Психология человеческой жизни - Галина Абрамова

Профессиональное пространство, как и любое другое, позволяет осознавать личностное содержание нравственных категорий через воплощение их в профессиональные действия. Ответственность и долг для моей героини – это горы проверенных ученических тетрадей, сотни (возможно, тысячи) задач, которые были дополнительно решены с теми, кто соображал легко и быстро или, наоборот, не успевал за классом, это сотни планов уроков и подготовок к ним, даже если тема будет преподаваться десятый раз, она будет преподаваться иначе, по новому плану и с новыми задачами. Четким, аккуратным, разборчивым почерком были расписаны по минутам все проведенные уроки. Что заставляло делать свою работу хорошо, очень хорошо, может быть, лучше многих?

В самом моем вопросе есть и ответ. Это была своя – моя – работа. С детства хотелось быть учительницей, желание упрямой девочки, жившей и учившейся далеко от мамы и папы, от любящих людей, было сильнее других возможных мотивов. Работа всегда была любимой, и превращение общественных требований в личное побуждение никогда не требовало специальных Я-усилий. Долг (перед кем?) был тем долгом перед жизнью, за которым стоит предельное переживание стыда, если этот долг не выполняется.

По сути дела, для многих людей их профессиональное, социальное пространство оказывается тем местом приложения Я-усилий, которые не приносят радости, потому что человек отчужден от правил и норм, организующих это пространство, ему нужны дополнительные усилия, чтобы организовывать свою активность. Тогда работа превращается в пытку или человек создает защитные механизмы, способствующие фантомизации его сознания, порождающие то отчуждение, о котором говорилось выше. Профессиональное пространство, как и любое другое, дает человеку ту необходимую для проявления его Я-усилий свободу, которую называют профессиональным творчеством и которая по-настоящему возможна только при овладении профессиональным предметом как целостностью (это одно из условий любого творчества). Сложность и неоднозначность предмета профессиональной деятельности учителя могла бы быть содержанием отдельной большой книги. В моем рассказе о Нине важно то, что ее профессиональное мышление естественно предполагало выполнение долга перед людьми, включенными в профессиональные отношения.

Известно, что на уровне бытовой морали категория долга сопоставима с представлением о призвании человека, о его возможности соответствовать тому месту, которое он занимает среди людей. (Таковым чаще всего оказывается его профессиональное место, та социальная роль, которую он выполняет.)

В жизни Нины можно проследить реализацию призвания как реализацию жизненной перспективы: хотела стать учительницей – стала ею – работала творчески – работать было интересно. Может быть, это и есть критерий реализованного призвания, в котором совпадает мечта как желание, труд, учеба, как Я-усилия по осуществлению мечты и следование мечте – творческая работа, которая принесла удовлетворение сделанным.

Призвание учить – это особое проявление живой жизни, которое у немолодой уже женщины сегодня воплощается в неистребимую жажду чтения, в поиск нужной членам семьи информации и сбор ее в виде вырезок и выписок, в виде библиографий по тем темам, которые могут быть интересны близким. Это и стремление поделиться вызвавшим удивление, и сама возможность радости и Удивления от содеянного и узнанного другими людьми. Я думаю, что призвание учить связано с силой Я, его цельностью. Именно она дает человеку то необходимое чувство меры своего присутствия в жизни другого человека, которое обычно завуалировано в формуле «мы все зависим друг от друга». Именно она обеспечивает проявление данности своего Я в жизни других людей и данности других как необходимого условия взаимодействия. Иными словами, призвание учить позволяет человеку самому быть живым и способствовать проявлению этого качества в других людях. Быть живым, жить, соответствовать данности своего Я, найти и реализовать призвание – думаю, что это об одном и том же, о полноте чувства причастности к собственной жизни, которое и есть сама жизнь.

У Нины это проявляется в каждом ее действии как тщательность, точность и аккуратность. Идет ли речь о планах проведения уроков, о выполотой грядке или уборке квартиры. Она аккуратна и опрятна в любую минуту дня, ее невозможно представить в грязной одежде или неумытой. Пространство собственного тела – это тоже ее пространство, где реализуются те же нравственные категории, что и во всех других.

Жизнь в России в XX и начале XXI века для любого человека, живущего по нравственным законам, именно живущего, а не проповедующего их на словах, – не простое испытание. Осознание того, что в социальном пространстве не все благополучно, приходило из наблюдений за жизнью. Потоки лживой информации о других формах социальной жизни, невозможность лично узнать о них вызывали тяжелые переживания, связанные с желанием понять многие социальные явления, такие как: коллективизация, жизнь в колхозах, культ личности одного вождя и стремление создавать культ вождя другого, нарастающее бытовое пьянство, выраженное нежелание людей работать, ажиотаж вокруг кукурузы, практический запрет на поступление в вузы выпускникам сельских школ и многое другое. Все это обсуждалось в семье, это были вопросы, на которые трудно было найти рациональный ответ. Нравственное чувство говорило, что так нельзя делать и говорить. Многое просто невозможно, но то, другое, возможное было недоступно. Железный занавес проходил не только по территориальной границе. Пришлось пережить вместе с мужем его исключение из партии, когда он попробовал сказать, что выпускники сельской школы могут и должны свободно конкурировать с городскими ребятами при поступлении в вуз, что им вовсе не обязательно идти на ферму. Они могут стать квалифицированными специалистами, если получат необходимое для сельского хозяйства образование. Потеря любимой работы в связи с этим и необходимость жить врозь во время поисков другой работы не только сплотили семью, но и обострили внимание к социальной действительности, где слова вождей все больше расходились с делом, а жизнь становилась все труднее. Потом была оттепель и восстановление в партии, новый социальный мир, расширившийся до размеров планеты, позволил не только задавать вопросы, но и пробовал отвечать на них.

Теперь Нина живет не в СССР, а в России. Ее дети оказались «иностранцами» – живут в других странах бывшего СССР, и письма от них идут дольше, чем от «наших немцев» из Германии. Возникло чувство, о котором она говорит с болью и горечью: «Ощущение, что это не по-настоящему живем, а это – пустая игра». Вызвано оно тем обвальным обесцениванием всего, что составляло социальную жизнь, отсутствием конструктивных идей и попыток найти их, отказом от нравственных основ жизни как от несущественных. Они с мужем (о нем подробно пойдет речь в следующей главе) поняли, что одной критикой жизнь не поправишь и в их «пенсионерской организации» решили «вдохновлять людей на жизнь». В этой организации две тысячи пенсионеров. Это очень много пожилых людей, которые сегодня зачастую являются опорой своей семьи, так как получают пенсию. О размерах ее нет смысла говорить, напомню только, что сегодня в переходах московского метро не редкость пожилые люди, которые просят подать милостыню бывшему учителю.

Идеи о том, как вдохновлять, подает Нина, а осуществлением их занимается ее муж: он долгое время руководил этой организацией. Назову только несколько идей, которые воплотились в жизнь:

• еженедельная телефонная перекличка всех;

• посильная помощь друг другу при болезни;

• поздравления со всеми праздниками и днями рождения (аккуратный список составлен и не забывается за ежедневными делами);

• собираться всем вместе почаще и обязательно петь, читать стихи, приглашать людей, которые могут рассказать что-то полезное о новых законах, или о здоровье, или о науке;

• рассказывать о новых книгах;

• организовывать совместные поездки в театр и на концерт. Это все было и не один раз, это все «наша Нина придумала и люди рады и довольны».

Так и хочется прибегнуть к метафоре – поставить рядом огромного телевизионного монстра, который захлебывается в поисках хлестких критических образов, и маленькую, очень маленькую и слабую физически женщину, которая сопротивляется этому чудовищу с его миллионными затратами, вооруженная только толстой тетрадью с выписанными замечательными словами, которые люди должны знать, потому что это слова о главном в жизни – о любви к ней. Мне хочется, чтобы она одержала победу и чудовище, устыдившись собственного невежества, захотело бы прочитать вслух для всех то, что написано в толстой тетради… Это пока мечты, но они не беспочвенны. В другом поселке России живет другая, тоже немолодая женщина, которая сумела сделать то, что позволило ей сказать, обращаясь к большому собранию людей: «Народ России – это мы, мы можем все сами». Пока они в меньшинстве, но они не одиноки, они пишут стихи и прозу, идут к людям со словами любви к ним и к жизни, живут сами. Они часть того настоящего, подлинного, что сохраняет жизнь живой, они – проявление силы духа народа. Без них трудно родиться новому слову России – слову, которое будет воплощением ее истинной, нравственной силы, ее открытости жизни и бесстрашию чувств.