни о чем не просила.

– Почему она набрала твой номер, а не Эдика? – с подозрением спросил Костик. – Да, вы оба были в нее влюблены, но Элька-то отвечала взаимностью не тебе. Да и в той ситуации звонок полицейскому, пусть и начинающему, был бы куда полезнее.

– Прямо отец Браун из старых детективов, везде тайны видишь. А реальность скучна и банальна: вы к тому времени разъехались кто куда. Ты в монастырь, Эдик в общагу на другой конец города. Генка квартиру снимал, чтоб родители меньше пилили… Так что в нашем многоквартирном муравейнике только я и остался. Ближе всех к месту аварии, – Жорка жестом подозвал официанта. – Посчитай-ка нам, любезный.

– Любой каприз, – молодой человек вытянулся по стойке смирно. – Один, два, три, четыре…

«Пионер» подмигнул, причем сразу двумя глазами – как у него получилось?! – и положил на стол красную кожанку с чеком. Опытный работник заранее чувствует, когда компании пора расходиться.

Генка полез в карман пиджака за конвертом с премией. Хлопнул себя по бокам. Подозрительно уставился на пустой графинчик.

– А, да! Эдик вернется, пиджак мой принесет и я счет закрою. Не спорьте! – он тяжело поднялся со скамейки. – Если хотите, чаевых побольше оставьте. А я пока пойду… Надо того… Душу излить.

И нетвердой походкой зашагал к туалету. Костя проследил взглядом его хаотичную траекторию.

– Помнишь, Жорка, мы в пятом классе ходили в зоопарк. У тебя был мячик прыгучий. Ярко-синий. От него еще пальцы красились, не отмоешь. Эдик его медведю в клетку кинул. А тот в секунду сожрал, не разжевывая.

– Еще бы, – улыбнулся Жорка. Искренне улыбнулся, впервые за вечер. А может и за все эти годы. – Мы потом неделю спорили: переваривают ли медведи каучук. Потом про то, совпадает ли диаметр попы хищника и шарика. И главное, какого цвета будут у мишки… Отходы. Синие или нет. И эти вопросы казались нам такими важными!

– Да я о другом, – вздохнул Костик. – Ты ведь совсем не обижался на Эдика, который отнял игрушку. Причем исключительно из зависти, что у него такой не было…

– Тогда все было легко и просто: мирись, мирись, больше не дерись… Костик, зачем мы повзрослели?